РейтингиКогда читаешь дебютный роман Шона Хэмилла, трудно поверить, что он написан начинающим автором. Не верите? А если то же самое скажет настоящий мастер жанра ужасов? Стивен Кинг высоко оценил эту необыкновенно красивую историю, заявив: «Если бы Джон Ирвинг когда-нибудь написал роман ужасов, получилось бы нечто похожее». Какие еще рекомендации тут нужны?
«Космология монстров» — это странная и удивительная смесь ужасов и фантастики. Ной Тернер, младший из троих детей, рассказывает историю своей семьи, охватывающую десятилетия взлетов и падений. Действие происходит в мире, пораженном разнообразными монстрами: как реальными, так и фантастическими.
Хэмилл поговорил с The Nerd Daily о своей любви и ненависти к Лавкрафту (который очень повлиял на «Космологию монстров» ), интересе к тому, что кроется за кулисами «Дома с привидениями», и рассказал, какая работа вымотала его всего за несколько недель.
Космология монстров Твердый переплет
«Космологию монстров» сложно назвать традиционным хоррором. Роман включает в себя элементы ужасов, фэнтези и фантастики. В результате про него сложно рассказать, чтобы не испортить некоторые из сюрпризов, которые есть у вас в рукаве! Как бы вы сами изложили синопсис своего дебютного романа?
«Космология монстров» — это роман ужасов о семье, управляющей аттракционом «Дом с привидениями», и монстрах — как метафорических, так и реальных, — которые преследуют их.
Как вы определились с названием «Космология монстров»?
Еще в 2014 году мой друг на Facebook поделился диаграммой сверхъестественных коллективных существительных, созданных Дэвидом Малки, в которой использовались такие фразы, как «шум клонов» или «пенсия инопланетян». Мне нравились игривость и поэтичность графика, и он месяцами крутился у меня в голове. Когда позже в том же году я начал писать роман, я вернулся к диаграмме, чтобы попытаться придумать свое собственное собирательное существительное для монстров. Поскольку в то время я много читал Лавкрафта, «космология» пришла ко мне почти сразу, и я понял, что у меня есть нужное название. Оно было с книгой с самого начала и никогда не менялось.
Давайте поговорим о монстре как о метафоре в литературе (вы знали, что это произойдет!) Это довольно стандартный троп в жанре ужасов, но в «Космологии монстров» чувствуется, что вы выходите за привычные границы. Когда вы работали над книгой, как вы сохраняли достоверность или избегали стандартных условностей «монстра» в литературе?
Существенную часть морали, вложенной в роман, можно отследить по одной из эпиграмм в самом начале. В ней рассказывается о Лоне Чейни, одном из величайших актеров-монстров эпохи немого кино. Выступления Чейни отражают наши глубочайшие страхи: тайный стыд, который, как мы думаем, делает нас недостойными любви. Подразумевается, что мы все несем это бремя, и мне было интересно исследовать, как идеи тайного стыда и токсичного недопонимания могут исказить жизнь, если не противостоять им.
Я был также очарован определением чудовищности. Это пластичное определение, которое обычно является неким противовесом актуальной общественной норме. Все, что выходит за рамки этой нормы, активно порицается, будь то гомосексуальность, полнота, телесные уродства, психические заболевания, пигментация кожи, даже леворукость и так далее. Мне было интересно исследовать эту идею честным, сложным способом.
Читайте также: Как на самом деле выглядит Страна Лавкрафта? 
Вы неоднократно упоминаете в романе Лавкрафта. Не могли бы вы немного рассказать о том, как его творчество работает в согласии с вашей сюжетной линией или против нее?
Работы Лавкрафта я одновременно люблю и ненавижу. Мне всегда нравилась идея его космического ужаса и невероятного искусства, которое он вдохновлял, но его проза чересчур суха, его повествования шаблонны, а его искусство неразрывно связано с расизмом и ксенофобией. И все же, несмотря на все это, «Космология монстров» глубоко обязана этому человеку и его творчеству. Структура романа — повествование от первого лица, рассказчик делится историей о своем путешествии в космическое неизвестное — очень похожа на лавкрафтовскую традицию. И существенная часть фантастических образов книги (которые я не хочу здесь портить) вдохновлена зверями и древними руинами в его фантастике. Космический нигилизм Лавкрафта — это эмоциональный фон «Космологии».
Но книга не останавливается на почитании — это также допрос с пристрастием. Мои проблемы с прозой Лавкрафта стали проблемами моих персонажей с прозой Лавкрафта. И там, где лавкрафтовское исследование чудовищного обычно останавливается в момент первого контакта, «Космология» начинает свою настоящую работу, подвергая сомнению идею чудовищности и «другого», а не довольствуясь легкими ответами.
Классический дом с привидениями, захватывающий аттракцион, который появляется почти в каждом городе США в канун Хэллоуина, является центральным «персонажем» в «Космологии монстров». Что побудило вас сделать его неотъемлемой частью истории семьи Тернер?
Когда мне было 20 и около того, я часто бывал в домах с привидениями. И мне всегда было любопытно, каково там, когда они закрываются на ночь, а работники снимают костюмы и грим. Кем были эти люди на самом деле? Каково это, когда драма твоей жизни разыгрывается на таком необычном фоне? Концепция была забавной для изучения, и в итоге она оказалась полезной для моих персонажей. Все Тернеры одержимы, а их семейный бизнес — впечатляющее, постоянно расширяющееся проявление их травмы. Ноа Тернер растет в этом храме боли, и это объясняет пути, которыми он пользуется, чтобы исследовать важные жизненные вопросы.
Персонажи в «Космологии монстров» довольно сложны и увлекательны. Если бы вам пришлось стать одним из персонажей вашего романа, кто бы это был и почему?
Спасибо за комплимент! Однако на этот вопрос трудно ответить. Книга ставит своих персонажей в весьма трудное положение, и я не уверен, что охотно оказался бы на их месте. Мы с Ноем ровесники, выросли в одном районе, у нас много общих страхов и тревог, так что это был бы самый очевидный выбор. Но в то же время я бы предпочел быть Юнис. Она талантлива, добра и очень отзывчива. Из всех персонажей, я думаю, именно она — та, кем я восхищаюсь и о ком забочусь больше всего.
Читайте также: Зачем читать хорроры 
Ваша авторская биография указывает на то, что вы «выросли на постоянной диете из литературных ужасов и фильмов о монстрах». В какой момент вы решили, что хотите стать писателем? Какие пугающие истории в итоге вдохновили вас начать писать?
В четвертом классе я написал сборник рассказов для «Дня молодых авторов» в моей школе, моим одноклассникам это понравилось. Что-то щелкнуло у меня в голове и уже никогда по-настоящему не переключалось. Что касается раннего вдохновения, то я подсел на книги «Страшные истории для рассказа в темноте» Элвина Шварца и Стивена Гаммела и на серию антологий Nickelodeon «Боишься ли ты темноты?». Монстры The Universal — особенно фильмы про Франкенштейна с Борисом Карлоффом в главной роли — произвели на меня большое впечатление, как и оба фильма «Охотники за привидениями» (и мультсериалы по ним).
«Оно» Стивена Кинга стало моим переломным моментом как читателя/писателя, потому что это была первая взрослая книга, в которой я хотел раствориться. Этот роман показался мне абсолютно захватывающим, действительно пугающим, но в то же время чудесным и пронизанным любовью к собственным персонажам. С тех пор я гоняюсь за этим особым кайфом — и как читающий человек, и как пишущий.
Мастерская писателей Айовы известна тем, что выпускает успешных романистов. Как выпускник этой престижной программы, не могли бы вы поделиться парой уроков, которые вы там усвоили и применили на практике?
Я многому научился в Айове, но, думаю, существенную часть того, что помогло мне в итоге как писателю, можно свести к одному очень простому (но безумно трудному для реализации) совету.
Всегда, всегда, всегда будьте честны. Независимо от того, пишете ли вы историю о том, как пара разводится или как шахтеры на астероидах сражаются с космическими пришельцами. Ваша работа как писателя заключается в том, чтобы погрузиться в каждый момент с персонажами, слушать их, а затем сообщать о том, что вы слышите и видите как можно более ясно и непосредственно. Не пытайтесь заставить свои творения вести себя определенным образом, потому что именно так, по вашему мнению, должна идти история. Не подражайте тому, что вы видели и слышали в других книгах или, что еще хуже, в фильмах и по телевизору. Копайте глубже. О чем думает ваша героиня во время своего первого поцелуя? Каково истинное эмоциональное состояние вашего астронавта при первой встрече с инопланетянином? Если вы честны — до неловкости честны — ответы обычно удивляют и радуют вас (и вашего читателя). Будьте честны, говорите правду так, как ее видят ваши персонажи, и позвольте драме развиваться из этой точки.
Читайте также: Дикий ужас: 7 по-настоящему страшных романов 
Сколько времени вам понадобилось, чтобы написать космологию монстров? Есть ли у вас график и привычки, которым вы следуете, когда пишете?
Я начал «Космологию» в ноябре 2014 года и закончил первый вариант в августе 2016-го. Мы с агентом доводили книгу до ума вплоть до осени 2017-го, когда мы продали ее Pantheon. И часть 2018 года я провел в работе над дальнейшими редакциями с сотрудниками издательства. В общем, это был четырехлетний процесс.
Во время работы над черновым вариантом я обычно пишу 1000 слов в день. Я предпочитаю писать утром от руки, потому что печатаю быстрее, чем думаю, а мне нравится замедляться и погружаться в свою историю. Обычно это занимает около 2 часов. Потом, если у меня есть время, я люблю гулять, слушать музыку и мечтать — о своем текущем проекте, а также о будущих. Аспирантура была прекрасна для этого. Я жил в пригороде Айова-Сити, который очень дружелюбен к пешеходам: можно с легкостью добраться до нескольких парков и пешеходных тропинок. Теперь, когда я живу в сельской Алабаме и снова занят «взрослой» работой, мне приходится писать по вечерам и ходить на беговой дорожке (или рисковать попасть под машину, блуждая по извилистым дорогам моего района в лесу). Но самое главное — найти время и для мечтаний, и для настоящей писательской работы.
После того, как первый черновик закончен, я печатаю его. Я люблю печатать 2000 слов в день, читая и перечитывая одновременно. Я могу напечатать и больше, но 2000, кажется, являются рубежом, после которого мое внимание начинает блуждать, а мои пальцы — делать ошибки. К тому времени, как я заканчиваю, у меня есть относительно отшлифованный второй черновик. Если я остаюсь доволен им, то отсылаю текст своим читателям (моему агенту, моей жене и т. д.). Если нет, я распечатываю его и начинаю переписывать от руки — и проделываю весь процесс снова и снова, пока не выйдет правильно (после чего текст, опять же, перейдет к предполагаемым читателям). Затем, как только я получаю их обратную связь, я начинаю процесс заново.
Эта игра в черновые метки продолжается, правок становится все меньше и меньше (они переходят от больших структурных элементов к отдельным сценам, даже к предложениям и словам), пока мои редакторы не скажут мне, что книга закончена и я могу выйти на улицу и поиграть (как в детстве).
Такой процесс работы, конечно, очень трудоемкий. Но это еще один важный урок с учебы, на этот раз специально от Пола Хардинга: «Вы не занимаетесь чтением и написанием романов, потому что вы одержимы эффективностью. Создание и потребление романов производит своего рода безвременье. Они занимают столько времени, сколько им нужно».
Источник фото: www.annistonstar.com
