Искусство всегда, не переставая, занято двумя вещами: оно неотступно размышляет о смерти и неотступно творит этим жизнь
Роман «Доктор Живаго» считается вершиной прозаического творчества Бориса Пастернака и до сих пор является любимым произведением миллионов людей по всему миру. Автор закончил работу над книгой в 1955 году, но читатели увидели ее лишь два года спустя: в октябре 1957-го она была издана в Милане, затем вышла в Нидерландах, Великобритании и США. В СССР роман распространялся только в самиздате и был опубликован уже после Перестройки.
23 октября 1958 года Борису Пастернаку присудили Нобелевскую премию «за значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа». Однако писатель был вынужден отказаться от почетной награды, а у себя на родине подвергся настоящей травле. Ставшая уже крылатой фраза «Не читал, но осуждаю!» была направлена именно в адрес «Доктора Живаго» и его автора. В институтах, на заводах и в других организациях проходили обличительные митинги, подписывались требования наказать поэта. В защиту советского коллеги выступили Джавахарлал Неру и Альбер Камю.
Внешне Пастернаку все сошло с рук: он не был упрятан в психиатрическую клинику, посажен в тюрьму или выслан из страны. Однако его исключили из Союза писателей, не давали печататься и больше не приглашали на публичные выступления. Скорее всего, именно потрясение после истории с «Доктором Живаго» ускорило кончину поэта: в 1959 году у него обнаружили рак легких, а в мае 1960-го он скончался в своем доме в поселке Переделкино.
| Если бы дремлющего в человеке зверя можно было остановить угрозою, все равно, каталажки или загробного воздаяния, высшею эмблемой человечества был бы цирковой укротитель с хлыстом, а не жертвующий собою проповедник |
| Как хорошо на свете! — подумал он. — Но почему от этого всегда так больно? |
| Попадаются люди с талантом. Но сейчас очень в ходу разные кружки и объединения. Всякая стадность — прибежище неодарённости, всё равно верность ли это Соловьёву, или Канту, или Марксу. Истину ищут только одиночки и порывают со всеми, кто любит её недостаточно. |
| Я не люблю правых, не падавших, не оступавшихся. Их добродетель мертва и малоценна. Красота жизни не открывалась им. |
| По-моему, философия должна быть скупою приправой к искусству и жизни. Заниматься ею одною так же странно, как есть один хрен. |
| Хорошо, когда человек обманывает ваши ожидания, когда он расходится с заранее составленным представлением о нем. Принадлежность к типу есть конец человека, его осуждение. Если его не подо что подвести, если он не показателен, половина требующегося от него налицо. Он свободен от себя, крупица бессмертия достигнута им. |
| Искусство всегда, не переставая, занято двумя вещами: оно неотступно размышляет о смерти и неотступно творит этим жизнь. |
| Я люблю всё особенное в тебе, всё выгодное и невыгодное, все обыкновенные твои стороны, дорогие в их необыкновенном соединении, облагороженное внутренним содержанием лицо, которое без этого, может быть, казалось бы некрасивым, талант и ум, как бы занявшие место начисто отсутствующей воли. |
| Несвободный человек всегда идеализирует свою неволю. Так было в средние века, на этом всегда играли иезуиты. |
| С каждым случилось по две революции, одна своя, личная, а другая общая. |
| Они проводили жизнь среди хороших книг, хороших мыслителей, хороших композиторов, хорошей, всегда, вчера и сегодня хорошей, и только хорошей музыки, и они не знали, что бедствие среднего вкуса хуже бедствия безвкусицы. |
| Это ведь только в плохих книжках живущие разделены на два лагеря и не соприкасается. А в действительности все так переплетается! |
| Надеяться и действовать — наша обязанность в несчастии. Бездеятельное отчаяние — забвение и нарушение долга. |
| Отрочество должно пройти через все неистовства чистоты. |
| Первенство получает не человек и состояние его души, которому он ищет выражения, а язык, которым он хочет его выразить. |