Смотрим, слушаем, узнаем больше: «Новые Дебри» Дианы Кук

600x1200

900x1600

1080x1920

1280x1024

1920x1080

2560x1980

Всего в паре кварталов от типичной среднезападной американской улочки, где я живу, пейзаж становится индустриальным. Череда уютных придомовых лужаек с высокими стеблями ревеня и густыми зарослями томатов уступают место промышленному кластеру площадью в сто гектаров с железнодорожными путями и логистическим центром для отправки грузов. За долгое время своего существования это предприятие серьезно загрязнило воздух, землю и грунтовые воды у меня под ногами. Новая книга Дианы Кук «Новые Дебри» рассказывает историю матери и дочери, которые решаются на участие в рискованном эксперименте и уезжают в почти тоталитарное государство, государство дикой природы, оставляя загазованный город позади. Пока я читала, отмечая понравившиеся фрагменты об отношениях матерей и дочерей, о сексе, о скорби, перед моим окном бесконечной чередой проезжали цистерны с бензином, и их тяжелый ход, низкое гулкое урчание заставляли оконные рамы дребезжать.

«Вначале, — пишет Кук, — „Новые Дебри“ были частью эксперимента, целью которого было наблюдение за тем, как люди будут взаимодействовать с природой, поскольку с того момента, как вся земля начала использоваться для добычи ресурсов — нефти, газа, полезных ископаемых, воды, древесины, еды — или для хранения — мусора, серверов, токсичных отходов, — эта явление сохранилось лишь в анналах истории». Один из безусловных плюсов аллегории это способность подобных, намеренно преувеличивающих реальную проблему, нарративов обнажать болезненную истину текущего исторического момента. «Новые Дебри» — футуристический текст, в котором свое отражение в равной степени нашли как экологические проблемы современности, так и кризис человеческих взаимоотношений, вызванный радикальными переменами в окружающей среде. Этот невероятный роман с элементами антиутопии можно назвать постиндустриальным — обнажающим внутреннюю логику позднего капитализма. «Новые Дебри» — история о желании жить полной жизнью на искалеченной планете и цене, которую приходится заплатить за его исполнение.

Кэтрин Сэвадж

Кэтрин Сэвадж: Ваш первый сборник рассказов «Человек против Природы» назвали «апокалиптичным». «Новые Дебри» исследует похожие темы и идеи — о природе человеческой натуры и взаимодействии природы и человека. Читая роман, я стала задумываться о том, что в наше время — эпоху глобального потепления и перенаселения — в эколитературе всегда сквозит подспудная тревога, ощущение того, что ставки высоки. Скажите, роман появился как продолжение идей, возникших еще в рассказах для сборника?

Диана Кук: Сюжет романа «Новые Дебри» пришел ко мне, когда я работала над рассказами. Сначала я подумала, что это будет совсем короткая вещь — не больше тысячи слов. Но, поразмыслив над этим немного, я поняла, что передо мной идея для романа. Я сделала пару десятков заметок, набросала несколько сцен и описала некоторых персонажей, просто чтобы не растратить первоначальный заряд вдохновения, а потом отложила записи почти на три года — на то время, пока заканчивала «Человека против Природы». Я всегда знала, что вернусь к этому сюжету — отчасти, наверное, потому, что он ощущался как фрагмент сборника, как последний рассказ, который мне пришлось исключить из-за большого объема. Тем не менее мне кажется, что роман занимает несколько иное литературное пространство нежели рассказы, несмотря даже на то, что в этих двух книгах много общих идей и даже схожие декорации. В моих рассказах внутри знакомого нам мира происходит нечто фантастическое, в то время как роман мне хотелось сделать как можно более реалистичным, хотя это и фантазия в духе антиутопии. Реализм происходящего должен был придать истории силу и вес.

КС: Очень многое из того, что происходит в романе «Новые Дебри» ощущается реальным; читая роман, я вспоминала слова Камиллы Т. Данжи из ее эссе для Georgia Review «Любое писательство ­— это экописательство?» В нем она говорит о том, что все пишущие люди творят «в разгар шестого великого вымирания видов, во времена, когда мы наблюдаем прямые последствия глобального потепления». Данжи описывает окружающую среду как «сумму обстоятельств», которые повышают ставки в искусстве. Действие вашего романа происходит в будущем, в котором климат радикально изменился, а перенаселение на планете стало критичным. Как вы считаете, можно ли сказать, что ваш роман размывает грань между местом действия и героем: ведь природа в книге становится активным действующим лицом?

ДК: Надеюсь, что так. Я хотела написать роман, в котором и люди, и природа одинаково важны и заметны, где люди зависят от природы, она влияет на них. У меня не было желания просто делиться наблюдениями о природе и делать какие-то серьезные обобщения. Моей целью был поиск метода, при помощи которого природу можно было бы сделать частью любой истории. Думаю, мой писательский инстинкт всегда говорил мне о том, что книги и наши жизни в книгах должны отражать степень связи с миром природы, факт близости этого мира или, напротив, его отсутствия, недоступности. Текст, в котором этот аспект упущен, должен казаться странным, почти сверхъестественным, как современные романы, в которых люди не пользуются мобильными телефонами. Я думаю — точнее, надеюсь, ­— что мир природы это не то, от чего писатели могут просто отмахнуться.

КС: А еще «Новые Дебри» — это ведь история о любви и сострадании в отношениях матери и дочери. Повествование в романе идет от третьего лица, постоянно переходя от героя к герою и демонстрируя разный взгляд на события; когда читатели впервые оказываются в государстве Новые Дебри, они видят его глазами Беа. Беа отправилась в Новые Дебри, чтобы спасти жизнь своей маленькой дочки. Они вместе покидают перенаселенный город, потому что грязный воздух разрушает легкие Агнес. Путешествие Беа в Новые Дебри неотделимо от ее желания спасти жизнь дочери. В течение многих лет описания природы, в основном, принадлежали перу белых цисгендерных авторов-мужчин и отражали их опыт. Было ли решение транслировать опыт взаимодействия с природой через двух персонажей женского пола сознательным? Возможно, это было решение, вдохновленное экофеминизмом?

ДК: Я не так давно как раз обсуждала это вместе с моей подругой Каролиной Ваклавяк на страницах этого самого журнала! Мне кажется, женщины и наши литературные альтер-эго стремятся к приключениям в дикой природе или используют ее как способ сбежать от мира в той же мере, что и мужчины, но по другим причинам и с другим эмоциональным резонансом. Я прочла фантастическую статью Дианы Сэварин в The Atlantic о том, как Энни Дилард, принявшись за «Паломника в Тинкер-Крик», обнаружила себя страстно жаждущей открыть нечто необузданное и первородное в себе и вокруг себя, но была привязана к дому, и тогда она решила «одичить» свой буколический пригород, чтобы написать роман. Ее муж был великим биографом, писавшем об Эмерсоне и Торо. А ей пришлось искать необъятность природы на маленьком клочке леса возле ручья в сонном пригороде. Полный отстой. Но она справилась. Она совершала открытия и шла навстречу приключениям — и в конце концов написала гениальную книгу о том, до чего могла дотянуться, о том, что нашла рядом со своим домом.

Я хотела написать о женщинах — о дочерях и матерях, — у которых есть доступ к природе, которые оказались в настоящей глуши. Мне было интересно ставить их в опасные ситуации на грани жизни и смерти и наблюдать за тем, как женщины растут и расцветают в этих обстоятельствах. У многих видов животных самки — лидеры группы. Это не случайность. Я хотела, чтобы Беа и Агнес тоже стали лидерами, но их инстинкты должны были подняться из иных глубин. События романа и сам роман поменялись бы радикально, если бы у руля стояли мужчины. Для меня это важно — видеть, насколько сильно может измениться история, если отдать бразды правления другому персонажу.

КС: В вашем блестящем разговоре с писательницей Хилари Лехтер вы рассуждаете о том времени, «когда у [вашей] дочери еще не было языка» (который она делила бы с родителями). Мне понравились ваши слова о том, что когда человек выучивает общий язык, он расширяет возможности коммуникации, но при этом теряет какие-то свои концепты, звуки, даже эмоции. Во второй части романа, когда повествование ведется со стороны Агнес, становится очевидным, что ее реакции и инстинкты сформированы жизнью в дикой природе — она сосредоточена на земле, на животных. Не выдавая никаких спойлеров, хочу спросить, не спровоцированы ли сложности, возникающие между Агнес и Беа тем, что они говорят на разных языках? Возможно, само представление о коммуникации у них разное, потому что взрастившая их среда требовала для выживания совершенно разных вещей?

ДК: Один из первых читателей сборника «Человек против Природы» заметил в разговоре, что наши дети со временем станут для нас незнакомцами. У меня тогда еще не было детей, но эта идея так поразила меня: в ней звучала правда, и эта правда была неоспоримой, и справедливой, и печальной, и она осталась со мной навсегда. Теперь, когда у меня двое детей, я вспоминаю об этом каждый день. Это была одна из главных идей, которую мне хотелось раскрыть в романе. Так что да, по мере того как Беа и Агнес открывают для себя новый мир, они по-разному адаптируются к нему. Беа приспосабливается, чтобы выжить. Агнес же учится жить. Агнес молода, она впитывает все как губка, она открыта новому и готова к вызовам времени. С Беа все иначе. Беа позволяет природе себя обтесать, насколько это необходимо, но во многих отношениях она остается той же женщиной, которая покинула Город. Новые Дебри всегда будут говорить на незнакомом ей языке, в то время как для Агнес в силу ее юного возраста этот язык становится родным.

Моя дочь, например, билингв — она говорит на испанском и на английском. Сейчас ей два с половиной, но она уже знает испанский лучше меня. Я стараюсь не отставать и за последние два года достигла уровня, до которого не могла добраться за долгие годы попыток выучить язык и заговорить на нем. Но я все равно постоянно делаю ошибки, и тогда моя дочь одаривает меня этим загадочным взглядом исподлобья, улыбается или ухмыляется и затем поправляет меня. Я знаю, она постепенно догадывается, что мы разные — что мы знаем разные вещи, что есть то, что она может сделать, а я не могу; и это имеет для нее какое-то свое значение.

Честно говоря, изучение испанского для меня всегда шло тяжело, потому что я чувствую себя глупо, когда делаю ошибки. Мне не нравится чего-то не знать. Мне проще замолчать, чем рискнуть показаться глупой — а это провальная стратегия, если хочешь выучить язык. Во мне живут и гордыня, и страх. Но сейчас мне кажется особенно важным показать ей, как я пробую и ошибаюсь, не только потому, что она должна понять, что ошибки — необходимая и естественная часть жизни, но чтобы она знала: несмотря на то, как мы важны друг для друга, мы разные и всегда будем проживать две разные, отдельные жизни. Агнес нужно быть непохожей на Беа, чтобы выжить в новом мире, чтобы понимать и любить его. Они существуют в разных измерениях. И Беа постепенно осознает и принимает эту разницу. Но это болезненный процесс. Происходящее с ними — это преувеличенная версия того внутреннего конфликта, с которым сталкиваются все родители, однажды осознав, что воспитывают детей для того, чтобы, став взрослыми, они в них больше не нуждались.

КС: Давайте поговорим о новом мире, в который они уезжают. Новые Дебри кажутся изысканной тюрьмой эпохи антропоцена. Его охраняют рейнджеры, с воздуха за всем наблюдают дроны, а заведует делами всевидящая кафкианская администрация. Действие происходит в месте, которое государство намеренно вернуло в состояние дикой природы, и оно единственное в своем роде на Земле. Все остальные территории заняты промышленностью или жилой застройкой. Хотя ваш роман — литературная фантазия, где действие происходит в будущем, мне он показался очень аллегоричным. При сборе материала для книги вы читали что-то о приграничных территориях США, об индейских резервациях, об экологических преступлениях, поселенческом колониализме, о сельскохозяйственной индустрии или о чем-то другом, что было важным и полезным для описания этого мира?

ДК: История американского колониализма ужасна, но многие из нас по-прежнему очарованы романтизмом этих с виду диких и пустых лесов, гор и равнин. Я совершенно точно очарована. Отчасти книгу я писала для того, чтобы немного разобраться с этой романтизацией. Я не задавалась целью сделать чистую «нетронутую» природу панацеей для Общины. Жизнь, которой им приходится жить, тяжела, а ее противоречия едва ли можно разрешить без жертв. Она чудовищно забюрократизирована, хотя многие могут подумать, что подобный пейзаж должен дарить свободу. И все же это место предлагает им больше, чем они могли получить в Городе, и дело не в романтизме, а в том, что им дан второй шанс, шанс на жизнь, которого у них раньше не было. Это довольно неоднозначный дискурс, возникающий у многих «первооткрывателей» «новых» земель. Мотивы мои героев меняются по ходу книги, становятся более запутанными, менее возвышенными. И ваше мнение о них тоже должно меняться.

В последние два года работы над книгой я стала больше читать и размышлять об иммиграции и искусственности границ, о тех, кто имеет право быть в каком-то месте и пользоваться им, а кто нет. Об этом много говорили в новостях, когда правительство подняло волну паники по поводу мигрантов, и, естественно, схожие конфликты развивались в книге между героями и властными структурами выдуманного мира. Мои персонажи жили и передвигались внутри западных территорий, и многие группы входили в конфронтацию друг с другом, борясь за право на эту землю, и в конце концов все оказались оттуда изгнаны. Этот фрагмент сюжета стал аллегорией истории, которая постоянно повторяет сама себя.

КС: Политические и этические проблемы, которые вы поднимаете и с которыми сталкивается Община, напомнили мне другие недавние романы об идеалистах и выживших, которые куют новый мир на окраинах старого. Я говорю, например, об «Аркадии» Лорен Грофф и «Станции Одиннадцать» Эмили Сент-Джон Мандел. Безусловно, природа играет очень важную роль в вашем романе, но не менее важны в нем люди — человеческая природа: человеческие проигрыши и ошибки, сила духа и выносливость. Расскажите немного о своих героях и о вашем общем путешествии.

ДК: Я хотела, чтобы в романе были матери, которые поступают не так, как им диктует культура, которые отличаются от идеального образа. Я хотела изобразить матерей такими, какой я опасалась, я и сама могу стать, какой я и стала с появлением детей. Я хотела, чтобы на страницах отразилась уникальность опыта Беа и чтобы эта уникальность не спорила с ее материнством. Я хотела дать всем шанс просто быть людьми. Я хотела, чтобы у женщин была возможность стать героями, прежде чем они выступят в роли жертв. Я хотела, чтобы у маленьких девочек появился шанс претворить мечты в жизнь. Хотела, чтобы они не знали ограничений, накладываемых культурой или воспитанием. Мне кажется, что Агнес воплотила в себе такой образ наиболее полно, полнее я в последнее время не встречала. Она новичок, новое поколение. Но она соединяет в себе множество других ролей и личин. Она маленькая девочка. Женщина. Лидер. Животное. И принцесса. У нее был свой путь в Городе, но Новые Дебри повели ее другой дорогой. Однако разницы нет — она везде была бы хороша. Мне хотелось, чтобы она оставалась непривязанной к месту. Штука в том, что можно помещать эту пару персонажей, мать и дочь, в любые ситуации, и повсюду их будет сопровождать особая химия — прекрасная, тяжелая, первобытная. Беа и Агнес могут стать кем угодно, но они всегда будут матерью и дочерью. Мне хотелось, чтобы в финале романа все персонажи достигли состояния в котором они будут так же бесчеловечны, как до этого были человечны.

КС: Процесс написания рассказа и романа для вас чем-то отличаются? Это разный опыт?

ДК: О да. Написание рассказов это как легкая влюбленность в юности. Волнительный опыт, захватывающий, немного пугающий, поглощающий с головой — сразу все. А роман ощущался как брак (или длительные отношения, как вам больше нравится). Романы требуют бесконечного количества времени, они словно затянувшаяся пешая прогулка, иногда становится так тяжело, что кажется, будто ты задыхаешься. Но в то же время они основательные, в них есть вес, они охватывают много разных смыслов и приносят глубокое удовлетворение. Они богаты деталями и могут казаться несколько неопрятными, но в хорошем смысле — когда думаешь, что можно было бы подравнять здесь и немного подчистить там, но тебе уже просто, блин, лень этим заниматься. Честно говоря, я не уверена, смогу ли когда-нибудь написать еще один рассказ или роман. Оба жанра кажутся мне теперь слишком сложными, непонятными, хотя я работала в обоих и в какой-то момент мне даже стало казаться, что я их освоила. Большую часть времени работы над романом я ненавидела писать его и сильно тосковала по рассказам, меня одолевала ностальгия. Иногда, уже порядком углубившись в рукопись, я читала фрагменты своих рассказов и буквально изнемогала от их кажущейся простоты (хотя я знаю, что в процессе их создания я тоже страдала, едва ли мне было просто). Но сейчас я совершенно очарована романом, я жила с ним так долго. Был довольно длительный период, когда я проводила за рукописью куда больше времени, чем с мужем или ребенком. Я скучаю по этим писательским запоям.

КС: Вы были продюсером передачи This American Life (еженедельная радиопередача). Какие-то аспекты тележурналистики, ее ритм или стиль изложения, прокрались в вашу новую профессию, повлияли на ваш писательский стиль? Возможно, ваш опыт помогает вам в процессе сбора материала для романа?

ДК: Если я что и вынесла из работы в журналистике, так это умение проверять факты и находить нужную информацию, в этом я всегда уверена. Уходя из This American Life, я хотела обрести свободу творить, дать волю воображению. Работа стала казаться мне слишком тесной, с большим количеством ограничений; хотя их наличие — обязательное условие профессии, взгляд журналиста должен быть объективным. С писательством все иначе: например, когда во время работы над романом я выясняла, можно ли найти определенное съедобное растение в определенном месте в определенное время года, и результат изысканий меня не устраивал, я просто плевала на факты и делала так, как мне нужно. Потому что могу себе это позволить. Потому что это литературная фантазия и именно поэтому я пишу книги. Меня не волнует то, насколько правдивы и реальны некоторые детали. Моя цель — написать так, чтобы все выглядело в целом правдоподобно, чтобы текст вибрировал жизнью, и мне нравится, что не нужно кропотливо выверять каждый факт.

Источник: BOMB Magazine