Классик американской литературы о книгах, любви и отношениях
Филип Рот (1933 — 2018) был из того же поколения американских писателей, что и Джон Апдайк, Томас Пинчон, Тони Моррисон и Дон Делилло. Все они родились в 1930-е годы и внесли свой весьма значительный вклад в мировую литературу.
Рот был одним из самых награждаемых авторов в США: он лауреат Пулитцеровской премии (1998), премии Франца Кафки (2001) и Международной Букеровской премии (2011). Его перу принадлежат такие замечательные романы, как «Немезида», «Прощай, Коламбус», «Заговор против Америки» и многие другие книги, вошедшие в золотой фонд американской прозы.
| Чтение — ключ ко всему. «Людское клеймо» |
| Существует неправда, помогающая вскрыть правду, и это художественная литература. «Призрак уходит» |
| Разговор — это не обязательно поединок, где ты стреляешь и в тебя стреляют, где ты рискуешь своей жизнью и охотишься за чужой! А слова — вовсе не бомбы и пули, нет, они могут быть маленькими подарками, исполненными смысла. «Случай Портного» |
| Непредсказуемым оказалось, как выяснилось, и наше прошлое, которое мы изучали в школе, ошибочно именуя этот предмет историей, — безобиднейший предмет, суть которого заключается в том, чтобы все, что оказывалось неожиданным для современников, задним числом описать как неизбежное. «Заговор против Америки» |
| В стране и впрямь существует заговор, и я без малейшего труда перечислю входящие в него силы. Это истерия, невежество, злоба, глупость, ненависть и страх. «Заговор против Америки» |
| Кому-то везет, а кому-то и нет. Любая биография — это игра случайностей, и, начиная с зачатия, тирания случая определяет всё. Случай — вот что, я думаю, имел в виду мистер Кантор, хуля то, что он называл Богом. «Немезида» |
| Разумеется, я видел, что люди иногда терпят неудачи. Почему? Потому что удача не терпит некоторых людей. «Моя мужская правда» |
| Сумей перерасти собственные эмоции. И этого не я от тебя требую, а сама жизнь. Иначе ты будешь просто-напросто затоплен нахлынувшими на тебя чувствами. Затоплен и смыт — и никогда уже не сумеешь вынырнуть на поверхность. «Возмущение» |
| Люди ошибочно полагают, будто любовь придает им цельность. Ищут по свету свою придуманную Платоном половинку. Но я-то знаю, что это не так. Я знаю, что ты был цельной натурой, пока не вляпался в эту историю. И любовь не придает тебе цельности, а, напротив, разрывает тебя на части. Ты был цельным, ты был герметично закупоренным — и вдруг тебя вскрыли. В твою цельность вторглось инородное тело — она! Полтора года ты пытался приживить это инородное тело. Но ты не вернешь былой цельности, пока не отторгнешь его, это инородное тело. Или ты его отторгнешь, или оно приживется, но так, что тебя разрушит, потому что прижиться как-нибудь по-другому оно просто-напросто не может. «Умирающее животное» |
| В природе человека заложен изрядный биологический парадокс: предполагаемого сексуального партнера ты видишь и чувствуешь насквозь буквально с первого взгляда. Узнаешь о нем сразу все. Поначалу вас тянет друг к другу чисто поверхностно, но интуитивно вы оба ощущаете, что этой неожиданной тяге присуще и некое глубинное измерение. Причем влечение само по себе не является ни одинаковым по силе, ни хотя бы симметричным: ей в тебе нравится одно, а тебе в ней — совершенно другое. На поверхности какое-то время находится взаимное любопытство, и вдруг заявляет о себе в полный голос глубинное измерение. «Умирающее животное» |
| Сначала он сам предпочел быть инкогнито, но прошло время, и инкогнито сделалось его сутью. «Американская пастораль» |
| Ненависть — опасная вещь. С ней ведь как: начнешь — и не остановишься. Зайдешь в сто раз дальше, чем хочешь. Ее трудней держать под контролем, чем что-либо другое на свете. Легче пить бросить, чем ненависть обуздать. «Людское клеймо» |
| А у Бога есть совесть или нет? Какая у Него сфера ответственности? Или Он не знает никаких пределов? «Немезида» |
| Ложь — банальная штука, но если обманывают тебя и остаешься в дураках ты сам, это уязвляет до глубины души. «Обычный человек» |
| В каждой душе своя собственная кузница предательства. «Мой муж — коммунист!» |