Саркастичные воспоминания французского дипломата о николаевской России
Дипломат и публицист Астольф де Кюстин родился на следующий год после Великой французской революции, его дед и отец погибли на гильотине во время якобинского террора. Он был убежденным монархистом, но после своего знаменитого путешествия по николаевской России в 1839-м стал ярым противником абсолютизма. Мемуары, рассказывающие об этой поездке, были опубликованы четыре года спустя и стали европейским бестселлером.
В России же эта книга долгое время находилась под запретом. Даже в СССР, несмотря на то, что автор описывал ужасы царского режима, мемуары выходили с купюрами. Лишь в конце XX века (спустя полтора столетия после первой европейской публикации) в России вышло полное издание путевых заметок Астольфа де Кюстина с комментариями историков и литературоведов.
| История составляет в России часть казенного имущества, это моральная собственность венценосца, подобно тому как земля и люди являются там его материальною собственностью; ее хранят в дворцовых подвалах вместе с сокровищами императорской династии, и народу из нее показывают только то, что сочтут нужным. |
| Стараясь скрыть правду от людей, начинаешь и сам видеть ее сквозь какую-то пелену, которая с каждым днем делается плотнее. Старики в России морочат вас чистосердечно, сами того не замечая; ложь слетает с их уст так же простодушно, как откровенное признание. Хотелось бы мне знать, с какого возраста в их глазах обман перестает быть грехом. Те, кто живет в страхе, рано начинают лгать самим себе. |
| Среди здешних чиновников честность была бы так же опасна, как сатира, и так же смешна, как глупость. |
| Император боится гласности так же сильно, как Россия боится императора. |
| Располагать цифрами — исключительное право русской полиции, не знаю, доходят ли они в точности до самого императора; знаю лишь, что при нынешнем царствовании ничье несчастье не может быть обнародовано без высочайшего дозволения: ведь эти свидетельства власти провидения унизительны для власти земной. |
| Страх повсюду производит одно и то же благо — тишину, но без спокойствия. |
| Рабы даже бранятся друг с другом вполголоса; право гневаться составляет здесь одну из привилегий власти. |
| Я потребовал тормозить, но оказалось, что коляска моя, нанятая в Москве, не имеет тормозного башмака; при отъезде меня заверяли, что в России в нем никогда не бывает надобности. |
| Надо ехать быстро, чтобы не ронять своего достоинства; не торопиться — значит лишиться уважения; в этой стране для пущей важности надо делать вид, будто спешишь. |
| Знай русские, что могут извлечь мало-мальски внимательные читатели из рассказа историка-царедворца, они возненавидели бы эту книгу и, раскаявшись в привязанности к просвещению, роднящему их с нынешней Европой, бросились бы в ноги императору, умоляя его запретить все сочинения по истории, начиная с труда Карамзина, дабы их прошлое оставалось покрытым тьмой.
|