Рейтинги
Анна Ахматова написала о Борисе Пастернаке так: «Он награжден каким-то вечным детством, / Той щедростью и зоркостью светил, / И вся земля была его наследством, / И он ее со всеми разделил».
Поэтическое наследие Пастернака входит в золотой фонд русской литературы прошлого века: своей откровенностью, внутренней силой и уникальной работой со словом классик покорил не одно поколение читателей. Воспитанный на лучших произведениях Пушкина, Лермонтова и других поэтов, Пастернак создал свой неповторимый стиль, где возвышенное перекликается с приземленным, а грубое — с ласковым, трепетным, пронзительным.
В нашем материале мы расскажем о главных поэтических произведениях Бориса Пастернака и его художественном методе.
О любви
«Недотрога, тихоня в быту...»
Недотрога, тихоня в быту,
Ты сейчас вся огонь, вся горенье,
Дай запру я твою красоту
В темном тереме стихотворенья.
Посмотри, как преображена
Огневой кожурой абажура
Конура, край стены, край окна,
Наши тени и наши фигуры.
Ты с ногами сидишь на тахте,
Под себя их поджав по-турецки.
Все равно, на свету, в темноте,
Ты всегда рассуждаешь по-детски.
Замечтавшись, ты нижешь на шнур
Горсть на платье скатившихся бусин.
Слишком грустен твой вид, чересчур
Разговор твой прямой безыскусен.
Пошло слово любовь, ты права.
Я придумаю кличку иную.
Для тебя я весь мир, все слова,
Если хочешь, переименую.
Разве хмурый твой вид передаст
Чувств твоих рудоносную залежь,
Сердца тайно светящийся пласт?
Ну так что же глаза ты печалишь?
«Ты сейчас вся огонь, вся горенье...» — на самом деле «весь огонь» и «весь горенье» был сам Борис Пастернак. Высокий, порывистый, обладающий магнетической мужской красотой, он будто бы олицетворял собой стремление принимать жизнь во всем ее многообразии, со всеми радостями, горестями, трагическими несовпадениями и любовными историями.
В статье «Обыденность чуда» поэт Геннадий Айги писал: «Борис Леонидович, на мой взгляд, обладал гениальной способностью очаровываться — быть очарованным в любую минуту: падающим листом, встретившись во время прогулки с ребенком, хмурым дождем, любым собеседником, как он сам говорил „всем-всем“ жизнью, вселенной, собственным поэтическим миротвореньем».
Точно так же как и судьба Пастернака, его поэзия складывалась особым образом — вне пристрастий коллег по перу, литераторов Серебряного века. В своих произведениях ему удавалось сочетать несочетаемое.
-19% Стихотворения Твердый переплет 404 ₽ 499 ₽ -19% Добавить в корзину
Например, поэт говорит о запретном, но прекрасном чувстве любви так: «Разбередишь присохший струп весенней лихорадки». Уродство и красота, отвратительное и притягательное — удивительная, парадоксальная гармония. Интересно, что стиль Пастернака не всегда принимали другие представители Серебряного века.
Литературовед Андрей Румянцев упоминает высказывание Сергея Есенина в адрес классика: «Ваши стихи косноязычны. Их никто не понимает... наши потомки будут говорить: „Пастернак? Поэт? Не знаем, а вот траву пастернак знаем и любим“».
Однако Есенин ошибался, и неповторимая манера Бориса Пастернака не только не дала потомкам позабыть о нем, но и сделала его отдельно стоящим от прочих поэтов Серебряного века.
Самобытной была и его биография, в особенности — отношения с противоположным полом. Завидная легкость, с которой поэт менял объекты своей любви, находила отражение и в поэзии. Будучи семейным человеком, Пастернак в конце 20-х годов повстречал женщину, круто изменившую его судьбу.
Супруга его приятеля Зинаида Нейгауз стала не только возлюбленной, но и музой, бесконечным источником вдохновения. И, к слову, повлияла на стиль стихотворений. Формулировки стали мягче, нежнее, и будто бы еще вчера неистовый, страстный человек сегодня шепотом признавался в чувствах своей единственной.
«Любить иных — тяжелый крест...»
Любить иных — тяжелый крест,
А ты прекрасна без извилин,
И прелести твоей секрет
Разгадке жизни равносилен.
Весною слышен шорох снов
И шелест новостей и истин.
Ты из семьи других основ.
Твой смысл, как воздух, бескорыстен.
Легко проснуться и прозреть,
Словесный сор из сердца вытрясть,
И жить, не засоряясь впредь.
Все это- не большая хитрость.
«И прелести твоей секрет / Разгадке жизни равносилен» — удалось ли поэту разгадать жизнь благодаря Зинаиде? Лишь отчасти. Сдерживать страстную натуру слишком долго у Пастернака не вышло. За Зинаидой последовала редактор «Доктора Живаго» Ольга Ивинская.
-18% Доктор Живаго Твердый переплет 600 ₽ 729 ₽ -18% Добавить в корзину
Новый роман ознаменовал возвращение к прежней порывистости, несдержанности: вновь появились непоэтичные выражения, возникли угловатые, совсем не чувственные образы, тем не менее передающие ощущение запретной, губительной страсти, с которой Пастернак боролся со всем свойственным ему упорством. Но, увы, одолеть ее не смог. Ради Ивинской поэт покинул свою вторую супругу.
«Свидание»
Засыплет снег дороги,
Завалит скаты крыш,
Пойду размять я ноги:
За дверью ты стоишь.
Одна, в пальто осеннем,
Без шляпы, без калош,
Ты борешься с волненьем
И мокрый снег жуешь.
Деревья и ограды
Уходят вдаль, во мглу.
Одна средь снегопада
Стоишь ты на углу.
Течет вода с косынки
За рукава в обшлаг,
И каплями росинки
Сверкают в волосах.
И прядью белокурой
Озарены: лицо,
Косынки и фигура
И это пальтецо.
Снег на ресницах влажен,
В твоих глазах тоска,
И весь твой облик слажен
Из одного куска.
Как будто бы железом,
Обмакнутым в сурьму,
Тебя вели нарезом
По сердцу моему.
И в нем навек засело
Смиренье этих черт,
И оттого нет дела,
Что свет жестокосерд.
И оттого двоится
Вся эта ночь в снегу,
И провести границы
Меж нас я не могу.
Но кто мы и откуда,
Когда от всех тех лет
Остались пересуды,
А нас на свете нет?
От сложного к простому
Как всякий художник, Борис Пастернак в чем-то болезненнее, а в чем-то ярче воспринимал окружающую его действительность. Молодость классика пришлась на революционные годы — яростные, полные надежд на скорые перемены. Он и сам был неотъемлемой частью того времени и получал от этого странное, ни с чем не схожее удовольствие.
Тем интереснее посмотреть, как воплотилась в его лирике тема Октябрьской революции. Писатель и литературовед Дмитрий Быков (признан иностранным агентом) упоминает, что Пастернак, в отличие от прочих своих коллег, видел масштабное событие в положительном ключе — торжеством нового времени, будто бы заранее отметая все его чудовищные последствия:
«Даже немногочисленные сохранившиеся апологеты ленинизма не воспринимают русскую революцию как праздник — для них она в лучшем случае подвиг. Пастернак — единственный автор, оставивший нам картину небывалого ликования, упоительной полноты жизни; и речь не о февральских иллюзиях, не о мартовском либеральном захлебе („Как было хорошо дышать тобою в марте!“ — вспоминал он сам в стихотворении 1918 года „Русская революция“). Речь о мятежном лете семнадцатого, с продолжением министерской чехарды (теперь уже во Временном правительстве), с июльским кризисом, двоевластием и хаосом зреющей катастрофы. Ежели почитать газеты семнадцатого года, перепад между мартовским ликованием и июльской тревогой окажется разителен — но Пастернак-то пишет не политическую хронику, и потому его стихотворение оказалось праздничным, несмотря ни на что».
«Русская революция»
Как было хорошо дышать тобою в марте
И слышать на дворе, со снегом и хвоей
На солнце, поутру, вне лиц, имен и партий
Ломающее лед дыхание твое!
Казалось, облака несут, плывя на запад,
Народам со дворов, со снегом и хвоей
Журчащий, как ручьи, как солнце, сонный запах,
Все здешнее, всю грусть, все русское твое.
И теплая капель, буравя спозаранку
Песок у желобов, грачи и звон тепла
Гремели о тебе, о том, что, иностранка,
Ты по сердцу себе прием у нас нашла.
Что эта, изо всех великих революций
Светлейшая, не станет крови лить; что ей
И Кремль люб, и то, что чай тут пьют из блюдца.
Как было хорошо дышать красой твоей!
Казалось, ночь свята, как копоть в катакомбах,
В глубокой тишине последних дней поста.
Был слышен дерн и дром, но не был слышен Зомбарт.
И грудью всей дышал Социализм Христа.
Смеркалось тут... Меж тем, свинец к вагонным дверцам
(Сиял апрельский день) — вдали, в чужих краях
Навешивался вспех ганноверцем, ландверцем.
Дышал локомотив. День пел, пчелой роясь.
А здесь стояла тишь, как в сердце катакомбы.
Был слышен бой сердец. И в этой тишине
Почудилось: вдали курьерский несся, пломбы
Тряслись, и взвод курков мерещился стране.
Он. — «С Богом, — кинул, сев; и стал горланить:
— К черту —
Отчизну увидав: — Черт с ней, чего глядеть!
Мы у себя, эй жги, здесь Русь, да будет стерта!
Еще не все сплылось, лей рельсы из людей!
Лети на всех парах! Дыми, дави и мимо!
Покуда целы мы, покуда держит ось.
Здесь не чужбина нам, дави, здесь край родимый.
Здесь так знакомо все, дави, стесненья брось!»
Теперь ты — бунт. Теперь ты — топки полыханье.
И чад в котельной, где на головы котлов
Пред взрывом плещет ад Балтийскою лоханью
Людскую кровь, мозги и пьяный флотский блев.
Во втором, позднем периоде, начало которого литературоведами принято отсчитывать с конца 30-х годов, Пастернак резко изменил и манеру письма, и восприятие жизни. Нет, никуда не делась яростность с известной долей романтики, но, вне всяких сомнений, исчез юношеский задор. В череде поворотов и завихрений судьбы растворился восторг жизни, а вместе с ним и потребность в многословии.
-18% Лирика Твердый переплет 425 ₽ 519 ₽ -18% Добавить в корзину
Литературовед Анатолий Якобсон обратил внимание на общее упрощение формы произведений, но никак не содержания. Будто бы годы жизни привели Пастернака к умению выражать эмоции минимальным количеством слов и оборотов. Взгляните на его стихотворение военной эпохи:
«Смелость»
Безыменные герои
Осажденных городов,
Я вас в сердце сердца скрою,
Ваша доблесть выше слов.
В круглосуточном обстреле,
Слыша смерти перекат,
Вы векам в глаза смотрели
С пригородных баррикад.
Вы ложились на дороге
И у взрытой колеи
Спрашивали о подмоге
И не слышно ль, где свои.
А потом, жуя краюху,
По истерзанным полям
Шли вы, не теряя духа,
К обгорелым флигелям.
Вы брались рукой умелой —
Не для лести и хвалы,
А с холодным знаньем дела —
За ружейные стволы.
И не только жажда мщенья,
Но спокойный глаз стрелка,
Как картонные мишени,
Пробивал врагу бока.
Между тем слепое что-то,
Опьяняя и кружа,
Увлекало вас к пролету
Из глухого блиндажа.
Там в неистовстве наитья
Пела буря с двух сторон.
Ветер вам свистел в прикрытье:
Ты от пуль заворожен.
И тогда, чужие миру,
Не причислены к живым,
Вы являлись к командиру
С предложеньем боевым.
Вам казалось — все пустое!
Лучше, выиграв, уйти,
Чем бесславно сгнить в застое
Или скиснуть взаперти.
Так рождался победитель:
Вас над пропастью голов
Подвиг уносил в обитель
Громовержцев и орлов.
«Мы узнаем окрыленность, упругую энергию стиха раннего Пастернака, его ритмику, его свободный полет, но при этом — какая простота и прозрачность! Непринужденность, естественность поэтической речи достигает здесь мыслимого предела. Техника стиха доходит до такой высоты и обретает такое качество, что уже перестает восприниматься как техника. Ее как бы нет, она как бы не существует как таковая. Картина, настроение создаются в этом стихотворении самыми скупыми средствами, почти без всяких специальных поэтических приемов, с помощью простых, так сказать, прямых слов. Но каждое слово, в своем необходимом и незаменимом сцеплении с другими словами, во всем интонационно-ритмическом движении стиха — каждое слово на уровне художественного образа», — пишет Якобсон в сборнике «Лекции о Пастернаке».
Но есть и еще кое-что, отличающее позднее творчество Пастернака от раннего: отказ от метафоры. Считается, что метафора помогает литератору создать и сделать объемным образ. Но это не единственный художественный прием, и Пастернак доказывает это собственным примером. Выросший, можно сказать, на произведениях Пушкина, поэт открывает читателю новую сторону лирики, где образ создается посредством безупречно подобранных слов и точных выражений.
«Лето в городе»
Разговоры вполголоса,
И с поспешностью пылкой
Кверху собраны волосы
Всей копною с затылка.
Из-под гребня тяжелого
Смотрит женщина в шлеме,
Запрокинувши голову
Вместе с косами всеми.
А на улице жаркая
Ночь сулит непогоду,
И расходятся, шаркая,
По домам пешеходы.
Гром отрывистый слышится,
Отдающийся резко,
И от ветра колышется
На окне занавеска.
Наступает безмолвие,
Но по-прежнему парит,
И по-прежнему молнии
В небе шарят и шарят.
А когда светозарное
Утро знойное снова
Сушит лужи бульварные
После ливня ночного,
Смотрят хмуро по случаю
Своего недосыпа
Вековые, пахучие
Неотцветшие липы.
Природа как источник вдохновения
Еще одной важной темой в поэтическом творчестве Бориса Пастернака была природа. Если вчитаться в его строки, невольно возникнет ощущение, будто, обращаясь к ней, литератор взывает к горячо любимой женщине — пожалуй, даже самой любимой из всех:
«Разрывая кусты на себе, как силок,
Маргаритиных стиснутых губ лиловей,
Горячей, чем глазной маргаритин белок,
Бился, щелкал, царил и сиял соловей».
Умение прочувствовать момент, раствориться в звенящем от летнего зноя или декабрьского мороза воздухе делает Пастернака-поэта живописцем. Правда, использует он не кисти и холсты, а слова. И делает это виртуозно, будто бы указывая на то, что природа — единственное, на что человеку в пылу страстей и следует обращать внимание.
Анатолий Якобсон пишет: «Иногда Пастернак прямо и непосредственно формулирует это свое ощущение первозданности бытия. Например: „Вся степь, как до грехопаденья“. И в этой первозданности для него заключена какая-то неприкосновенность: „И через дорогу за тын перейти нельзя, не топча мирозданья“. Но и без подобных „образных“ формул (это не только формулы, но и очень емкие, могучие образы) любой пейзаж Пастернака проникнут именно таким ощущением природы. И выходит по Пастернаку, что поэзия растворена во всем, что она „валяется в траве под ногами“. Роль поэта — не нарушить, не спугнуть, превратиться в уши, в ноздри, в глаза, и вбирать, впитывать в себя то, что источается, расточается природой».
«Степь»
Как были те выходы в тишь хороши!
Безбрежная степь, как марина.
Вздыхает ковыль, шуршат мураши,
И плавает плач комариный.
Стога с облаками построились в цепь
И гаснут, вулкан на вулкане.
Примолкла и взмокла безбрежная степь,
Колеблет, относит, толкает.
Туман отовсюду нас морем обстиг,
В волчцах волочась за чулками,
И чудно нам степью, как взморьем, брести —
Колеблет, относит, толкает.
Не стог ли в тумане? Кто поймет?
Не наш ли омет? Доходим. — Он.
— Нашли! Он самый и есть. — Омет.
Туман и степь с четырех сторон.
И млечный путь стороной ведет
На керчь, как шлях, скотом пропылен.
Зайти за хаты, и дух займет:
Открыт, открыт с четырех сторон.
Туман снотворен, ковыль, как мед.
Ковыль всем млечным путем рассорен.
Туман разойдется, и ночь обоймет
Омет и степь с четырех сторон.
Тенистая полночь стоит у пути,
На шлях навалилась звездами,
И через дорогу за тын перейти
Нельзя, не топча мирозданья.
Когда еще звезды так низко росли,
И полночь в бурьян окунало,
Пылал и пугался намокший муслин,
Льнул, жался и жаждал финала?
Пусть степь нас рассудит и ночь разрешит,
Когда, когда не: — в начале
Плыл плач комариный, ползли мураши,
Волчцы по чулкам торчали?
Закрой их, любимая! Запорошит!
Вся степь — как до грехопаденья:
Вся — миром объята, вся — как парашют,
Вся — дыбящееся виденье!
***
О лирике Бориса Пастернака можно говорить бесконечно — все многообразие и глубину произведений поэта непросто уместить в короткий текст. Классик был и остается одной из ярчайших фигур своего времени. Его внешность, открытая восторженная душа, яркая, страстная поэзия — все это создает уникальный образ самобытного поэта, чьи произведения волнуют сердца.
