Рейтинги
Ирина Степановская — современная российская писательница, автор любовных романов дала нам интервью, в котором рассказала о работе врачом, начале творческого пути и женской прозе.
Мы знаем, что вы врач, кандидат медицинских наук, а ваша диссертация была посвящена методам борьбы с онкологическими заболеваниями. Что подвигло вас после 20 лет в сфере медицины обратиться к писательству?
Это произошло не «после», а одновременно. В своей жизни я навсегда останусь врачом. На мой взгляд, писателями становятся смолоду, а во «взрослом» периоде бывает, и очень часто, что людям просто что-то «стукает» в голову. И тогда они начинают писать песни, стихи, рисуют, лепят, вышивают... Я думаю, что-то происходит в головном мозге, возможно, в лимбической системе мозга. Это интересные процессы, надеюсь кто-то их когда-нибудь изучит. Люди ведь и отличаются от животных тем, что у них есть потребность в искусстве. У меня это выразилось в том, что как древний человек в пещере, изображавший оленей и слонов, я вдруг почувствовала острую потребность что-то такое изобразить словами, не зная ни техники, ни теории писательства. Это было совершенно независимо от моей врачебной работы и обычной, повседневной жизни. В голове стали появляться образы, они стали двигаться, сами своей логикой создавать разные ситуации, и так возник сюжет. Поскольку основная фактура в моей жизни была медицинской, мои герои и поместились в эту среду. Но реальная работа врачом и писательство — это две совершенно разные вещи. Никакое писательство не может идти в сравнение с необходимостью помочь реальному человеку, изнывающему от боли и страха. Хотя хорошая книга в человеке, возможно, что-то и должна изменить. Однако же почти никогда не меняет. Поэтому современная реальность такова, что писатель давно уже пишет для себя, а не для читателя. Потому что читатель уже давно всё знает в том смысле, что основные сюжеты давным-давно написаны и миллион раз прочитаны. А если что-то и не знает, то всегда может открыть интернет и узнать. А вот писатель в своей писанине заново открывает себя, рефлексирует, решает свои комплексы, реализует то, что не удалось взаправду. А читатель это всё читает и над ним посмеивается. Ну, во всяком случае, я так вижу.
Почему вы решили выбрать направление женской прозы?
Спасибо за этот вопрос, мне кажется, он наиболее дискуссионный. Отнести произведение к какому-то подвиду жанра скорее задача для продажника, чем для писателя, от этого зависит коммерческий успех книги. Но как быть вот с такими вещами: «Аэропорт» Хейли — это триллер или производственный роман? «Миссис Дэллоуэй» — женская проза или поток сознания? «Спутники» Веры Пановой — это точно про медицину? «Унесенные ветром» — исторический роман или семейная сага? «Три сестрицы под окном пряли поздно вечерком...» — женская поэзия? «Все счастливые семьи похожи друг на друга...» — об отношениях в семье?
Я стойко стою на том, что пишу беллетристику. Мои герои — и женщины, и мужчины. Они не могут быть вне отношений, работы, конфликтов в семье или на производстве, но это не значит, что я пишу об узких проблемах, обусловленных гендером. Хотя в курилках, пардон, в переговорных комнатах я тоже употребляю словосочетание «женский» рассказ. Но для меня это означает единственное: в этом конкретном произведении главными героями будут женщины. И всё.
Какие темы вам нравиться развивать в своих книгах? Транслируете ли вы через них свои жизненные ситуации или ситуации своих знакомых?
Зная, как Чехов поссорился с Левитаном или Некрасов с Тургеневым и Толстым, я не использую жизненные ситуации своих знакомых в своих произведениях. Но для того, чтобы писать нужны опыт и фактура. Невольно какие-то фрагменты чьих-то жизней, внешность, поступки, обстоятельства могут совпадать с образами героев. Часто это получается интуитивно. Если я это замечаю, я стараюсь избежать узнаваемого сходства. Единственное исключение это повесть «Картофельный фонд», которая вышла в печать под названием «Замирая от счастья». Её герои — учёный-биолог Нестеров и его жена Прасковья Степановна мои родные дедушка и бабушка. Их собака Рокс тоже существовала, как и вся фабула о картофельном фонде.
Что касается самих тем, то для меня писательство, как актерство, мне нужна сверхзадача, без этого мне нечего писать. Чаще других меня волнует проблема личностного роста или деградации. Правда, в «Замирая от счастья» никакой сверхзадачи не было. Мне просто хотелось рассказать об удивительной любви этих двух людей в ужасно тяжелые времена.
Были ли у вас какие-то интересные знакомства во время писательской деятельности? Расскажите вашу любимую историю, связанную со знакомством, которое принесло вам писательство.
У меня много знакомых среди прекрасных писателей и в нашей стране, и за рубежом. Но это отдельный длинных рассказ.
Кто ваш любимый автор?
В мировой литературе столько великолепных писателей, что невозможно выделить одного. В природе существует явление резонанса и согласно ему я перечитываю любимые книги или отрывки из них, чтобы вызвать нужный резонанс в своей душе. Или, наоборот, душа требует того или иного отрывка. Некоторые произведения я перечитываю по много раз и не перестаю восхищаться ими. А некоторыми восхищаюсь, но не перечитываю. В разных местах моего обиталища лежат стопки книг. Я подхожу и беру ту, которая больше подходит к нужному моменту. В числе постоянно перечитываемых: Чехов, Тургенев, Фицджеральд, Уайдлер, И. Шоу, Во, Набоков, Нагибин, Аксенов, Мариенгоф, Мердок... И особняком «Анна Каренина», в которой я помню наизусть целые абзацы.
Писательство для вас привычка или порыв вдохновения? Расскажите про вашу писательскую рутину?
В романе «Дальний умысел» (очень смешном) современного английского писателя Тома Шарпа есть эпизод: одного туповатого литератора подставляют на интервью вместо талантливого автора, пожелавшего остаться неизвестным.
— О чем же он будет говорить?" — в ужасе спрашивает издатель у своей компаньонки.
— Он обожает рассказывать, как перед работой чинит перья. Он же пишет перьевой ручкой. В наше-то время!
— Вот пусть об этом и говорит и, ради бога, ни о чем больше. — хватается за голову издатель.
Любой писатель, и, особенно, писательница может рассказать о нехватке времени, о столике у детской кроватки и о том, как трудно найти понимание у близких, когда тебя не печатают годами. Я же расскажу о том, как хочется есть. Не в том смысле, в котором писали Нагибин и Катаев про гонорар, на который можно купить хорошие ботинки и прекрасный костюм, и за это можно продать душу, а в том, что писательский труд вызывает бешеный аппетит. Настоящее обжорство. И самое главное — не начать обжорство перед работой. В противном случае хочется спать или почитать кого-то, кто пишет лучше тебя. А если, наоборот, сядешь за работу голодной, то думаешь не о тексте, а об еде, и тоже ничего дельного в голову не приходит. Поэтому нет ничего удивительного в том, что большинство писателей ведут полуголодное существование. Оно позволяет им все-таки что-то писать и надеяться, что если напишут что-то хорошее, то с голоду не умрут. Хотя последнее и спорно. Но бывают и исключения.
Какая из ваших написанных книг нравится вам больше всего и почему?
Мне рассказывали об одном писателе, который оклеил стены своего кабинета своими романами, потом ходил вдоль них и читал. Говорил: «Хорошо написано!» Может это и анекдот, но я точно не из таких. Когда я над чем-то работаю, неважно, крошечный ли это рассказ или большой роман, это произведение занимает все мои мысли. Но когда я уже закончила его и, самое главное, оно уже напечатано, я о нем больше не думаю и не возвращаюсь к нему. Сейчас я занята редактированием нового сборника рассказов, и эти рассказы для меня важнее всего. Закончится эта работа, самым любимым и важным будет что-то другое.
Расскажите, как вы попали в литературный мир?
Мне повезло. Сначала я мыкалась со своим первым романом по разным мелким издательствам. Мне казалось, что в крупных издательствах мне делать нечего, там меня не возьмут. За два года из мелких издательств мне никто не ответил. За это время я написала второй роман и, вообще уже ни на что не надеясь, решила сама отнести его в АСТ. Там на первом этаже была комнатка, в которой от пола до потолка по всему периметру лежали на полках принесенные рукописи. Как в морге. Это было время, когда романы начала писать вся страна. Не забуду, каким взглядом окинули меня работавшие там две девушки. Одна заставила подписать бумагу, что рукопись я сдала, а другая закинула мой роман куда-то под стол, потому что места на полках уже не было. Прошло полгода или больше. Был месяц август, я улетала в отпуск, не помня ни о каком романе. Когда самолет рулил по взлетной полосе, раздался звонок от мамы.
— Тебе только что звонили из издательства, — сказала она.
— Твой роман напечатают.
Так на самолете я вырулила в число писателей.
С тех пор меня печатали разные издательства. Но точно так же, как отвечать на экзамене надо идти к самому главному преподавателю, а лучше к профессору или академику, то и с рукописью надо идти в самое большое издательство. Много лет я сотрудничаю с издательством Эксмо. Наши отношения то затухают, то развиваются, сейчас они снова на подъёме. Многие писатели как дети, им нужен присмотр, промоутер, менеджер, консультант и редактор. С завистью я читаю о том, что Суворин опекал Чехова, без Пушкина и Плетнёва — не было бы Гоголя, без Некрасова -Тургенева, Гончарова и Герцена, без Катаева — Аксёнова... Ну, а мы малы, нам хороший редактор и менеджер ещё нужнее.
Как вы относитесь к тому, что книги сейчас существуют в разных форматах, в том числе электронном и аудио?
Мне главное не в каком формате читать, а что читать. Форматы всегда были разные. Египтяне писали на папирусе, Цезарь царапал свои записки о Галльской войне на глиняных табличках. В средние века в монастырях и университетах переписчики корпели над огромными листами толстенных фолиантов, застегивавшихся на замки. Я лично помню желтоватые затасканные страницы «Нового мира» и глянцевые обложки «Иностранной литературы», передававшихся из рук в руки. Теперь же, избалованная, я могу гладить корешки моих любимых книг, стоящих у меня в шкафу.
Я не знаю статистику, но думаю, что наименований книг сейчас издано больше, чем в советское время, и люди «перекормлены» литературой. Да, это проблема для книжной торговли. Один тренд сменяет другой, и книги выпускают в рамках модного, а значит, и хорошо продающегося. В последнее время, как я заметила, у нас стойкий тренд на всё хорошее. С утра, прямо как встал, должны быть хорошие новости, весёлые книжки, красивые картинки. Меня умиляет, когда я читаю про какую-нибудь книгу в отзывах: «читается легко». Это как все время с утра выбирать чизкейк из пятнадцати разновидностей чизкейков и кофе из девяти сортов. Но сладкое по утрам каждый день вредно, может и стошнить-с. Мне кажется, скоро тренд сменится, произойдет поворот к реальности, неважно на каком носителе, и я надеюсь, что люди опять будут над книгой размышлять. Однако произведения объёмные и любимые удобнее иметь «в бумаге». Проще вернуться к нужным страницам, чтобы перечитать и в очередной раз ими восхититься.
Чем вы еще любите заниматься?
Я люблю смотреть кино и гулять со своей прекрасной, умнейшей немецкой овчаркой Дианой, которую дома зовут просто: Хорошечкой. Читать же — это для меня не из разряда любить, это из внутренней потребности. Это, как гладить постельное бельё. Можно его не гладить? Конечно. И ничего плохого от этого не будет. Многие люди и не гладят, и не читают, и не являются от этого плохими людьми. Но я всю жизнь это чёртово белье глажу, а если не выглажу, то мне не хочется на него ложиться, я не могу заснуть, и мне от этого плохо. Так же и с чтением. Если я не прочитаю хотя бы 2 страницы на ночь... А может и в самом деле, ну его на фиг это бельё?
Вы сейчас пишете новый роман...
Я суеверна насчет недописанных и неизданных произведений. Могу сказать только, что планирую дописать его к Новому Году. Сейчас уже написано более 400 страниц.