«Дописался до чертиков»: нечисть в романах Достоевского

Федора Достоевского знают как христианского автора. Именно религиозные мотивы чаще всего привлекают внимание и филологов, и читателей. Но в противовес ангельским образам в его произведениях часто появляется нечистая сила, прячущаяся за масками двойников. Мы решили поймать и рассмотреть чертей и бесенят, населяющих произведения великого писателя.

Федор Достоевский Смотреть книги

Договор с дьяволом

О двойничестве, свойственном героям Достоевского, говорили философ Николай Бердяев, литературовед Борис Энгельгардт и многие другие исследователи творчества знаменитого писателя. Как правило, «черт» Раскольникова, который «тащит» его на преступление, «бес» Ставрогина, «двойник» Версилова и Черт Ивана Карамазова трактуются как отражение «подсознательного» — это темная сторона личности одних и тех же героев, живущих в «переходном времени цивилизации». «Двойник», по мнению многих исследователей, оказывается маркером духовных метаний. Так, «бесы» Достоевского — образ вполне политизированный, и эпиграф, взятый из XVIII главы Евангелия от Луки, ясно дает понять, какой судьбы для них желает автор:

«Тут на горе паслось большое стадо свиней, и они просили Его, чтобы позволил им войти в них. Он позволил им. Бесы, вышедши из человека, вошли в свиней; и бросилось стадо с крутизны в озеро и потонуло».

Разумеется, речь идет не о людях, а о революционных идеях, бывших в большой моде в XIX веке. Молодой Достоевский и сам состоял в кружке Петрашевцев, за что и был арестован. Несколько месяцев заключения, лишение всех прав и смертный приговор, который был отменен в последний момент, сделали свое дело. Писатель навсегда отказался от своих революционных воззрений и видел в людях, жаждущих перемен, только врагов.

Но в его текстах за политическими аллегориями некоторые достоевсковеды видят мотив сделки с самим дьяволом. Филолог Валентина Габдуллина вспоминает о том, что в Средневековье договор человека с Сатаной скреплялся «богоотметным писанием» — особым документом, который создавал богоотступник. Такие тексты были и у героев Достоевского.

Преступление и наказание Федор Достоевский Твердый переплет

Родион Раскольников перед убийством написал статью «О преступлении», прочитанную Порфирием Петровичем. Со временем этот текст начинает жить своей жизнью. Отданный в одно издательство, он публикуется в другом, становится уликой для следователя, а затем попадает к матери героя. Она-то и показывает статью ничего не подозревающему о ее выходе сыну. Для Пульхерии Александровны опус Родиона служит доказательством его гениальности, для самого Раскольникова — отправной точкой, после которой ему начал помогать черт:

«Прочитав несколько строк, он нахмурился, и страшная тоска сжала его сердце. Вся его душевная борьба последних месяцев напомнилась ему разом. С отвращением и досадой отбросил он статью на стол».

Был свой документ и у Степана Верховенского. Поэма под его авторством представляется хроникеру «Бесов» едва ли не живым, мыслящим существом:

«В Петербурге было отыскано какое-то громадное противоестественное и противогосударственное общество, человек в тринадцать, и чуть не потрясшее здание. <...> Как нарочно, в то же самое время в Москве схвачена была и поэма Степана Трофимовича...»

Без ведома автора произведение было напечатано за границей и еще долго не давало покоя Степану Трофимовичу, опасавшемуся разоблачения. Внимательные читатели вспомнят и текст «признания» Ставрогина, который, судя по главе «У Тихона», тоже начал существовать в списках и вот-вот должен был попасть в чужие руки.

-17% Бесы Федор Достоевский Твердый переплет 268 ₽ 322 ₽ -17% Добавить в корзину В корзину

Еще одним «богоотметным» документом Габдуллина называет статью о церковном суде Ивана Карамазова, «идею о двух концах», которую карьерист Ракитин расценил как расчетливый ход («Иван теперь богословские статейки пока в шутку по какому-то глупейше­му неизвестному расчету печатает, будучи сам атеистом...»), а старец Зосима — как атеистический текст («По всей вероятности, не веруете сами ни в бессмертие вашей души, ни даже в то, что написали о церкви и церковном вопросе»).

Статья Карамазова сама попадает в руки и церковников, и атеистов. Ее отличие от документов Раскольникова и Верховенского в том, что это только «частичный» договор: помимо написанного текста, существуют еще устные поэмы, одну из которых — о Великом инквизиторе — Иван рассказал Алеше. Средний из братьев Карамазовых не решился доверить бумаге все свои мысли и тем самым символически не переступил границу, однако Черт все-таки начал к нему захаживать.

Средневековый мотив сделки с дьяволом — явление для русской литературы не новое. До Достоевского он был обыгран Гоголем в «Вечерах на хуторе близ Диканьки».

Колдуны, бесы и черти

Грамоты, статьи и другие письменные документы — не единственное, что роднит Гоголя и Достоевского. В 1847 году еще малоизвестный писатель опубликовал повесть «Хозяйка» о любви «художника в науке» Василия Ордынова к загадочной женщине, у которой тот снимает «угол». Катерина живет со старым мужем, задушившим ее родителей. Он же извел и Алешу — ее первую любовь. Но и это еще не все: купец Мурин, похоже, является настоящим отцом Катерины и держит ее подле себя с помощью ему одному известной силы. В повести он прямо называет себя колдуном:

«Давай ручку, красавица! давай загадаю, всю правду скажу. Я и впрямь колдун; знать, не ошиблась ты, Катерина! знать, правду сказало сердечко твое золотое, что один я ему колдун и правды не потаю от него, простого, нехитрого!»

Сюжет «Хозяйки» кажется талантливым перифразом гоголевской «Страшной мести», где также силен мотив инцеста и необычного потустороннего влияния отца на дочь. Катерину Гоголя не спасли ни замужество, ни заступничество законного мужа. А Катерина Достоевского не способна избавиться от Мурина ни с помощью Алеши, ни с помощью Ордынова. В конце повести Мурин невесть куда увозит свою юную дочь-жену.

Двойник. Повести Федор Достоевский Твердый переплет

Впоследствии нечистая сила не так ярко проявлялась в романах Достоевского. В «Бесах» с нечистью ассоциируются сами герои, в первую очередь Ставрогин, отличающийся «чрезвычайною физическою силою» и инфернальной красотой:

«Он был... удивительно скромен и в то же время смел и самоуверен, как у нас никто... Поразило меня тоже его лицо: волосы его были что-то уж очень черны, светлые глаза его что-то уж очень спокойны и ясны, цвет лица что-то уж очень нежен и бел, румянец что-то уж слишком ярок и чист, зубы как жемчужины, губы как коралловые, — казалось бы, писаный красавец, а в то же время как будто и отвратителен. Говорили, что лицо его напоминает маску... Он прожил у нас с полгода — вяло, тихо, довольно угрюмо... Но прошло несколько месяцев, и вдруг зверь показал свои когти».

Черт, приходящий к Ивану Карамазову, уже вполне цивилизованный человек, полностью попадающий под будущую теорию Фрейда о бессознательном. Достоевский дает подробное описание ночного привидения:

«Это был какой-то господин или, лучше сказать, известного сорта русский джентльмен, лет уже не молодых, „qui frisait la cinquantaine“ [фр. „под пятьдесят“], как говорят французы <...>. Одет он был в какой-то коричневый пиджак, очевидно от лучшего портного, но уже поношенный, сшитый примерно еще третьего года и совершенно уже вышедший из моды, так что из светских достаточных людей таких уже два года никто не носил. <...> Похоже было на то, что джентльмен принадлежит к разряду бывших белоручек-помещиков <...>, но мало-помалу <...> обратившийся вроде как бы в приживальщика хорошего тона. <...> Часов на нем не было, но был черепаховый лорнет на черной ленте. На среднем пальце правой руки красовался массивный золотой перстень с недорогим опалом».

Это описание напоминает сразу двух персонажей: предыдущего героя Достоевского — Степана Верховенского, бывшего приживалой у Варвары Петровны Ставрогиной, — и отчасти булгаковского Воланда, который имеет такой же презентабельный вид и отчего-то носит перстень с «черным камнем», подаренный Пилатом Афранию. Опал, как мы знаем, тоже бывает черным.

-18% Братья Карамазовы Федор Достоевский Твердый переплет 713 ₽ 869 ₽ -18% Добавить в корзину В корзину

Сам Достоевский придавал сцене встречи Ивана с Чертом колоссальное значение. И писал врачу А. Ф. Благонравову из Юрьева-Польского, который увидел в этой сцене психологический подтекст:

«За ту главу „Карамазовых“ (о галлюсинации), которою Вы, врач, так довольны, меня пробовали уже было обозвать ретроградом и изувером, дописавшимся „до чертиков“. Они наивно воображают, что все так и воскликнут: „Как? Достоевский про черта стал писать? Ах, какой он пошляк, ах, как он неразвит!“ Но, кажется, им не удалось! Вас, особенно как врача, благодарю за сообщение Ваше о верности изображенной мною психической болезни этого человека. Мнение эксперта меня поддержит, и согласитесь, что этот человек (Ив. Карамазов) при данных обстоятельствах никакой иной галлюсинации не мог видеть, кроме этой. Я эту главу хочу впоследствии, в будущем „Дневнике“, разъяснить сам критически».

Ведьмы

Если уж вылавливать всю нечисть в текстах Достоевского, то выяснится, что женщинам от писателя досталось не меньше, чем мужчинам. Хотя ведьмой автор называет только процентщицу Алену Ивановну. Как предполагает философ и литературовед Владимир Кантор, мы не можем считать это определение простым ругательством, и для этого достаточно вспомнить описание героини, которая встречает на пороге Раскольникова:

«Старуха стояла перед ним молча и вопросительно на него глядела. Это была крошечная, сухая старушонка, лет шестидесяти, с вострыми и злыми глазками, с маленьким вострым носом и простоволосая. Белобрысые, мало поседевшие волосы ее были жирно смазаны маслом. На ее тонкой и длинной шее, похожей на куриную ногу, было наверчено какое-то фланелевое тряпье, а на плечах, несмотря на жару, болталась вся истрепанная и пожелтелая меховая кацавейка».

Очевидно, что избушки на курьих ножках мы здесь не найдем, но шея все-таки куриная, да и сам образ Алены Ивановны очень напоминает Бабу-ягу из русских сказок, зависшую между жизнью и смертью. Еще один абсолютно ведьминский жест процентщицы — укус живой человеческой плоти: «Она намедни Лизавете палец со зла укусила; чуть-чуть не отрезали!»

-18% Идиот Федор Достоевский Твердый переплет 278 ₽ 339 ₽ -18% Добавить в корзину В корзину

В дальнейшем у Достоевского появился целый ряд «демонических» героинь. Достаточно вспомнить Настасью Филипповну из «Идиота», образ которой, возможно, списан с первой жены писателя Марьи. Автор отмечает «бесовскую гордость» и красоту героини, близкую к ставрогинской: «Бледная, как платок; но большие черные глаза ее сверкали <...> как раскаленные угли». И отсутствие сострадания: «Ах, кабы добра! Все было бы спасено!», — восклицает Мышкин.

Грушенька, при всей своей мягкости, округлости, внешней детскости, тоже не так проста, как кажется:

«Говорили, впрочем, что хотя Грушенька и действительно была взята своим стариком из нищеты, но что семейства была честного и происходила как-то из духовного звания, была дочь какого-то заштатного диакона или что-то в этом роде. И вот в четыре года из чувствительной, обиженной и жалкой сироточки вышла румяная, полнотелая русская красавица, женщина с характером смелым и решительным, гордая и наглая, понимавшая толк в деньгах, приобретательница, скупая и осторожная, правдами иль неправдами, но уже успевшая, как говорили про нее, сколотить свой собственный капиталец...»

Иван Карамазов называет ее «зверем», что в русской традиции всегда было синонимом дьявола. Интересно, что именно она оказалась одной из совратительниц Алеши. В ненаписанном втором томе она должна была разрушить его брак с Лизой и стать любовницей будущего «великого грешника».