Рейтинги
Мы публикуем отрывок из нового романа Татьяны Устиновой «Селфи с судьбой».
...Слухи, сплетни. Кто-то что-то видел. Кто-то что-то сопоставил, и ответ в уравнении не сошёлся.
— Ты писатель? — не отставала Ангел. — Роман пишешь?
— Я поэму пишу, — рассеянно сказал Илья.
— Ты чего, поэт?!
— Я в прозе.
Они дошли до берега речушки, заросшего облетевшими ивами. Какие-то до странности одинаковые домики из почерневших брёвен стояли на этом и том берегу. И крупная мохнатая лошадь глядела себе под ноги.
Илья Субботин дошёл до лавочки — два пенька и доска между ними, — плюхнулся и подтянул рыжее жёсткое голенище. Его невообразимая спутница пристроилась рядом.
— Зачем ты врёшь? — спросила она, вытянула ноги и стала качаться туда-сюда. — Боже, какая скука — это постоянное враньё. Все врут. Бабка врёт про сапоги, что они хорошие, ты делаешь вид, что веришь, следовательно, тоже врёшь. Потом она врёт про Зою и её кавалеров, а ты врёшь, что поэт. Зачем всё это? Почему нельзя просто нормально говорить друг другу правду?
— Хочешь огурец?
Она взглянула на него. У неё были очень светлые, как будто волчьи, глаза, густо и неряшливо подведённые.
Илья полез в пакет и выудил четвертинку капустного вилка, холодного и влажного, в крошках моркови и зёрнышках тмина. Отделил несколько пластинок и стал хрустко жевать.
— Вот эта лошадь, — сказал он и показал капустой, какая именно лошадь, — не врёт. Она просто стоит и отдыхает от работы.
— А люди все врут.
— А зачем тебе правда?
— Как зачем? Чтобы жить по-человечески!
— Секундочку, — сказал профессор Субботин и отделил себе ещё кусок капусты. — Здесь логический сбой. Если лошадь не врёт, а люди поголовно врут, значит, мы, добиваясь правды во всём, хотим жить по-лошадиному. Вот так логично.
Ангел рассердилась.
— Люди должны быть честными! Для начала просто честными! Если они научатся не врать, человечество выживет. А если будут продолжать...
Илья перебил, она ему надоела:
— Всё это очень остроумно, но ты, например, ещё утром объявила во всеуслышание, что никому и никогда не врёшь.
— И чего? Я решила не врать и не вру, оказалось, что это просто: нужно только...
Он опять её перебил:
— Ты сейчас изо всех сил пытаешься меня обмануть. Тебе кажется, что окружающих ты уже обманула, но они просто заняты своими делами и не слишком внимательны. Со мной этот номер не пройдёт.
Он дожевал капусту и вздохнул:
— И я спрашиваю себя — зачем ты обманываешь? Что тебе нужно? От меня и вообще. Тебе ведь явно что-то здесь нужно!
— Мне... ничего, — пробормотала она и вскочила. — Кто ты такой?!
Он вверх посмотрел на неё:
— А ты кто такая? Что ты должна делать? Следить за мной?..
— Ещё не хватает! Ни за кем я не слежу!
— Ты была здесь, когда убили женщину?
— Ну, была, и что?!
— Ты разговаривала с ней?
— Нет! Я её увидела, только когда Зоя Семёновна завопила, что человека убили, и все побежали, и я побежала тоже!..
— Где ты была, когда завопила Зоя Семёновна?
— Я... просто гуляла. Вон там.
Илья полюбовался на свои необыкновенные сапоги. В разные стороны покрутил подошвами.
— Ну, как хочешь.
Она смотрела на него.
...Нужно время. Время пройдёт, она всё обдумает, изобретёт какую-нибудь более или менее безопасную для себя версию и выдаст её за правду. Подождём, послушаем. А можно попытаться ускорить события. Почему нет?..
Илья вытер влажные от рассола пальцы о джинсы, откинувшись назад, достал из кармана куртки записную книжку и карандаш — поэтесса следила за ним насторожёнными белыми глазами. Он перелистнул жёлтую упругую страницу, подумал и записал: «Зоя Семёновна и Витька. Дочь убитой и её кавалер. Свет из мастерской. Человек в парке. Клавдия и грибы».
— Какой человек в парке? — живо спросила поэтесса. Она читала за его рукой. — И что за дочь убитой?
— Лилечка, которая живёт с нами в гостинице, дочь убитой Лилии Петровны. Она подходит по возрасту. И ещё ты.
— Да ну-у-у!.. Говорю же, ты ничего не знаешь о людях! Лилечка! Быть не может, что у неё маму... мама умерла! Да ещё совсем недавно! Она селфи делает и хохочет.
— Вот именно.
— Что — именно?! Что ты можешь вообще знать?! С чего ты взял, что она её дочь?
— Я знаю, что должна быть дочь, значит, это кто-то из вас двоих. Ты не дочь покойной?
— Пошёл к чёрту.
— Тогда остаётся только Лилечка.
Он поднялся и забрал с лавочки свёрток с кедами и пакет с огурцами и капустой.
— Прошу прощения, но мне нужно идти. Ты со мной?
Она помедлила немного — он успел сделать несколько шагов вдоль бурой осенней речки — и нагнала его.
Он был рад, что она не осталась на лавочке. Просто рад, и всё.
— Почему ты всё записываешь?
— У меня такая привычка.
— Зачем тебе это?
Илья сбоку посмотрел на её войлочную голову. Деваха была высокой, почти вровень с ним. Высокой и довольно крепкой, никакого «лёгкого дыхания», сплошной монументализм, подкреплённый курткой-стогом, широченными штанами и тяжёлыми ботинками.
— Как ты это терпишь?
— Что?
— Да вот эти... экзерсисы на голове?
— Какие он слова знает! — пробормотала Ангел себе под нос. — А тебе, конечно, это не нравится, да? У девушки должны быть локоны и кудри, да? Всех под один стандарт, да?!
— Зайдём в гостиницу.
— Нет, ты мне скажи!..
Приветливая конторщица поднялась и заулыбалась, когда они вошли в тёплый холл.
— Олег Павлович приехал? — первым делом спросил Илья.
— Нет, — виновато сказала администратор. — Но звонил, звонил, предупредил, что вы станете спрашивать! Отозван в Ярославль по срочному делу, никак не мог с вами повидаться!.. Он для вас ключики от кабинета оставил, а там на столе папочку! Сами зайдёте или принести вам?
Профессор Субботин молча смотрел на неё.
...Выходит, неуловимый Олег Павлович встречаться с ним не собирается. В чём тут дело? Директор настаивал на его приезде, торопил и обещал содействие, а теперь прячется? Что могло измениться за вчерашний день? Означают ли эти перемены, что в услугах Илья Субботина больше не нуждаются?..
...Ну нет. Дело начато, и оно будет доведено до конца, хочет этого директор или уже расхотел. Может быть, вчера это директорское желание имело значение, а сегодня совершенно не важно.
Илья встрепенулся, поняв, что обе дамы смотрят на него вопросительно.
— Вот этот свёрток нужно отнести в мой номер, — сказал он и сунул на полированный стол, за конторку, кеды. — Матвей Александрович приходил?
— А, нет, нет, не было. Екатерина вернулась, Николай Иванович на месте, а его нет. Там уборочка сейчас происходит. Его номер убирают, а следующий ваш.
— Тогда я сам отнесу, — внезапно решил Илья, схватил кеды и ринулся вверх по лестнице. Ангел тяжеловесно захлопал крыльями и полетел за ним.
— Ты чего? — спрашивала она на лету. — Ты куда ломанулся-то?
Дверь соседнего номера была распахнута, возле неё стояла обычная гостиничная тележка, на которых развозят чистые полотенца, простыни и всякую милую ерунду вроде шампуней в крошечных бутылочках и душистого мыла в бумажках. Спереди к тележке был прицеплен огромный мусорный мешок.
Илья сунул поэтессе кеды — она приняла — и полез в мешок. Некоторое время копался в мусоре, она громко сопела ему в ухо, а потом постучал в открытую дверь и заглянул в комнату.
— Можно?
В ванной лилась вода и что-то двигалось.
Илья в мгновение ока обежал небольшой номер и зачем-то заглянул под стол, а потом распахнул холодильник.
— Ты что?! — прошипела сзади Ангел. — Что ты делаешь?! Это не твой номер!
Он не обратил на неё внимания.
— Прошу прощения! — громко сказал он.
В ванной ойкнули, и шум воды смолк. Показалась молодая женщина с тряпкой в руке, лицо, полное и добродушное, как свежеиспечённый блин, казалось испуганным:
— Вы кто?!
Я из соседнего номера, — сообщил Илья. — Из «Николая Романова». Вы сейчас у меня убирать будете?
Женщина смотрела на него во все глаза.
— Так я тут пока... убираюсь, — в конце концов сказала она.
— А потом ко мне пойдёте, да?
Она кивнула.
— Я кеды промочил, — объяснил Илья и вытащил у Ангела из-под мышки свёрток. — Вы когда в мой номер придёте, поставьте их на батарею, ладно?
Женщина перевела взгляд с него на свёрток.
— Так... ладно.
Илья вынул кошелёк.— Спасибо вам большое.
— Так... нам ничего не надо, — перепугалась женщина и махнула тряпкой. — Не надо, не надо!
— Как же не надо, — Илья подошёл и сунул бумажку ей в карман фартука. — За труды всегда полагается...
Толкая Ангела перед собой, он вышел из номера, где опять полилась вода, и стал спускаться по лестнице.
— Чего ты выделываешь-то?! — поэтесса оглядывалась на него и возмущалась. — Мы что, не могли сами твои кедульки занести?! Или ты, как все маргиналы, очень обожаешь прислугу обременять?
— Прочти мне своё стихотворение. Любое.
— Что?! — задохнулась она.
Они скатились с лестницы — его новые сапожки, сработанные дядей Васей Галочкиным, производили страшный шум — и выскочили на улицу.
— Твоя дверь следующая по коридору, ты чего, не мог сам?! Или ты шастаешь по чужим номерам и смотришь, что там есть?
— В данном случае я смотрел, чего там нет.
Ангел осеклась. Шнурок на её ботинке развязался и теперь болтался, того и гляди наступит.
— И чего там нет?..
Илья присел и завязал ей шнурок, как маленькой.
— Так, хорошо, — сказал он. — Пойдём в ту сторону, где парк. Как туда попасть?
Она кивнула куда-то вправо.
— ...Кто ты такой?
Он улыбнулся — уж очень растерянный у неё был вид.
...Слухи, сплетни. Маскарады, карнавалы. Кто скрывается под маской, друг или враг? Или не друг и не враг, а просто разухабистые деревенские ряженые, и маски сработаны так себе, на скорую руку, и вскоре соломенные волосы отвалятся и отклеятся носы из папье-маше?..
Вдоль ухоженной стены купеческого особняка они добежали до калитки, на вид совершенно неприступной. Илья толкнул её, и она легко и бесшумно открылась.
— А где же служебный вход? Вон там, да?
Лужайка, на которую он вчера вечером смотрел из окна, при свете дня была не загадочной, не таинственной: с трёх сторон молодые ёлки и берёзы, сбоку вкопаны качели и устроено нечто вроде детского городка. Илья огляделся.
— Там спуск к водохранилищу, да?
— Откуда я знаю!
— Ты давно здесь прячешься, должна знать.
Она перепугалась. Он уловил момент, когда она перепугалась. Дрогнули её немыслимые волосы, и она отвела глаза.
— Я?! Ни от кого я не прячусь, — фальшиво возмутилась она. — Я здесь отдыхаю. Работаю, короче! Мне нужно стихи писать, а в Москве я не могу, мне там все мешают!
— Много написала?
Она посмотрела на него.
Установив, где служебный вход, а где детская площадка, он стал совершенно безмятежен, как будто в этом было всё дело. Уселся на качели и начал отталкиваться. Длинные цепи поскрипывали — уить, уить.
Ангел топталась рядом, ей сесть было некуда.
Уить, уить — поскрипывали качели.
— Чего не было в номере? Этого, как его зовут, я забыла? Матвея!
Илья рассматривал небо и лес, сбегавший под горку.
— Чего, ну?!
— Того, что меня интересовало, — не было. На вопрос, что меня интересовало, я не отвечу.
— Ты жулик, может?
Он отрицательно покачал головой.
— Тогда почему ты лезешь в чужие номера? И почему всё записываешь? Какая тебе разница, кто убил ту тётку? И что тебе за дело до её дочери или, может быть, не дочери?..
— Секундочку, — перебил Илья. Он развлекался. — Сформулируйте главный вопрос и задайте его правильно. На этот вопрос я постараюсь ответить.
— Кто ты такой?
— Это неправильный вопрос. Я Илья Сергеевич Субботин. Попытайтесь ещё раз.