S.N.U.F.F.

В конце прошлого года в издательстве «Эксмо» вышла новая книга культового Виктора Пелевина — S.N.U.F.F. В очередной раз произведение писателя вызвало неподдельный энтузиазм как его поклонников, так и его противников. В связи с этой книгой можно говорить в том числе и о талантливой кремлевской заказухе с необходимой ритуально-политической канвой.

Есть известный украинский анекдот о том, почему на рождественские праздники водку непременно следует закусывать винегретом. «Бо воно ж, куме, таке потім гарне на снігу — як вишиванка!».

Собственно, в эту пару строк вполне можно было бы уместить рецензию на новый роман Виктора Пелевина.

Торжественный замысел. Со­держательный, во всех смыслах слова, результат.

Снафф — это понюшка, доза, первоначально — табачная. Это также кино- или видеозапись настоящего убийства человека (обычно женщины), сделанное с целью последующего распространения для развлекательных целей. Иногда — снятое случайно. В романе это аббревиатура — Special Newsreel Universal Feature Film.

Главный герой — Демьян-Ландульф Дамилола Карпов — словоохотливый и неуклюжий толстяк, дистанционный видеооператор, почти не покидающий пределы своей комнаты, но именующий себя «боевым летчиком» корпорации, снимающей новос­ти и снаффы. Извращенцем его назвать трудно, потому что секс с пластиковой компьютеризированной куклой — одна из норм изображенного Пелевиным мира, таких людей там величают «пупарасы».

Именно людей, потому что оные живут в подвешенном над поверхностью земли гигантском городе-шаре, «офшаре» (свифтовская Лапута). Он называется Бизантиум. Внизу живут орки, ранее называвшиеся урками, потому что жили в Уркаине. А потом все перепуталось окончательно, пока не уравновесилось в виде отношений метрополии — наверху, колонии — внизу. Люди и орки устраивают ежегодные ритуальные войнушки в Цирке, где орков взаправду массово убивают ряженные в людей и чудовищ роботы, посылаемые людьми, а люди все это снимают с помощью летающих видеокамер. Использование газа приравнивается к использованию урана со всеми вытекающими.

Такой оригинальный двуединый мир. Жалко даже, что Уэллс своих «морлоков» и «элоев» придумал в 1895 году.

Две любовных линии. Первая — молодой орк Грым с его барышней Хлоей. Автор скромно намекает на один из пяти канонических греческих романов «Дафнис и Хлоя», напоминая, что он тоже классик, не хуже Лонга, заслуживающий анналов (с двумя «н»). Из подобных междустрочий, собственно, роман и состоит. Но об этом чуть погодя.

Вторая — упомянутый видеооператор со своей куклой-«сурой». Surrogate wife «западает» на орка и сбегает с ним из неумолимо деградирующего матричного «офшара» на воздушном шаре заниматься сексом в девственные леса и пустоши, которые, оказывается, уже не радиоактивны (как в польской фантастической комедии 1983 года «Новые амазонки»). Хлоя, подобраная в «офшар» респектабельным пиарщиком, быстро становится преуспевающей стервой, а посему красиво гибнет. Дамиола Карпов готовится рухнуть на Землю и погибнуть вместе со всем «офшаром». Эдакая Россия будущего, или, говоря пелевинскими языковыми выкрутасами, «Сросия».

Герой думает и разговаривает, как рефлексирующий подросток, компенсирующий пубертатную страсть к видеоиграм и порнографии обильным цитированием «Луркмора» и «Баш.орга». Его ближайшее окружение похоже на временно одетых персонажей «хентай». Словесность орков, определяющих будущее по священной книге «Дао Песдын», чем-то напоминает одновременно Симпсонов и «Южный парк». Отдельной розовой нитью в книге — постоянный стеб над вечно пожилыми феминистками.

«Очень своевременная книга», как сказал Ленин о романе «Мать» Мак­сима Горького. Словарь «крылатых» выражений утверждает, что так отзываются «шутливо-иронически о скороспелом конъюнктурном сочинении».

Но книга действительно очень своевременная. Если тот же Ленин говорил о Льве Толстом как о «зеркале русской революции», то свежее произведение Пелевина — несомненные «дребезги» русской политической, художественной и нравственной культуры.

В былые времена, будучи членом Science Fiction Research Assoсiation, я читал в Оксфордс­ком университете лекцию о динамике социально-политических аспектов в советской фантастике. Меня спросили о корнях ее диссидентства. Я ответил, что в двадцатые годы ХХ века образованные люди, поленившиеся эмигрировать (вроде графа Алексея Толстого, выдающегося российского интеллектуала, поэта, драматурга), вынуждены были пойти на литературную службу к новой власти. Того же Толстого, вне сомнений, сгноили бы на Соловках, не напиши он «Аэлиту» и «Гиперболоид инженера Гарина», заканчивающиеся всемирными революциями под руководством русского пролетариата. Евгению Замятину повезло больше. После критики, последовавшей за публикацией в 1929 году в эмигрантской печати фантастического антикоммунистического романа «Мы», которая привела к исключению из Союза писателей СССР и запрету публиковаться, Сталин разрешил ему эмигрировать. В истории жанра есть еще подобные примеры.

Все это сегодня не утратило актуальности. Напротив — тенденция еще ярче. С одной стороны, Пелевин написал талантливую кремлевскую заказуху с необходимой ритуально-политической канвой. Ни одно мало-мальски заметное произведение в России не обходится сегодня без «хохлосрача». Раньше не могло обойтись без реверансов в сторону компартии и ее вождей. А теперь презрительное сплевывание в сторону хутора Михайловского — такая же обязательная отметка о благонадежности русского писателя.

С другой, — этот отчаянный сдавленный вопль интеллектуала, не желаю­щего разделять грустную советскую судьбу своих предшественников. На­мекающего свободомыслящим людям: «Я свой, просто так сложилось, что мне предложили хорошую цену». И одновременно понимающего всю нелепость таких оправданий. От этой сдав­лен­ности духовность вырывается наружу через самые разные отверстия. «Грустно, когда любимый автор любовно опрыс­кивает мозг читателя мочой», — написала одна из росийских блогерш.

Пелевин — характерный пример русской интеллектуальной истерики в длинном перечне различных имен. Здесь и талантливейший Никита Михалков, и замечательный фантаст и украинофоб Сергей Лукьяненко, и даже «серый кардинал» Кремля Владислав Сурков (с его «Околоноля»). Эти и подобные им «воцерковленные говнометарии», прибегая к пелевинскому сравнению, предчувствуют и предвидят неизбежное «закручивание гаек» в нынешней России, сами непосредственно принимая в этом активнейшее участие. И вроде порой горько кручинятся от такой «маяковщины», но стреляться точно не будут. Не в чес­ти такая самодеятельность, понадобится — власть пришлет кого надо. Конечно, в романе Пелевина ирония плотнейшим образом переплетена с самоиронией, и зажравшиеся «бизантийцы» в произведении отнюдь не милее тупых «орков».

Роман следует обязательно читать, потому что как минимум — нескучный, как максимум — многоуровневый. Множество скрытых и прямых аллюзий превращают книгу в занимательный интеллектуальный квест. Ехидные и едкие замечания об истинной природе отношений между мужчиной и женщиной — фактически отдельный философский трактат, достойный Отто Вейнингера. Замечательный слог и оригинальные постмодернистские выдумки (словом «маниту» в мире Пелевина обозначается одновременно верховное божество, монитор и деньги). Это и лубочная пародия на весь жанр постапокалипсиса в целом.

Текстом можно восхищаться. Автору нужно искренне сочувствовать.

Но потребляя этот культурный продукт, важно помнить: один раз его уже ели.

Олег Покальчук

Источник: zn.ua

На другом — изначально — уровне и другими средствами разворачивает свой, обозначенный в предыдущих романах философский дискурс Виктор Пелевин — новый его роман «S. N. U. F. F.» написан в стилистике массовой развлекательной литературы: остросюжетное фэнтези с действием, отнесенным в отдаленное будущее, с описанием новых, «будоражащих воображение» технологий жизни человека (именно «технологий жизни», а не технологий обеспечения жизни), с любовным треугольником, с военными приключениями героев, в изображении которых автором обыгрывается не только эсхатологическая киноэстетика в маскультовском ее варианте, но и традиции изображения войны в литературе классической. Но при этом заданность попсового набора образов и сюжетных ходов отрефлектирована у Пелевина художественно и как бы включена в текст на правах отдельной сюжетной линии.

Роман этот можно прочитать как социально-психологическую антиутопию, в которой гротескное изображение отдаленного будущего обнажает то, что только формирует сегодня наша цивилизация в качестве своих опорных точек. А можно — как философское эссе о феномене «индивидуального», уже не выступающего в качестве естественного оппонента «родового», — у Пелевина «индивидуальное», получив абсолютную свободу для развития, естественным образом ведет человека (человечество) к самоуничтожению, или, как минимум, к утрате экзистенциальных опор в жизни, и тогда включающиеся на определенном этапе механизмы инстинкта самосохранения предлагают человечеству рациональный вариант «спасения» — замену утраченных опор их муляжами, созданными с неимоверной технической изощренностью. И, соответственно, вопросы религии или, скажем, любви становятся исключительно вопросами новейших технологий, которые включают в действие выданного ими «продукта жизни» и самого человека в качестве комплектующей детали.

При всей как бы лихости — сюжетной, образной, стилистической — пелевинского романа, на чтении его не разгонишься, это текст для медленного чтения, предлагающий пошаговое — по мере развития мысли — разворачивание и усвоение философской метафоры, воплощаемой у Пелевина как раз этим многосоставным образом будущих «технологий жизни».

Сергей Костырко

Источник: russ.ru

Новый роман Виктора Пелевина SNUFF, выпущенный издательством «Эксмо». Криптологический, антиутопический, фантастический, постапокалептический роман об информационном обществе высоких технологий. Построен он, если не вдаваться в подробности, на двух простых вещах, если иметь в виду содержание, и еще одной, если говорить о форме. Первая — давний излюбленный тезис Пелевина — информация в информационном обществе — специально напускаемый туман с целью обогащения одних и одурачивания других. Выдуманное и реальное намеренно смешиваются, новости превращаются в кино, кино — становится новостями. SNUFF — это кино, ставшее новостями, или новость, поставленная как кино. Вторая вещь — попытка рассказать историю любви или написать очередную версию «Пигмалиона» — в данном случае оживает и переживает истинную любовь — кибернетическая кукла. И, наконец, последнее — стилистическая фактура романа построена на уже хорошо освоенной Пелевиным игре в фантастическую этимологию, в языковое смешение и жонглирование понятиями.

Николай Александров

Источник: echo.msk.ru

Пелевин написал блестящую книгу. На мой взгляд, лучшую свою книгу на сегодняшний день. Меня всегда поражало, как наши критики во все времена, ругая его или хваля (вчера хвалили, сегодня ругают) дружно не видели в его работах главного. Я, например, не припомню чтобы кто-нибудь из них обратил внимание на язык. А литература, между прочим — музыка слов. И язык у него безупречен — и при полном отсутствии манерности и нарочитости, без которой не могут наши постмодернисты — узнаваем. Никто не заметил?

Книжки и правда были не все ровные. Одинаково хорошие книжки пишут только посредственности. И вот читаю как дружно долбают «SNUFF» и поражаюсь — никто за деревьями леса не видит! Никто не заметил, что книжка — про любовь. (У Пелевина вообще про это не часто.) Про то что она, как и Всевышний, иррациональна, непредсказуема и необъяснима. А как всегда точная и часто черная карикатура на мир, в котором мы живем — любимая игра мастера, орнамент, покрывающий занавес, за которым скрыто главное. И вот все обсуждают орнамент — за занавес не заглядывают.

Я не прав?

Еще, конечно, про конец мира. Кто же сегодня не пишет про конец мира? Только это уже не карикатура и не игра. Это предчувствие.

Боюсь, общее.

Андрей Макаревич

Источник: snob.ru

За окном типичный апрель. Травка зеленеет, временами и солнышко блестит. Не поверил бы, что через две недели Новый год, да избавляет от опасных заблуждений верная народная примета. Не забыл Дед Мороз осчастливить разновозрастную детвору — «Эксмо» выложило книгу, на обложке которой сверкает букворяд «Виктор Пелевин». S.N.U.F.F называется.

Меланхолично смекаем: к середине текста аббревиатура получит крутую расшифровку. Кавээнную, но полнящуюся запредельной мудростью. Едем дальше — видим подзаголовок: утопия. Да не простая — с по-скандинавски перечеркнутым о и десятеричным i. Привычно констатируем: смеяться надо. Вернее, тонко улыбаться. Поджидаючи каскада германо-хохляцких реприз. И они будут.

В том числе отменно бородатые, например, про глобус. Но не остонадоевшей Украины, а переливающейся смысловыми оттенками Уркаины. Когда придет черед выкатиться этому глобусу, читатель уже приобыкнет и к оркам-уркам-уркаганам, и к пародийному обыгрыванию малоросской лексики и графики, и к абличительным шуточкам над гнусным глобализмом (офшарность тож). Все в порядке: не верьте погоде — наши календари никогда не врут. Будет нам и елка, и салат оливье, и «Ирония судьбы...» (первая, настоящая — с заливной рыбой и ценным веником), и поздравление президента (то ли нынешнего, то ли предыдущего-будущего). Не подкачал симулякр графа Т., по всем статьям превосходящий так называемый «оригинал», — снова подает нам (сами понимаете, кому) ананасовую воду. Стабильность. Весело, весело встретим... трам-пам-пам.

Не подумайте плохого — это не эквивалент какой-нибудь ненормативной лексемы, что пышным букетом украшают наш и без того праздничный стол (с ананасовой водой и, по удачному давнему слову Михаила Золотоносова, вяленьким цветочком). Это знак растерянности. Как ни стараюсь, а строптивое прилагательное «новый» вколотить в текст не могу. Дергается. Выскальзывает. Скользким хвостом по морде бьет. Как рыба, еще не ставшая заливной. Ничего, и не таких лаврушкой да желатином доводили до кондиции. Чай, смолоду запомнили: новое — хорошо (или плохо) забытое старое, праздники знаменуют стабильность. Годового цикла. И всех прочих. Диким орком быть надо, чтобы чаять чего-то нового. Вы еще скажите: живого!

Меня тут недавно в одном высокоученом сочинении «сосчитали». Там вообще-то про «критику» объясняют — советскую, постсоветскую и достигшую зияющих вершин под знаком «НЛО», каковое сей капитальный труд выпустило. За компанию и я под лошадь (или раздачу) попал — со всеми своими кричащими противоречиями и «кризисом самоидентификации». Мол, Сорокина с Пелевиным (и прочими Акуниными-Быковыми) ВПЗР именую ернически, а Солженицына и Астафьева (добавлю, грешный: Пушкина, Лермонтова и далее по списку) всерьез считаю великими писателями. Простодушные капустники Михаила Успенского (опять добавлю: еще и Льва Гурского, и Евгении Пастернак, и Андрея Жвалевского) взахлеб нахваливаю, а применительно к вышеисчисленным ВПЗР то же словцо произношу с брезгливой миной. Люблю тех писателей, которых люблю, а не тех, что PhD прописал.

И — слушайте, слушайте! — аки троечник, то и дело пересказываю рецензируемые опусы. Понял — начинаю перестраиваться. Возлюбить попсово-элитарную премудрость (художество тож) мне, вестимо, слабо, но от пересказа отказаться — запросто. Во всяком случае, если аттестовать надлежит очередной шеведр. Заодно можно похерить дешифровку политических намеков, киношных аллюзий, научпоповских наработок, лобовых реминисценций и каламбуров, достойных студенческой вечеринки. Кому не надоело — без меня ознакомятся.

Эсхатологизм, трагедию человечества, поиски веры, гимн торжествующей любви, мифопоэтику, претворение страдания в творчество и критику чистого разума (или общества потребления) в новогоднем гостинце «Эксмо» будут выявлять другие — братья по разуму мертвого автора, что в S.N.U.F.F именуются сомелье. У них с самоидентификацией, актуальностью, духовностью, матерщиной, баблом и дискурсопроизводством перебоев не бывает. При любой погоде.

Андрей Немзер

Источник: mn.ru

На прилавках российских магазинов появилась новая книга писателя Виктора Пелевина, получившая название S.N.U.F.F. («Снафф»). Книга вышла в продажу 8 декабря, ее начальный тираж составляет 150 тысяч экземпляров. Сам Пелевин запретил книгоиздателям рассказывать, о чем будет книга, а из аннотации к «Снафу» ясно лишь, что это «роман-утопия» о тайнах сердца женщины. Новая книга живого классика посвящена гуманизму, новым значениям старых слов, освещению войн в СМИ и сексу с роботами.

Мир книги «S.N.U.F.F.» невелик, он ограничен двумя мирами — верхним и нижним. Дольний называется Уркаиной, там живут урки, которых иногда также называют орками. Что сей мир — Россия, пояснять не надо, в тексте это несколько раз отдельно подчеркнуто.

Пелевинский текст, как всегда, полон пасхалок. Скажем, «Косая черта в расшифровке называлась „жижик“ в честь какого-то легендарного европейского левого мыслителя. Она, как объяснял словарь, разделяла частное и общее, которые дополняли друг друга». А бомбу для убийства гомосексуалистов изобрел орк Кутузов — отсылка к прошлогоднему скандалу с блогером, писавшим под таким же ником, которого уволили с его журналистской работы за гомофобные высказывания. Но это, конечно, не главное.

Читатель привык, что очередной роман Пелевина — это своего рода итоговая программа, новости за отчетный период с комментариями от эксперта, который пересказывает их эзоповым языком, а затем переосмысляет, используя свои познания в восточной мифологии и западной философии.

Ровно тринадцать месяцев Пелевин находится где-то в нашем миру, так себе и представляешь, как он подслушивает твой пьяный треп в кафе, из-за плеча подглядывает в твои книгу в метро, внимательно изучает распечатки твоих телефонных переговоров и уж точно 24 часа в сутки мониторит блогосферу и информационное поле. Чтобы в конце периода отчитаться перед тобой же: в этом году в ваш анамнез, гражданин читатель, добавились следующие психозы.

Новая работа Пелевина называется точно так же, как и роман Чака Паланика, — «Снафф», изданный в 2008 году.

Источник: mainpeople.com