Рейтинги
В своей книге «Как спокойно говорить с ребенком о жизни, чтобы потом он дал вам спокойно жить» известный психолог Ольга Маховская дает полезные советы родителям и рассказывает о том, как правильно беседовать с детьми на непростые и щекотливые темы — о сексе, разводе, обязанностях и многом другом. Ее методика помогает подготовить малышей (и не только) к реальной жизни и защитить их от опасностей в будущем. Мы публикуем отрывок из ее работы.
Как говорить с ребенком о жизни?
Ольга Маховская, психолог, г. Москва
Случаи детского суицида заставляют родителей вздрагивать, паниковать, пугаться за детей, и, как следствие, предпринимать неадекватные, непродуманные меры. Перепуганные на смерть родители — внушаемы, и на это рассчитаны недобросовестные публикации, цель которых не столько привлечь внимание к проблеме, сколько к средствам. Но это не значит, что вопросы жизни и смерти мы должны замалчивать.
Группы риска
Психологическая почва для вербовки в тайные общества самоубийц и в группы террористов сходные, прежде всего, слабое Я, неспособное противостоять вербовщику и провокатору, и холодные отношения в семье, когда ребенку в минуты отчаяния не за что хвататься. Третья причина — десенсебилизация, потеря чувствительности и сцепки с миром, синдром «Мне не больно». Четвертая — низкая образованность, узкий кругозор, ложное представление о жизни. Все они сужают горизонт, гасят свет в конце туннеля. Именно туннельное сознание и приводит к роковым поступкам. Примечательно, что террорист-смертник и жертва вербовки похожи по своей психологии.
Трехуровневая структура личности, которую предложил психоанализ еще до первой мировой, только выглядит универсальной: ID (бессознательные архетипы и мотивы) — Ego (Я, сознание, рефлексия в поисках компромисса между непреклонной моралью и неудержимой стихией бессознательного) — Super-Ego (мораль, законы, жесткие предписания, как должен вести себя представитель группы, сообщества, класса). Есть культуры, в которых коллективное Super-Ego стирает Ego своих соплеменников в порошок.
Шанс на индивидуализацию и формирование собственного голоса дает образование. Поэтому в тоталитарных сектах и обществах существует запрет на образование и презрение к людям ученым, «ботанам», по-русски сказать.
Напротив, нытиков и неудачников не любят в обществах, настроенных на успех.
На языке психоанализа у представителей западных индивидуалистических стран, с детства культивируется сильное Я (Ego). Человек приучается осознавать свои эмоции, желания, телесные проявления, страхи, чтобы понять границы своего Я, определиться с возможностями, вкусами, планами на жизнь. Сильное Я предполагает независимость от группы, но не одиночество. Привыкший объясняться с окружением, индивидуалист умеет договариваться и идти на компромиссы. Переговоры, прямое и ясное изложение аргументов — это сильные стороны индивидуалиста, главный расчет которого на то, что все остальные люди настроены на продуктивное взаимодействие.
Общественная мораль (Super-Ego) делегирует Я (Ego) cтолько власти и ответственности, сколько оно может взять. Демократия делает ставку на индивидуальную свободу и персональную ответственность. Но расчет может обернуться просчетом, если в качестве соперников выступают люди со слабым Я, за спиной которых неумолимая радикальная идеология (Super-Ego). Такой переговорщик — только делегат и транслятор незыблемой позиции, он будет говорить на языке ультиматумов.
Террористы и вовсе не собираются ни с кем разговаривать.
Террорист — не одиночка-самоубийца, за ним стоит организация и вековой опыт жертвоприношений, призраки которых требуют новой крови. Конечно, в террористических организациях существует иерархия из опытных и проверенных командиров, но чаще мы узнаем о молодых исполнителях. Непосвященного телезрителя оторопь берет: как это им, молодым и здоровым, попавшим в эпицентр западной цивилизации, не захотелось уйти, сбежать, скрыться от своих, ведь страшно идти на верную гибель? А все наоборот: террорист в радостном нетерпении считает дни, часы, секунды до того, как взлетит в воздух. Умирать не страшно, если ты давно уже умер. Бессознательное стремление к смерти, получившее санкцию высшей инстанции, минуя Я, рвется наружу.
Постоянная аскеза и лишения в конце концов приводят к десенсибилизации, снижению и полной чувствительности, синдрому «Мне не больно», о котором, между прочим, уже сняты культовые российские фильмы (например, одноименный Балабановский, еще в 2006 году). Смерть и ее симуляции обостряет физиологические реакции и на краткий миг возвращает молодому человеку его тело. Российские дети, подростки входят в группу риска из-за слабого Я, бедного сенсорного опыта, и при этом сильного пресса социальных стандартов и родительских ожиданий (Super-Ego). Часть из них — идеальные жертвы. Ожидалось, что после возвращения Варвары Карауловой, появятся инструкции для родителей, заработают мастер-классы для специалистов, чтобы предупредить попадание в ИГИЛ других наивных девушек и юношей, верящих, как и полагается в отрочестве, в вечную любовь до гроба. Мы должны были пройти вместе с девчонками уроки коварного соблазнения, чтобы укрепить их Я.
Чувствительность молодых людей в обществе потребления снижена не из-за зверских страданий, а из-за тихой муки одиночества. Они растут в холодной компьютерной среде, переживают страхи наедине с играми-симуляторами. Чтобы чувствительность развивалась, должна быть живая теплая связь с людьми.
Справляясь с онемением чувств, подростки порой совершают болезненные эксперименты над своим телом: наколки, наркотики, надрезы на запястьях — все это способы ощутить хоть что-то, через боль вернуть телесность, обнаружить границы собственного Я. Бесчувственность — результат отсутствия любви, дефицит которой они пытаются компенсировать как попало.
Задача вербовщика — стереть бледные контуры личности, чтобы получить прямой доступ к телу жертвы и распоряжаться им, как вздумается.
Отведенный в сторону остекленевший взгляд, расширенные зрачки как в состоянии транса или, напротив, суженные, как в состоянии глубокого гипноза, выдает сектанта или смертника, который игнорирует все, что видит и слышит извне, повинуясь единственной, но мощной доминанте. Скажу сразу, что специалистов, которые бы помогали жертвам деструктивных культов, в стране почти нет, а главным фактором «выздоровления», как и профилактики, остается семья. Нашлись силы у отца Варвары разыскать дочку, ее вернули. Но, похоже, физическое возвращение не привело к психологическому воссоединению с семьей. А для нас так важно было бы, чтобы она по-настоящему вернулась и рассказала, как живой свидетель, о своих злоключениях. Мы ее потеряли.
Детский суицид сегодня помолодел. И детские влюбленности стали появляться слишком рано. Раньше это был сюжет, характерный для подростков 15 лет, сейчас это может произойти в 9, 10, 11. Это демонстративный суицид, когда дети не понимают последствий. Один подстрекал, а другой стрелял в себя и, может быть, не очень понимал, что потом ничего нельзя будет «перезагрузить». Взрослые обычно боятся детских побегов и каких-то историй «вне дома», но опасность может скрываться и дома. Ведь сегодня основная модель детского домашнего поведения — это погружение в виртуальные миры. И, конечно, тема суицида приносится ими не из маминой кухни, это сценарии радикального решения, подсмотренные где-то не в семье.
