Безответные чувства способны положить начало темным поступкам. Даже самое доброе сердце, снедаемое неутолимой ревностью, рано или поздно превратится в черную пустоту.

На скомканной простыне, скрючившись, лежала женщина в нейлоновой розовой сорочке. Руки и ноги ее были туго связаны разорванным пододеяльником. Цветастая наволочка на пуховой подушке, покрывавшая её голову, была пробита несколькими пулями, выбитый из подушки пух мягкими снежинками лежал на самотканых половиках.

Внешне она казалась спокойной, только правое веко мелко дрожало. Она вдруг кинулась к комоду, быстро выдвинула маленький верхний ящик, где в потайном месте, в выемке, они с мужем хранили деньги. Сейчас вместо денег там лежал пустой конверт.

Поравнявшись с ничего не подозревавшим Ильёй, Чекан внезапно выдернул из кармана руку с выкидным ножом и молниеносным движением ударил лейтенанта в грудь острым, как бритва, лезвием.

В этот самый момент Илья стремительно схватил его за горло, подмял под себя, и точным выверенным движением свернул ворюге тонкую шею. Бандит от неожиданности даже ничего не успел сообразить, лишь коротко всхрапнул; позвонки хрустнули, и он безвольным кулем распластался на земле.

Илья слышал, как хрупнули кости, и ещё минуту назад целое лицо, с сохранившемся лёгким румянцем на полных щеках, вмиг превратилось в кровавое месиво. От бессилия что-либо предпринять, парень что есть силы вцепился в траву и зло заплакал, кусая обветренные губы.

Мозг Ильи, привыкший на войне к самым опасным и стремительно меняющимся ситуациям, и в этот раз сработал очень чётко: практически неосознанно, на автомате, парень сгруппировался и без звука кувырком полетел с крыши идущего на полном ходу поезда в кромешную тьму внизу.

Не перестаю размышлять: неужели люди – единственные существа на Земле, способные страдать из-за внутренней пустоты? Как, ну вот как, имея кости и мышцы, а еще кровь и органы, я могу чувствовать такую зияющую бездну в груди? Словно там бесконечная пещера, где любой крик будет отдаваться эхом.

Подросткам кажется, взрослые прекрасно разбираются во всем, что делают, но на самом деле мы выбираем наши пути наугад, как и вы.

Иногда нужно перестать спорить, чтобы победить.

Родительские обязанности, к сожалению, достаются без инструкций.

Не знаю почему, но печальные композиции заставляют чувствовать себя лучше. И чем надрывней мелодия, тем лучше я себя ощущаю. Есть что-то одурманивающее в душераздирающих нотах, сродни наркотикам, как мне кажется. По-настоящему вредные, но дающие возможность забыться.

— Записывай все, что хочешь запомнить. Ты удивишься, насколько быстро начинают исчезать воспоминания.

Задыхаясь от ужаса, она поведала о своих подозрениях, о пропавшем барбитале, о снах с мёртвыми родственниками. Её рассказ плавно перетёк в подробности её встречи с Вероникой Бёрч.

Весь ужас был в том, что миссис Палмер не следила за той бутылкой! На её глазах отравили ликёр, а она этого даже не заметила! И что хуже всего — теперь ей нечего сказать по этому поводу ни подругам, ни этому иностранцу…

— Сын, убивающий мать, очень в духе времени, — констатировала Жоржетта и кинула полный презрения взгляд на Антуана. — Разумеется, речь не о нежных растениях.

Гуляя, он добрёл до фуникулёра. Ему показалось, что в кабинке из-за сидений выглядывали ноги. Он вошёл в кабинку и обнаружил бездыханную женщину, лежавшую на полу…

Взгляд выпученных глаз мисс Нортон завис на оконных занавесках. В нём проступали тяжёлые муки мыслительного процесса. Вероника поняла, что вопросы о мужьях — самые сложные для патологических старых дев.

Она ласточкой ринулась вниз, поскользнулась и пересчитала боком около дюжины ступеней. Всё же спустившись, ничего себе не переломав, мисс Нортон села рядом с сестрой и положила руку ей под голову.

Погодите-ка, неужели во мне было больше от смерт- ных, чем от лилит? Мысли крутились и вертелись в го- лове, пока разум пытался переварить услышанное. События вдруг начали развиваться слишком быстро, а мне еще многое предстояло узнать о культуре лилит.

Орион терзался чувством вины из-за какой-то страшной тайны. Интересно, что это могло быть?

Теперь, когда на коже появилась начертанная кро- вью метка, мир, казалось, заиграл более яркими кра- сками, хотя уже сгустились сумерки. Сквозь дубовые листья пробивались лучи солнечного света, в которых парили крошечные крупицы пыли, воздух сделался за- метно теплее. Я пребывала в полнейшем восторге.

Главный вопрос состоял в том, что я потеряю, за- брав у него корону. В голову приходил простой и по- нятный ответ: если бы я стояла во главе Города Ши- пов, мне не пришлось бы беспокоиться о том, кому доверять.

Когда я впервые увидел ее, она была хрупкой и пу- гливой. Неискушенной. А сейчас выглядела так, буд- то хочет оторвать мне голову. Но не смерти боялся я, а выражение ее глаз, в которых плескалась ярость. Да, конечно, ее гнев страшил меня столь сильно, что я едва мог дышать.

– Обещание, данное умирающему, – тихо проговорила Тиган. – Подростковые годы тяжелы даже с родителями. Я взглянула на нее с любопытством. – Похоже, старшие классы и у вас выдались не сказочными. – Ничего такого, что не исправит год психотерапии.

– Зак сегодня сам не свой, – сообщила я. – Как думаешь, почему? Она испуганно вскинула голову. – Кто? – Зак. Он расстроен. Бабуля смотрела на меня странным, отсутствующим взглядом. – Какой Зак?

– Кто бы мог подумать, что до этого дойдет, – сокрушенно проговорила Ба, качая головой. – В каком смысле? Опираясь ладонями о колени, она медленно встала. – Что нам придется запирать двери, как горожанам.

– Наверное, тяжело было отдавать малыша на усыновление. Несколько секунд она молчала, пытаясь взять себя в руки. По щеке скатилась одинокая слеза, черная от туши. – Нет. Ошибаетесь. Было легко. Слишком легко. Я могла бы сочинить, будто сделала это ради ребенка, чтобы дать ему лучшую жизнь в хорошей семье. Вот только это было бы ложью.

Ее голос приобретал форму золотисто-янтарных кубиков, похожих на замороженный мед, – тот же жизнерадостный оранжевый цвет, что и у остальных моих кровных родственников, только более мягкого и глубокого оттенка.

Мой взгляд скользнул по строчкам и остановился на одном из них, подчеркнутом гелевой ручкой дважды: У Меня отмщение и воздаяние, когда поколеблется нога их; ибо близок день погибели их, скоро наступит уготованное для них . Отмщение. Погибель. Уготованное… Волоски на шее встали дыбом.

Я вынимаю наружу листок бумаги. Чисто-белый, как и сам конверт. Надпись от руки, той же самой синей шариковой ручкой. Четыре коротких слова. НЕ ОСТАВЛЯЙ ЕГО ОДНОГО

Я готова отрезать себе руку, разодрать в клочья лицо, если б это могло искупить то, что я натворила. А иногда мне кажется, что все бесполезно, что никакая жертва не поможет мне заслужить прощение Кэтрин.

Я представляю, как она стоит над телом мертвого ребенка и понимаю, что, благодаря статье в «Дейли миррор», весь мир скоро последует моему примеру.

«Стреляй в него. Стреляй, твою мать!» «Сам стреляй!» Надежда исчезает из взгляда парня. Ни у кого не поднимается рука убить испуганного ребенка. Одна пуля. Короткий удар штыка снизу вверх. Парень падает в грязь. Моя пуля. Мой штык. Иногда ты становишься последней инстанцией.

Беги, Питер. Забудь все, что тебе говорили. Чудовища существуют, и одно из них пришло за тобой.

Я спрашивала себя, способна ли убить. Смогу ли я, глядя в глаза живого существа, совершить одно непоправимое действие, обрывающее жизнь. Спрашивала – и, похоже, получила ответ. Мне не трудно убить. Более того, у меня неплохо получается.

— Поэтому предлагаю выпить, заказать доставку и посмотреть «Реальную любовь», или, если хочешь, «Гордость и предубеждение», или еще что-нибудь. — Нет настроения смотреть романтическое кино. — Тогда «Властелин колец»?

Но что она действительно хотела получить на рождество в тот год, чего жаждало ее девятилетнее сердце, — об этом она не имела ни малейшего понятия. Но тогда Джози еще верила в Санту. И только на следующий год, когда он не исполнил одно-единственное ее желание, отправленное, как обычно, почтой, правда, теперь за руку ее держала не мама, а бабушка, она перестала верить.

— Мне не нужно закрывать гештальт, — Джози хотела сказать, что эта идея представляется ей абсурдной. Она ведь на самом деле знала, что Макса не будет на выставке. И на что она вообще-то надеялась? Что он порвет с Эрин, заявится с цветами, конфетами и шампанским и будет умолять ее дать ему шанс, говоря, что она – любовь всей его жизни?

Она взяла Макса за руку, и он сжал её. Не говоря ни слова, она повела его к тому самому почтовому ящику, куда бегала в детстве отправлять письма Санте. На мгновение ей подумалось, а вдруг это новая рождественская традиция – каждый год отправлять письма с Максом – но при этом она знала, что надежда, от которой замирало её сердце, — потенциально опасная штука.

Высокомерие – замена достоинству, единственное, что остаётся у жертв.

Отец хотел, чтобы я стал врачом. "Нет важнее профессии, - говорил он, - даже в войну ты будешь тем, на кого учился. Когда у других отнимут всё и дадут в руки винтовку,у тебя никто не отнимет скальпель, это единственное оружие, спасающее людей".

Не знаю, как по мне, так чужие родители всегда кажутся лучше своих.

Чарли любил высокие напольные зеркала, в них был весь он, весь целиком, с головы до пят, а не по частям, по частям можно выносить трупы, а в зеркале нужно видеть себя во весь рост.

Тогда Морис понял, сколько длится секунда- она бесконечна, нет времени, когда тебя нет в нём...

Нет никаких сроков для траура, как и для любых других чувств.

Он – не плохой. По этой причине она не может решиться на развод. Вот если бы он был злой… Тогда Саэ, вероятно, посчитала бы себя свободной от клятвы верности, которую принесла, выходя замуж.

Мигель полез было в карман за пачкой сигарет, но остановился. – Хочешь жвачку? – Давай. – Я же говорил, что душа у тебя еще не сгнила. Харми беззаботно рассмеялся.

Бедность, испытания, страдания… И, кроме семьи, надеяться больше было не на кого.

Тамон был совсем другой. Доверял человеку, который вел его на поводке, но сохранял чувство собственного достоинства, не считая себя полностью подчиненным хозяину. Они были как партнеры, хорошо понимавшие друг друга.