Рейтинги
***
Полли медленно шагала домой по Черч-стрит, прижимая к себе неряшливый газетный сверток с купленными подсвечниками. Стоял дивный солнечный вечер, небо было голубое, такой нежной голубизны, и люди выглядели по-летнему. Люстры в лавке миссис Крик таинственно поблескивали, переливались неземным синим и зеленым сиянием. Полли задумалась о том, кто их покупает: она еще ни разу не видела, чтобы кто-нибудь выносил из лавки люстру, и решила, что, наверное, лакеи приходят в самую рань и доставляют их во дворцы. Огромные бидоны стояли у молочной лавки, изнутри выложенной такой красивой зеленой с белым и кремовой плитками. Полли уже решила, что одна комната у нее в доме будет в точности как эта молочная лавка, но не для того, чтобы продавать молоко, а просто чтобы сидеть в ней и рисовать. Луиза предложила держать в ней жаб, им там было бы так уютно и прохладно, но Полли собиралась держать в своем доме только кошек — белую и черную с белым, как у колдуньи, и с длиннющими усами. Потому что Помпей к тому времени, наверное, умрет, он ведь уже старый, не меньше восьми лет, по словам ветеринара, и его уже четыре раза сбивали машины, если не переезжали совсем; кончик хвоста у него был сломан и загнут крючком, двигался он неуклюже для кота. Полли строила планы, стараясь не думать о том, как он умрет, но то и дело возвращалась мыслями к нему и чувствовала, как в горле встает горячий ком. И даже если Помпей проживет еще восемь лет, к тому времени своего дома у нее еще не будет. На его покупку она скопила двадцать три фунта четырнадцать шиллингов и шесть пенсов, но дома же стоят сотни фунтов, значит, придется ей спасти кому-нибудь жизнь, или нарисовать великолепную картину, или летом найти зарытый клад, чтобы хватило денег. Или построить дом. А в саду будет могилка Помпея. Она уже свернула на Бедфорд-Гарденс и теперь была почти у дома. Глаза она вытерла обрывком газеты и сразу захотела рыбы с картошкой, которой от нее пахло.
Ей пришлось положить подсвечники и тарелку, чтобы отпереть дверь. Парадный вход вел прямо в длинную гостиную. Мама играла Рахманинова, одну из прелюдий, очень громко и быстро, и Полли сидела тихонько в ожидании, когда она закончит. Пьеса была знакомой, мама часто разыгрывала ее. На столе у дивана стоял поднос с чайной посудой и нетронутой едой — сэндвичами с анчоусной пастой «Услада джентльмена» и кофейным кексом, но Полли знала: приняться за еду сейчас — значит, заявить о своей немузыкальности, а этого ее мать просто не могла допустить, поэтому и ждала. Когда пьеса кончилась, она воскликнула:
— Ой, мама, ты правда делаешь успехи!
— Ты так думаешь? Уже лучше, да?
Ее мать поднялась из-за рояля и медленно поплелась через всю комнату к Полли и чаю. Она была чудовищно толстой — не вся, а только живот, и Полли знала, что через несколько недель у нее появится братик или сестричка.
— Налить тебе чаю?
— Будь добра, дорогая, — она тяжело опустилась на диван. Платье на ней было льняное, полынно-зеленое, нисколько не скрывающее беременность.
— Ты хорошо себя чувствуешь?
— Немного устала, но разумеется, дорогая, со мной все хорошо. У тебя с сегодняшнего дня каникулы?
— Нет, с завтрашнего. А сегодня мы закончили «Отелло». Вы куда-нибудь идете вечером?
— Я же тебе говорила, что идем. В Куинс-холл. «Отелло» — необычный выбор пьесы для детей вашего возраста. Мне казалось, гораздо уместнее был бы «Сон в летнюю ночь».
— А мы читаем все подряд, необычное в том числе, мама. По выбору Луизы. Понимаешь, мы обе выбираем что-нибудь.
Беззаботные годы (#1) Твердый переплет
Забавно: со взрослыми приходится повторять по многу раз одно и то же. Наверное, поэтому младенцы рождаются с такими большими головами: голова не меняется, а человек растет, и это значит, что места для запоминания больше не становится, и чем дольше живешь, тем больше забываешь. Как бы там ни было, вид у мамы усталый, синеватые круги под глазами, и все лицо зеленовато-бледное, а живот под платьем, как воздушный шар. Было бы гораздо лучше, если бы дети появлялись из яиц, но с другой стороны, люди не так устроены, чтобы их высиживать. Правда, можно обложить их горячими грелками...
— Полли! Я уже второй раз тебя спрашиваю: что это за грязная газета?
— А, там вещи из антикварной лавки рядом с зоомагазином.
— И что же у тебя там?
Полли развернула тарелку и показала. Потом принялась разворачивать подсвечники. Успеха они не имели, на это она и не рассчитывала.
— Не понимаю, зачем ты продолжаешь покупать эти странные вещи. Зачем они тебе?
Врать Полли не умела, поэтому не ответила.
— Дорогая, я ведь не против, но твоя комната уже завалена хламом. Зачем ты его собираешь?
— Эти вещи кажутся мне красивыми, и когда я вырасту, и у меня будет свой дом, они мне понадобятся. А Луиза купила сомика. Ну-ка, а ты что покупала в моем возрасте?
— Не нукай, Полли, это некрасиво.
— Извини.
— А покупала я мебель для кукольного домика. Того самого, с которым ты ни разу не играла.
— Я играла, мама, честное слово, — она пыталась полюбить его, но дом уже был обставлен, все в нем было сделано, и оставалось только менять местами мебель и посуду; даже у кукол были имена, и она совсем не чувствовала их своими.
— А я все эти годы берегла его для своей дочери.
Мама так печально посмотрела на Полли, что той стало совестно.
— А может, малыш полюбит его, когда родится.
— Кстати, вот об этом я и хотела с тобой поговорить.
Полчаса спустя Полли побрела со своим фарфором к себе в комнату. К себе! Ее выселяли из комнаты ради этого противного младенца. Вот о чем хотела поговорить с ней мама. Комната была самой большой и светлой на всем верхнем этаже, а теперь ее займут какая-то ужасная няня с младенцем, а ей придется ютиться в другой комнате, тесной, в глубине дома, где ни на что не хватит места. И видно оттуда не будет ни фонарщика, ни почтальона, ни молочника, ни ее подруг. Придется торчать в комнате, из окна которой не видно ничего, кроме колпаков на дымовых трубах. Саймону достался чердак, потому что он мальчик (Господи, а это здесь при чем?). Перемены коснутся не только ее, но и Помпея, а от него не стоит ожидать понимания. «Это же нечестно», — бормотала она. Слова показались ей такими верными и ужасными, что из глаз брызнули слезы. Саймон почти все время проводит в закрытой школе, так зачем ему комната с наклонными потолками и такими славными маленькими окошками? Уж поселили бы тогда ее с Помпеем в шкафу для белья! Неудивительно, что мама попрекает ее фарфором. Все потому, что в этой комнате, которую всегда называли «лишней», места нет ни для чего. И она, наверное, тоже лишний ребенок. От этой мысли она снова всхлипнула. Так и есть. Никому в семье она не нужна. Она бросилась на пол рядом с Помпеем, лежащим в картонке для одежды на пледе, который она так долго для него вязала. Помпей спал. Она разбудила его, чтобы рассказать, и его глаза сузились, стали щелочками от удовольствия, пока он сладко потягивался под ее рукой. Но когда она расплакалась, он чихнул и сразу поднялся. Она и прежде замечала, что к чувствам людей он равнодушен. Вот если бы у них был настоящий сад, там нашлась бы тачка, она погрузила бы в нее все свои вещи и ушла бы жить к Луизе, у которой дом все равно больше. Она решила дождаться, когда родители уйдут на концерт, позвонить Луизе и выяснить, нельзя ли взять у них на время тачку. Внизу хлопнула дверь — значит, папа вернулся.
