Рейтинги
Мы публикуем отрывок из книги «Ленинград», в которой писатель и журналист, друг Сергея Шнурова, Максим Семеляк рассказывает историю легендарной музыкальной группы.
***
«Ленинград» работает с такими вибрациями, которые в принципе рассчитаны на известную всеядность — его брань изначально площадная, это группа-тотализатор. Превратив «Ленинград» в некую русскую поисковую систему, Шнуров принял необходимость отвечать на запросы, поэтому он на концертах так настаивает на всех этих им же срежиссированных аплодисментах, подпевках, поклонах и огнях в зале (в последнее время дошло до того, что он заставляет публику сперва присесть, а потом резко вскочить в процессе исполнения старинной песенки «Супергуд»). Успех «Ленинграда» — это собственно говоря не есть похвала ему или оценка, это скорее врожденное свойство, без него эти песни просто теряют смысл, они ровно с этой целью и были написаны. Поэтому и слушают их, как правило, долго и много, до тошноты. В концертном пространстве России «Ленинград» завоевал функциональное преимущество, сплетая черты бродячего цирка, стадионного рока и дискотеки прогулочного корабля. Энергетика «Ленинграда» базируется на вполне ископаемом топливе — концерты группы предельно архаичны, все управляется драйвом сугубо животного происхождения, но двусмысленной природы, отвечающей шнуровскому девизу «хорошо, что все плохо».
ООО «Ленинград» держится на трех принципах — остроумие, одурение, обществознание. «Ленинград» смешон, дик и точен — сочетание этих качеств делает его практически неуязвимым для критики: к нему сложно подходить с серьезными мерками, и одновременно, невозможно высмеять, потому что группа и сама сделает это за тебя. В песнях «Ленинграда» много чего можно услышать, от грубого до глупого, однако в нем нет грязи и самодовольства. «Ленинград» — это такой опять-таки венедиктерофеевский сфинкс, его загадки, как и было сказано, с поросячьим подтекстом, но в целом он работает скорее по герценовской формуле — «разврат в России вообще не глубок, он больше дик и сален, шумен и, груб, растрепан и бесстыден, чем глубок». Все так, и смысл «Ленинграда» — в когда-то прирученном ими и до сих пор удерживаемом настроении, которое сам Шнуров называет эсхатологическим восторгом. Как говорил ценимый Шнуровым Мамардашвили, «меня больше всего беспокоит отсутствие трагического веселья».
«Ленинград» приватизировал само ощущение праздника, это и есть его торговая марка, акции которой повышаются — чем меньше поводов для праздника, тем актуальнее институт «Ленинграда». Этот паганалий выдержан в русских литературных традициях — это праздник маленького, в общем, человека (что самым отчетливым образом запечатлено в клипе «В Питере — пить»). Шнурова обвиняли в издевательстве над людьми, хотя он перерабатывал инерцию обычного здешнего самоедства в энергию ликования; и его пресловутые лабутены тоже, как ни смешно, вышли из гоголевской шинели. В старом рассказе Мамлеева это называется — побалагурить в убожестве.
В Москве на перегоне у станции Фили однажды появилось граффити — огромное слово ХУЙ, в который были подробно вписаны облака, небо, лес, люди. Это и есть «Ленинград». Шнуров заключал в себе эту окаймляющую энергию варварства, но так, как о варварстве писала Лин Хеджинян: «Предлагаемая мною фигура поэта-варвара ни в коей мере не подразумевает романтического самодовольства. Я не собираюсь реанимировать или вновь наделять привлекательностью образ изнеженной, потворствующей своим слабостям, антиинтеллектуальной напыщенной персоны в духе романтических клише. По сути, варвар есть вполне „обычная“ личность, создающая „новую картину“. Это не маргинальный язык, но агент (и проводник) осязаемости, а также медиум умножающих себя связей. Именно логика этих новых связей и сообщает поэзии ее бесконечную гибкость и способность к трансформациям». Шнуров и превратился в агента осязаемости и именно логика новых связей привела к тому, что 2016 стал годом «Ленинграда» — многие группы тут распадались и собирались вновь, однако ни у кого не вышло вернуться и подняться на уровень выше. Велик, конечно, соблазн предположить, что Шнуров это как бы и есть Путин — ну раз медведевская эпоха совпала с «Рублем», а как вернулся Путин, вернулся и «Ленинград» (хотя с Медведевым Шнуров виделся, а с Путиным нет). Хотя после казуса Трампа в «Ленинграде» стали усматривать и общемировую биополитическую склонность к опрощению и вышеупомянутому варварству, а какой-то человек в инстаграме сравнил его с молодым Гитлером (действительно немного похож). Сам Шнуров объяснял все домыслы тем, что «Ленинград» стал эпосом — с широким пространством для инсценировок: «Ты не можешь быть успешным, потому что Путин успешен, и эти 86 процентов не дают им покоя — если ты успешен, значит ты играешь на путинской стороне, это автоматом. Хотя они сами прекрасно понимают, что мы с Шуваловым не одного поля ягоды, что мы тут выросли и существуем не благодаря, а вопреки, и претензии к нам в равной степени возникают и у православных активистов, и у системных либералов. Но обсуждать нас — это то же самое, что предъявлять австралийской группе AC/DC что-то по поводу аборигенов».
Как-то уезжая с Московского вокзала, я заметил в ларьке три кружки — Путин, Высоцкий, Шнуров. Других людей на кружках, похоже, уже не изображали. Шнуров, впрочем, скорее шел по линии Утесова — все хорошо, прекрасная маркиза. Есть такой термин — «природоохранный статус: вызывающие наименьшие опасения». Так, например, говорят о волках. С одной стороны, это, конечно, про «Ленинград» — не очень верится, что с ним можно будет совладать цензурно-репрессивным образом, на сегодняшний день это действительно большой и матерый зверь. По опросам Яндекса, главными мемами 2016 года стали «лабутены» и «в питере пить». Как-то ночью мы засиделись в ресторане Probka, что в здании Газпрома, где, как известно, в час ночи выключают свет. Часа два мы посидели при свечах — Андромедыч сел за фоно, Флорида пела про сиськи, потом Шнурову это надоело, он в три часа ночи позвонил гендиректору «Газпрома» А.Дюкову, и свет включили. Кажется, что «Ленинграду» сложно попасть под раздачу, поскольку он сам находится традиционно на раздаче. Однако же, как и всякий новостник и единоличник, пришедший из ниоткуда, он ходит по странной тонкой грани — вроде бы его любят и власти, и народ, однако же в рамках существующей логики абсурда — когда есть и закон о мате, и афиши «Ленинграда» — никто и никогда ему ничего не гарантировал, и никаких формальных покровителей у него не было и нет. Когда закон приняли, уже через три дня «Ленинград» выступил у Урганта со свежей песней про фиаско и неназванное междуножие, и на этой же неделе состоялась предельно закрытая корпоративка в Михайловском театре для совсем привластных мандаринов, где Шнуров под занавес пожелал собравшимся: «Любви и удачи, остальное спиздим!»
С другой стороны понемногу набирал массу свой снежный ком — общественная организация «Православный союз» призвала не материться на концертах в Ростове-на-Дону и Краснодаре, новосибирские активисты написали донос прокурору Юрию Чайке, в конце ноября кто-то трижды звонил в полицию из-за мата со сцены, несколько раз Шнурова штрафовали. Осенью 2016 года он был замордован съемками на Первом канале — взялся вести ток-шоу, мотивируя это соображениями творческой безопасности — депутатских запросов никто не отменял, а закрывать концерт лицу с Первого канала будет сложнее. Кроме того, «Ленинград» взялся снимать свой самый помпезный клип на песню «Кольщик» за 25 миллионов рублей, с режиссером Ильей Найтшуллером, а также промелькнул в четвертом сезоне «Физрука» — самой приметной сериальной истории нашего времени. Стас Ростоцкий описывал это так: «На съемочную площадку группа „Ленинград“ прибыла в усеченном составе — и в абсолютно блаженном неведении во что они, собственно, вписались: в тот момент членов группировки более всего занимали новый альбом „Металлики“ и парочка свежих композиций Аллы Пугачевой, разобранные Шнуром стремительно, пристрастно и филологически безупречно (особенно его расстроили рифмы). Как и в „Дне выборов“, „Ленинграду“ пришлось исполнять с экрана не собственную песню, а очередную стилизацию под самих себя, на этот раз с поражающим воображение рефреном „Нам нужен спич, пошло все в вич“. И вдруг они переглянулись, взяли инструменты и принялись играть House of Rising Sun. Их „Дом восходящего Солнца“ произвел впечатление абсолютно сногсшибательное и магическое — даже несмотря на шутовское „Деньги давай!“, гаркнутое Шнуром на финальных аккордах».
Перед очередными концертами «Ленинграда» в Барвиха Luxury Village мы со Шнуровым пошли бродить по магазинам, которые в этих краях необитаемы, как некие кунсткамеры консьюмеризма. Местный бутик Prada напоминает техасскую инсталляцию Prada Marfa, собственно изображающую торговую лавку посреди пустыни. В тот вечер похолодало, Шнуров бродил по магазину, как тот самый лихой человек по ледяной пустыне, за ним бесшумно следовали продавщицы. В итоге он выбрал себе каракулевую шубу: «Настоящий конец империи!» За шубу спросили полтора миллиона. Контрольная закупка произошла не сразу — шуб оказалось всего две в мире, никто в головном офисе продаж не поверил, что кто-то в здравом русском уме может ее приобрести, поэтому продавщицы звонили чуть ли не самой Миучче за одобрением транзакции. Пока Шнуров смотрел на свое отражение, рассказывал про недавний концерт Баскова и хвалил группу «Грибы», в магазине вдруг заиграла композиция Асмуса Титченса 83-го года. За окном как два примороженных ангела продефилировали Севыч и Парыгин — они недавно образовали группу «МАКС» с песней про Федула. И этот вакуумный магазин, и Шнуров в этой шубе, и Асмус Титченс, и эта имперски конечная цена — все было исполнено такого хрустального абсурда и одновременно железной логики, что вся семантика возможных миров воссияла вокруг и около. Нам выдали поощрительную бутылку шампанского и огромный пакет с одеждой, казалось, купили не шубу, а целую страну. Мы двинулись в гостиницу — закинуть приобретение, а кроме того Шнурову нужно было выпить лекарство для связок. Я выпил шампанского, а Шнуров свое снадобье, и мы заторопились на концерт. Уже в лифте он произнес: «Последнее время я испытываю странное ощущение — вроде как всех победили, а нахуя?»
