Рейтинги
Мало что может быть более обыденным, чем поезд. Для современного человека это скорее устаревший транспорт: уютный, понятный, часто — неспешный. Но так было не всегда. В XIX веке железная дорога казалась паутиной, которая вот-вот опутает весь земной шар, а поезд — страшным чудовищем, которое, едва отвернешься, тебя проглотит.
Мы решили вспомнить, как относились к железной дороге русские писатели.
Предисловие
До появления поездов высокая скорость человеку была недоступна. Знаменитая тройка, которую воспел Гоголь, развивала не более 45-50 км/ч и, конечно, не могла все время идти так быстро, да и доступна она была далеко не всем.
Скорость «почтовых» составляла 11-13 км/ч летом и 8 км — зимой. Лошадей приходилось часто менять, а значит, терять время на станции:
«В 1816 году, в мае месяце, случилось мне проезжать через ***скую губернию, по тракту, ныне уничтоженному. Находился я в мелком чине, ехал на перекладных и платил прогоны за две лошади. Вследствие сего смотрители со мною не церемонились, и часто бирал я с бою то, что, во мнении моем, следовало мне по праву. Будучи молод и вспыльчив, я негодовал на низость и малодушие смотрителя, когда сей последний отдавал приготовленную мне тройку под коляску чиновного барина».
«Русская тройка». Картина Николая Самокиша
Крестьяне и вовсе добирались до ближайших городов пешком или на телегах. Они редко могли пускаться в многодневные путешествия, а значит, их мир был ограничен лишь несколькими географическими точками.
Уже первый в России поезд, запущенный по Царскосельской железной дороге, был способен разгоняться до 64 км/ч, а в среднем ехал 51 км/ч. Железная дорога превратила путешествия в обыденность, сократила расстояние между людьми и заметно ускорила жизнь, однако «нажила» себе не только сторонников, но и противников.
Огненный змей и суета
Нельзя сказать, что поэты и писатели сразу невзлюбили поезда. В «Попутной песне» Н. В. Кукольника, которую считают первым текстом о железной дороге, техническая новинка оценивалась вполне позитивно:
«Дым столбом — кипит, дымится
Пароход...
Пестрота, разгул, волненье,
Ожиданье, нетерпенье...
Православный веселится
Наш народ».«Попутная песня», 1840
Галерея Санкт-Петербургской пассажирской станции. Акварель Августа Петцольта
Стихотворение было написано по случаю открытия первой железной дороги между Москвой и Санкт-Петербургом в 1840 году, этим и объясняется его жизнерадостный тон. Но уже в тексте Кукольника встречаются и «коварные думы», и «страдалец», и свиданья с расставаниями.
Дальше — больше. Паровоз со своим необычным видом, дымом из трубы, шумом и неизбежной суетой стал ассоциироваться с адским чудовищем. И в конце 50-х годов XIX века Феклуша в «Грозе» Островского заявляет Кабанихе:
«Суета-то, ведь она вроде туману бывает. Вот у вас в этакой прекрасный вечер редко кто и за ворота-то выйдет посидеть; а в Москве-то теперь гульбища да игрища, а по улицам-то индо грохот идет, стон стоит. Да чего, матушка Марфа Игнатьевна, огненного змия стали запрягать: все, видишь, для ради скорости. <...> Другие от суеты не видят ничего, так он им машиной показывается, они машиной и называют, а я видела, как он лапами-то вот так (растопыривает пальцы) делает».
«Гроза», Александр Островский
Эту ассоциацию спустя четыре десятилетия поддержит Бунин в рассказе «Новая дорога». Его поезду дают дорогу мрачные леса («Иди, иди, мы расступаемся перед тобою. Но неужели ты снова только и сделаешь, что к нищете людей прибавишь нищету природы?»), а сам состав пробирается через снежно-лесную глушь, «как гигантский дракон», и его голова «изрыгает вдали красное пламя, которое ярко дрожит под колесами паровоза на рельсах и, дрожа, злобно озаряет угрюмую аллею неподвижных и безмолвных сосен».
Дорога на костях
Еще одним тропом, с которым железная дорога ассоциировалась в XIX веке, стала метафора смерти. Еще до крупных катастроф, но с легкой руки Некрасова поезда стали восприниматься не как потенциальная угроза, а как вполне реальные убийцы:
«Чу! восклицанья послышались грозные!
Топот и скрежет зубов;
Тень набежала на стекла морозные...
Что там? Толпа мертвецов!То обгоняют дорогу чугунную,
То сторонами бегут.
Слышишь ты пение?.. „В ночь эту лунную
Любо нам видеть свой труд!“»«Железная дорога», 1865
Иллюстрация к стихотворению Николая Некрасова «Железная дорога»
Строительство Московско-Петербургской железной дороги действительно потребовало многих жертв. На работы привлекались крестьяне — как крепостные (их никто не спрашивал), так и государственные. Последние могли оговорить условия труда, но по неграмотности верили приказчикам, которые обирали их до нитки.
Авторы советского сборника, посвященного Николаевской ж/д, утверждают, что рабочий был обязан «ежеминутно нагружать тачки двумя пудами (земли), не считая усилия на самое копание». Плата за такой труд была нерегулярной и очень низкой — чуть больше 19 копеек в день, а вычет за отгул по болезни составлял 20 копеек (15 за питание и 5 за лазарет) и взимался сразу же. Для сравнения, священники получали за окормление верующих землекопов 2 рубля в день и не подвергались никаким штрафам.
О том, как строилась главная железная дорога между двумя столицами, если не знали, то догадывались, поэтому и образ пути, выложенного костями, тоже надолго закрепился в русской литературе. В 1916 году Иннокентий Анненский напишет:
«Я знаю — пышущий дракон,
Весь занесен пушистым снегом,
Сейчас порвет мятежным бегом
Завороженной дали сон.
А с ним, усталые рабы,
Обречены холодной яме,
Влачатся тяжкие гробы,
Скрипя и лязгая цепями».«Зимний поезд», 1916
Традиционные ценности в опасности
Но если вы грешным делом подумаете, что Лев Толстой уложил Анну Каренину на рельсы в знак солидарности с несчастными рабочими или хотя бы с Некрасовым, вы жестоко ошибетесь. Железная дорога в его романе тоже кажется инфернальной, но не потому, что она строилась на костях, и не потому, что паровозы казались Льву Николаевичу страшными драконами. Толстой переживал за разрушение традиционного уклада жизни.
Кадр из фильма Анна Каренина. 2009 год
Выросший в эпоху, когда поездов еще не было, он впервые сел в вагон в Европе и в 1853 году писал Тургеневу в Париж:
«Приезжайте сюда, только не пользуйтесь железной дорогой, которая по отношению к поездке в карете то же, что бордель по отношению к любви: комфортно, но убийственно однообразно и машинально».
До создания «Анны Карениной» оставалось еще 20 лет, но, видимо, отношение к железным дорогам за это время не поменялось. Трагические и поворотные в жизни героев события случаются именно на станциях и путях, что делает дорогу почти полноправным героем, равнодушно перемалывающим чужие жизни. Интересно, что и в повести «Крейцерова соната» техническая новинка играет свою опосредованную роль: настроение Позднышева меняется в зависимости от транспорта, на котором он путешествует. В бричке он спокоен и весел, в вагоне — раздражен, зол и тревожен.
Традиция «обвинять» железную дорогу в бездушности и механистичности, которые разрушают традиционный уклад жизни, появилась еще до «Анны Карениной» и «Крейцеровой сонаты». В стихотворении Якова Полонского «На железной дороге» (1868) лирический герой замечает жизнь за пределами поезда, но лишь мельком, проносясь вперед с небывалой до сих пор скоростью:
«И сквозь сон мне железный конек
Говорит: „Ты за делом дружок,
Так что нежность ты к черту пошли!“»«На железной дороге», 1868
Отношение к писателей к поездам не изменилось и в самом начале XX века, когда в 1903 году ради строительства железной дороги застучат топоры в вишневом саду Раневской из знаменитой пьесы Чехова.
А так ли все плохо? Паровоз после революции
Для многих писателей железная дорога была чем-то непонятным и страшным, примерно так же многие люди сегодня относятся к искусственному интеллекту и роботам. Но находились и те, кто приветствовал прогресс.
Иллюстрация к роману «Золотой теленок» Ильи Ильфа и Евгения Петрова
С большим интересом появление железных дорог воспринял Николай Лесков. И в своей публицистике, и в своей прозе автор убеждал читателей, что они «очень полезны торговле, но для художественной литературы вредны». Позже с нежностью писал о поездах Пастернак:
«Обыкновенно у задворок
Меня старался перегнать
Почтовый или номер сорок,
А я шел на шесть двадцать пять».«На ранних поездах», 1941
После событий 1917 года отношение к поездам определяла метафора Карла Маркса о революции как «локомотиве истории». Паровозы стали символом нового времени, по-прежнему тревожным, но подталкивающим к «светлому будущему»: много трагических событий на железной дороге происходит даже у позднего Пастернака в «Докторе Живаго», гибнет герой романа Леонова «Дорога на Океан» и, наконец, под колесами поезда оказывается солженицынская Матрена.
В противовес этой тревоге в прозе Платонова метафора железной дороги наполнена множеством позитивных смыслов. С 20-х годов XX века в железнодорожной прозе появляется особенный уют. Он виден и в романах Ильфа и Петрова, и в знаменитом гайдаровском рассказе «Чук и Гек»:
«Ночью Гек проснулся, чтобы напиться. Лампочка на потолке была потушена, однако все вокруг Гека было озарено голубым светом: и вздрагивающий стакан на покрытом салфеткой столике, и желтый апельсин, который казался теперь зеленоватым, и лицо мамы, которая, покачиваясь, спала крепко-крепко. Через снежное узорное окно вагона Гек увидел луну, да такую огромную, какой в Москве и не бывает. И тогда он решил, что поезд уже мчится по высоким горам, откуда до луны ближе».
Именно таким уютным и знакомым поезд «перешел» в современную культуру и тексты современных писателей. Живыми и родными кажутся вагоны в прозе Дины Рубиной, Марии Метлицкой, Ольги Славниковой и Гузели Яхиной.
На книги авторов из нашей статьи действует скидка 20% по промокоду ЖУРНАЛ.
