Как менялся образ поэта со временем
Сегодня Василий Андреевич Жуковский известен преимущественно как «побежденный учитель» Пушкина, автор баллады «Светлана», обыгранной победителем-учеником в «Руслане и Людмиле», и наставник царя-освободителя Александра II. Но его роль в истории нашей культуры гораздо больше: один из реформаторов русского литературного языка, подготовивший почву для дальнейших экспериментов, переводчик «Одиссеи» (читать которую гораздо легче, чем «Илиаду» Гнедича — обратите внимание при случае), «родоначальник на Руси немецкого романтизма и поэтический дядька чертей и ведьм немецких и английских», балладник и автор государственного гимна «Боже, царя храни» — даже этим не исчерпывается полный перечень его достижений и заслуг.
С течением времени образ Жуковского изменялся, и в начале XX века его фигура была значительно переосмыслена русскими модернистами.
Если мы зададимся вопросом, какие из его текстов чаще всего включались в состав хрестоматий, по которым в гимназиях и университетах учились будущие поэты и писатели Серебряного века, то увидим, что в школьном литературном каноне он представлен несколькими балладами (самой популярной, наряду со «Светланой», был «Лесной царь», перевод из Гете), элегией «Сельское кладбище», с которой начался его творческий путь, отрывками из сказки «Война мышей и лягушек», произведениями, в большей или меньшей степени осложненными политической тематикой, и двумя стихотворениями, в которых в упрощенном виде и почти конспективно излагаются основные принципы художественной системы его раннего периода.
Таким образом, в школьной программе он был одновременно сказочником-балладником и гражданским поэтом, что лишь отчасти совпадает с его реальным вкладом в русскую поэзию.
На конец XIX — начало XX века приходится обострение интереса не только к творчеству Жуковского, но и к его личности. Сложившийся канон переосмысливается в биографиях и исследованиях, которые выходят в связи с его столетним юбилеем в 1883 году.
Биографии поэта, разумеется, существовали и до того времени — первые были написаны еще его современниками, близко знавшими его. Однако в работах интересующего нас времени формируется принципиально иной образ писателя: упор делается на связь его поэзии с событиями из жизни, а Александр Веселовский предлагает формулу, определившую восприятие фигуры Жуковского следующими поколениями читателей и исследователей как поэта «чувства и „сердечного воображения“».
Опираясь на цитату из стихотворения: «Жизнь и Поэзия одно», Веселовский формально ставил перед собой задачу реконструировать его образ на основе произведений, однако на деле скорее старался отменить написанные до него работы и закрепить новую парадигму разговора о Жуковском.
Впрочем, новой ее можно было назвать очень условно — уже к названному времени в литературе о поэте сложились три его образа:
Последняя модель преобладала уже к моменту появления монографии Веселовского. Насколько влиятельным было такое представление о Жуковском доказывает и тот факт, что даже работе 1897 года «В.А. Жуковский в Дерпте» (нынешнем Тарту, Эстония), исследователь Евгений Петухов 33 страницы из 39 отводит «истории душевной жизни Жуковского» и роли в ней Марии Протасовой-Мойер, начиная с того момента, когда юный поэт стал учителем своих племянниц и до последнего его посещения Дерпта в 1841 году перед отъездом его за границу «на постоянное житье».
Для Веселовского оказался важным не только концепт Прекрасной Дамы и поклонения ей поэта, но и мотив сознательного выстраивания Жуковским сюжета собственной жизни вокруг этой трагической истории любви. Как мы помним, обе эти теории были принципиально важными для деятелей Серебряного века. Например, очень высоко ценил как работу Веселовского, так и фигуру Жуковского Александр Блок, главный певец Прекрасной Дамы и один из известнейших адептов концепции жизнетворчества.