Как эволюционировал сюжет о благородном доне Румате Эсторском
Съемки картины «Трудно быть Богом» начались в 2000 году. Но идея фильма по одноименной повести Аркадия и Бориса Стругацких у Алексея Германа возникла еще в далеком 1968-м. Планы режиссера изменила Пражская весна. Вторжение Черного ордена в Арканар стало ассоциироваться с вводом советских войск в столицу Чехословакии. Алексею Герману посоветовали не только забыть о проекте, но и избавиться от книги Стругацких, мало ли что.
В итоге несколько месяцев работы и подготовки к съемкам были потрачены впустую. От первых версий сценария Германа и Стругацких внешне не осталось и следа. Зрители, пришедшие на премьеру фильма в 2013 году не узнали сюжет знаменитой повести. А между тем Герман не только продолжил и развил идеи Стругацких, но и позаимствовал у них многие другие интересные концепции.
Если почитать переписку знаменитых фантастов, становится понятно, насколько сильно менялся образ главного героя «Трудно быть богом» — дона Руматы (ученого Антона). Сначала он замышлялся как эдакий Иванушка-дурачок, а сюжет будущей повести по динамике и количеству приключений на один авторский лист должен был напоминать «Трех мушкетеров», только в средневековых декорациях. Аркадий Стругацкий в письмах упивался подробностями и предлагал описать грязь, вонь и невежество эпохи.
Все изменилось после «экскаваторной выставки». По стране покатилась лавина гонений на деятелей искусства. Борис Натанович в статье «Комментарий к пройденному» вспоминал, что начались она с травли абстракционистов. Советские СМИ «буквально выли» о лжеискусстве и невозможности компромисса, это было похоже на старый нарыв, который «лопнул и залил газеты гноем и дурной кровью». Начали с живописи, но очень быстро дошли до литературы, «никто и ахнуть не успел».
Теперь Румата из рубахи-парня стал супергероем советского разлива. Авторы добавили персонажу побольше благородных черт, сделали его более эрудированным и сдержанным. Несмотря на то, что в повести герой все-таки выпрыгивает из окон дамских покоев, задает моду на те или иные вещи и упражняется в фехтовании, все это он делает только ради благородной разведывательно-исследовательской деятельности. Ключевыми здесь стали не приключения, а история спасения ученых и художников: близкая тема для людей, столкнувшихся с постоттепельной реальностью.
Итак, мушкетерский роман превратился в повесть о судьбе современной авторам интеллигенции. Что же делает с сюжетом Алексей Герман? Он убирает приключенческую часть истории и сосредотачивается на внутренних переживаниях Руматы. Средневековые декорации при таком подходе становятся только заметнее (поэтому-то фильм так тяжело смотреть впечатлительным зрителям), а отношения главного героя с окружающими — острее. Румата — чужак, который искренне пытается влиться в антигуманистическое общество.
Единственное, что Герман действительно изменил, так это концовку. В его картине Румата приспосабливается к обстоятельствам и становится частью Арканара (автор был верен себе — в драме «Хрусталев, машину!», герой также остался в обществе уголовников). Но и здесь режиссер не то чтобы сильно отошел от изначальной идеи Стругацких. Румата не может вернуться на благополучную Землю и жить по-прежнему. Аркадий и Борис Стругацкие долго колебались по поводу его судьбы. Герой должен был то погибнуть во время боя с адептами Черного ордена, то остаться на чужой планете навсегда. В итоге, в повести Румата все-таки возвращается на Землю, но на его руках виден ягодный сок, похожий на кровь. В пьесе «Без оружия», написанной Стругацкими позже, герой погибает. Получается, что концовка Германа — один из нереализованных замыслов братьев-писателей.
Не секрет, что и поклонник литературы Алексей Герман, и братья Стругацкие не избегали литературных аллюзий. Самая яркая реминисценция в «Трудно быть богом» — это Гамлет. Еще в повести Румата дважды цитирует Шекспира. Сначала в прологе, когда маленький Антон разговаривает со своими друзьями, затем — в покоях короля, где герой произносит знаменитый диалог «Быть или не быть...».
В фильме Герман заменяет всем известные строки о бытие на стихотворение «Гамлет»: «Гул затих. Я вышел на подмостки. / Прислонясь к дверному косяку, / Я ловлю в далеком отголоске / Что случится на моем веку».
«Гамлет» Шекспира превращается в «Гамлета» Пастернака, подчеркивая внутреннюю трагедию Руматы. В стихотворении лирический герой сначала видится читателю как актер, играющий принца датского, а затем уже как сам Гамлет. И это очень сильно влияет на повесть, фильм и их трактовки. Если у Стругацких никакого раздвоения личности не происходит (ведь Румата все-таки возвращается на Землю и вновь становится Антоном). То у Германа пастернаковский то ли Гамлет, то ли актер, становится отражением внутреннего состояния персонажа, который вынужден проживать чужую жизнь.
Одиночество главного героя фильма роднит его и с доктором Живаго. Румата претендует на роль мессии, но он всего лишь человек, и его сердце «полно жалости». Ни в повести, где о судьбе Руматы после побоища сказано очень мало, ни в фильме, нет надежды на светлое будущее и какое-либо преображение существующего порядка, есть только настоящий момент и тот мир и порядок, который Румата своими силами старается исправить. Герою Стругацких это не удалось, герой Германа продолжает бороться.
Итак, судьба сюжета о благородном исследователе с Земли оказалась мозаично-пестрой. На каждом этапе своего развития одна и та же история читалась по-своему, и это прочтение диктовало способ подачи материала. Сначала веселая сказка о здоровенном детине-наблюдателе с высокоразвитой планеты победившего социализма превратилась у Стругацких в размышление о судьбах «книгочеев» (интеллигенции). В этот момент и была опубликована повесть «Трудно быть богом». Затем она вдруг стала аллюзией на действия СССР и других стран по отношению к Чехословакии (и это был период запрета произведения), а в 90-х главный агрессор этой истории — Черный Орден — воспринимался уже не как внешняя угроза, а как внутренняя проблема, вызванная господством «серости».
Сюжет, в 60-х придуманный Аркадием и Борисом Стругацкими, универсален и имеет отношение не только к отдельной эпохе, будь то конец бурных шестидесятых, лихие девяностые или нулевые, и даже не к отдельной стране, а к истории человеческой цивилизации в принципе.
В драме режиссер Алексей Герман рассказал то, что пряталось в повести между строк, и тем самым не запутал зрителей, а заставил их внимательнее читать текст оригинала.