Смотрим, слушаем, узнаем больше: «Тень» Ивана Филиппова

1315 год. Начало XIV века стало для Москвы поворотной точкой истории — именно тогда князья небольшого городка на окраине Владимиро-Суздальской земли заявили о своих претензиях на лидерство. В 1263 году Москва досталась князю Даниилу, младшему из сыновей Александра Невского. Отец умер, когда Даниилу исполнилось всего два года, и первые семь лет от его имени Москвой управляли бояре его дяди — тверского князя Ярослава Ярославича.

При жизни Даниила между московскими и тверскими князьями сохранялись союзнические отношения. Помимо личных отношений, этому способствовало то, что по лествичному праву престол великого князя Владимирского переходил сначала к братьям Александра Невского, и пока оставался в живых хотя бы один из братьев Александра, никто из его сыновей не имел права претендовать на престол. Последний из них — Андрей Городецкий — умер в 1304 году. Даниил Московский умер чуть раньше, в 1303 году, и на этом союз Москвы и Твери распался. Сын Даниила Юрий развязал кровавую борьбу с тверскими родственниками за право стать великим князем.

В этой борьбе Юрий не пренебрегал никакими средствами, и одним из них стала женитьба на родственнице верховного сюзерена русских земель — ордынского хана. Стать гурганом, зятем Чингизидов, означало получить невиданные для русских князей привилегии в столице Золотой Орды, Сарай-Бату.

Москва при Юрии была небольшим, на сегодняшний взгляд просто крошечным городком. Деревянные городские стены охватывали пространство куда меньшее, чем сохранившийся до нашего времени кирпичный Кремль. Боровицкий холм — место, где сейчас стоит Боровицкая башня Кремля, напротив Пашкова дома и Большого каменного моста — был окраиной, на которой рос густой сосновый лес, бор (отсюда и название местности). Чуть дальше Боровицкого холма, примерно на месте современной Волхонки, в направлении Храма Христа Спасителя располагалось Чертолье — полная оврагов и буераков местность, окрестности ручья Черторыя. Нынешняя Арбатская площадь называлась Козьим болотом и действительно использовалась для выпаса коз.

Всё это должно было производить угнетающее впечатление на родственников и приближённых ордынских ханов. Старый Сарай (от персидского sarāi, «дворец»), столица Золотой Орды или Улуса Джучи, как называли свои владения монголы, в сравнении с Москвой мог считаться мегаполисом. Захватив в XIII веке Китай, монголы заимствовали оттуда и технологические изобретения вроде камнеметных машин, и социальные, вроде налаженной почтовой системы с сетью почтовых станций.

По данным археологических исследований, на рубеже XIII-XIV веков Сарай занимал не меньше 10 квадратных километров, не считая пригородных усадеб, и имел не только централизованное водоснабжение и канализацию, но даже фонтаны и сады — всё, что умели создавать к тому времени подчинённые монголам китайские и персидские мастера.

1606 год. К началу XVII века Москва сильно разрослась: она была уже в десятки раз больше города, в который приехала Хутулун. В это время внешняя городская стена прошла по нынешнему Садовому кольцу. Этот внешний район москвичи по старой памяти называли Скородомом — домами, построенными на скорую руку. До строительства стены любой набег татар означала гибель этих деревянных домов, жители которых на время набега прятались за каменными стенами — сначала Кремлевской, а затем и Китайгородской.

Набеги были нередким явлением — в 1571 году крымский хан Девлет-Гирей разорил всю Москву, прорвавшись даже внутрь Китай-города. В 1591 году его сын Казы-Гирей встал лагерем в Котлах — где-то между станциями Московского центрального кольца «Верхние Котлы» и «Крымская» (она получила это название из-за других исторических событий, но по нечаянному совпадению находится примерно там, откуда войска крымских татар выдвигались к стенам Москвы).

После того как Казы-Гирей был разбит русским войском под командованием Федора Мстиславского и Бориса Годунова, и были созданы стены Скородома. Впрочем, в 1605 году польские солдаты прошли через все московские стены беспрепятственно и под торжественный колокольный звон — они сопровождали человека, которого историки позже назовут Лжедмитрием Первым. Короткое правление Лжедмитрия завершилось 17 мая 1606 года, когда князь Василий Шуйский и боярин Василий Голицын подняли москвичей на восстание под лозунгом защиты царя от «литвы». Возбужденные москвичи накинулись на польскую свиту царя (поимённо известно 524 погибших), а заговорщики в это время расправились с самим Лжедмитрием.

1771 год. К 1771 году Москва уже больше полувека не была столицей Российского государства — все центральные государственные учреждения переехали в Санкт-Петербург. Город по-прежнему сохранял большое значение как духовный, экономический и культурный центр. В Успенском соборе Кремля венчались на царство российские императоры, специально приезжавшие для этой церемонии из Петербурга, а многочисленные московские церкви были наполнены чудотворными иконами, мощами святых и другими почитаемыми реликвиями.

Время в Москве как бы остановилось, и несмотря на мелькающих то тут, то там выбритых чиновников в мундирах имперского образца, Москва по-прежнему напоминала старый допетровский город. Представления петербуржцев о Москве хорошо переданы в одном из ранних стихотворений Пушкина: «На тихих берегах Москвы / Церквей, венчанные крестами, / Сияют ветхие главы / Над монастырскими стенами. / Кругом простерлись по холмам / Вовек не рубленные рощи, / Издавна почивают там / Угодника святые мощи».

Этот-то традиционный уклад московской жизни и стал причиной событий, позднее названных «чумным бунтом». В XVIII веке медицина начала делать первые шаги по искоренению заразных болезней. В лечении оспы начала использоваться вариоляция — здоровым людям вводили частицы гноя от больных оспой. Привитые таким способом люди, разумеется, заболевали, но переносили болезнь значительно легче: смертность при вариоляции составляла около 2 процентов, в то время как смертность во время эпидемий оспы достигала от 20 до 40 процентов заболевших.

В отношении других заразных болезней начали широко использоваться карантины, впервые изобретенные венецианцами в XIV веке. Хотя до открытия болезнетворных бактерий оставалось еще около 100 лет, а в медицинском мире господствовала теория миазмов — вредных запахов, переносящих болезнь — карантины уже показали свою эффективность: пресечение контактов больных людей со здоровыми останавливало эпидемии.

Осенью 1770 года в Московском генеральном госпитале был отмечен первый случай заболевания чумой. В марте 1771 года возникла вторая вспышка — за неделю на суконном дворе (фабрике тканей) в Замосковоречье умерло больше 100 человек. Настоящая же эпидемия началась с июля, когда в городе за день умирало более 1000 человек. Городское начальство покинуло город, оставив распоряжаться в городе генерал-поручика Петра Еропкина.

Правила карантинов требовали прекратить скопления людей, где могла распространяться болезнь, но вековые традиции требовали совместной молитвы и крестных ходов по случаю эпидемии. Усугублялось положение тем, что под командованием Еропкина не было ничего похожего на современную riot police, предназначенную для разгона демонстраций — только регулярные войска, обученные уничтожать противника.

Наиболее драматические события развернулись у Варварских ворот Китай-Города, на углу Варварки и Китайгородского проезда (сами ворота находились на месте подземного перехода, спуститься в который можно от Дома металлургов). По распоряжению архиепископа Московского Амвросия, икону Богородицы на Варварских воротах, к которой тысячами стекались верующие, сняли и поместили в церковь Кира и Иоанна на Солянке (сейчас на её месте маленькое одноэтажное строение с «Кулинарной лавкой братьев Караваевых»).

Возмущённые верующие сначала устроили беспорядки у Варварских ворот и ворвались в Кремль, а на следующий день разграбили Донской монастырь на юге Москвы и убили архиепископа Амвросия, прятавшегося там от восставших. После этого генерал Еропкин ввёл в город все доступные ему войска и жестоко подавил беспорядки.

1812 год. 1812 год стал последним годом существования той Москвы, что помнила события Чумного бунта и восстания 1606 года. Московский пожар 1812 года уничтожил три четверти построек старого города, после чего восстановленный центр Москвы приобрёл очертания, узнаваемые нашими современниками.

Причины пожара не могли однозначно назвать ни современники, ни несколько поколений историков. Версий было очень много, и история, изложенная в этой главе, выглядит далеко не самой фантастичной из них.

Больше многих других домов повезло усадьбе генерал-губернатора Фёдора Ростопчина: древний дворец, в основании которого лежат стены, возведённые еще освободителем Москвы князем Дмитрием Пожарским, не пострадал. После отъезда Ростопчина из Москвы в усадьбе поселился французский генерал Делаборд, который позаботился о безопасности своего временного жилища. Эту усадьбу, подвергавшуюся в XIX веке лишь небольшим перестройкам, и сегодня можно увидеть на Большой Лубянке, 14.

1931 год. В начале 1930-х годов началась сталинская реконструкция Москвы, превращение старого русского города в образцовую социалистическую столицу. Хотя новый полноценный генеральный план был утвержден лишь в 1935 году, некоторые принципиальные решения были приняты заранее: так, решение об уничтожении Храма Христа Спасителя появилось в 1931 году, тогда же был произведен первый подрыв храма (который, однако, оказался недостаточно мощным), с 1929 по 1933 год были разобраны древние кремлёвские храмы, включая собор Спаса на Бору и Чудов монастырь, в 1934 году была разобрана почти вся Китайгородская стена.

Неизвестно, имел ли непосредственное отношение к уничтожению храма легендарный чекист Тучков, готовивший процессы против церковных иерархов в начале 1920-х годов, активно создававший обновленческую церковь для раскола русского православия, готовивший к печати «Послание» будущего патриарха РПЦ Сергия Страгородского в 1927 году, безболезненно переживший репрессии 1937 года и мирно умерший на пенсии в 1957. Во всяком случае, ничто не мешало ему интересоваться таким ответственным мероприятием по «борьбе с церковниками».

1953 год. За 20 лет, прошедших с начала «сталинской реконструкции» облик города изменился ещё раз. Одной из важных черт новой Москвы стали расширенные улицы и площади. Здания, признанные ценными, передвигали в стороны при помощи специальной технологии, другие сносили. Одной из этих расширенных улиц стала улица Горького (известная и раньше, и сейчас под названием Тверская).

6 марта 1953 года тело Сталина в открытом гробу было выставлено в Колонном зале Дома союзов на Пушкинской улице (до революции дом носил название Дом Благородного собрания, а улица и тогда, и сейчас называлась Большой Дмитровкой). Чтобы взглянуть на умершего вождя, днём и ночью ко гробу шли сотни тысяч людей.

Но 7 марта Колонный зал закрыли, вход был разрешён только официальным делегациям, а днём 9 марта уже должны были состояться похороны. Множество москвичей направились на прощание с вождём 8 марта, в последний день, когда было возможно увидеть покойного. Логистика движения по улицам в центре была организована плохо: милиция, сотрудник Министерства государственной безопасности и войска внутренних войск жёстко контролировали движение по Тверской и Большой Дмитровке, не давая людям уходить в переулки, при этом движение вдали от центра не регулировалось и люди продолжали прибывать, подпирая тех, кто уже находился в центре.

Вечером 8 марта центральные улицы Москвы были окончательно запружены бесконечным потоком людей, и началась давка. Поток людей, шедших от Белорусского вокзала, смял заслон конной милиции у Музея революции (ныне Музей современной истории России, Тверская, 21) и соединился с уже стоявшими на Пушкинской площади, утрамбовывая их в стены домов и гружёные мешками с песком военные грузовики. В попытке спастись люди залезали на ограды зданий и в разбитые витрины магазинов.

Ещё хуже обстояли дела на Трубной площади: люди, приходившие туда через Цветной и Рождественский бульвары, дальше шли по Страстному бульвару к Пушкинской. Поздним вечером Трубная площадь заполнилась людьми, которые не могли уйти в направлении Пушкинской, где уже началась давка, и были заперты теми, кто приходил со стороны Цветного бульвара. У людей, затёртых между толпой и стенами или зарешеченными окнами, ломались кости.

Во многих московских семьях хранятся воспоминания об этом дне, но официальное число жертв давки никогда не было названо. По различным оценкам, в тот день могли погибнуть от 400 до 2000 человек.