В некоторые из них вы можете сходить и сейчас
Что есть, что пить и с кем общаться? Часто ответ на этот вопрос зависит от заведения, которое вы выбираете для обедов и ужинов. У писателей XIX-XX веков были свои любимые места, и поклонники точно знали, где их искать. Мы решили вспомнить некоторые их этих баров и ресторанов.
Чтобы навсегда войти в историю литературы, «Бродячей собаке» понадобилось всего четыре года. Кабаре было открыто в конце 1911-го и закрылось в 1915-м: во время Первой мировой войны даже его беспечным посетителям стало не до веселья. Но какое это было время и какие посетители! В «Собаке» коротали вечера (а точнее, ночи) Анна Ахматова, Осип Мандельштам, Николай Гумилёв, Тэффи, Владимир Маяковский, Всеволод Мейерхольд, Алексей Толстой, Аркадий Аверченко и многие другие. Здесь впервые прозвучали стихотворения, ставшие потом символами Серебряного века, музыкальные пьесы, исполняющиеся до сих пор.
«Да, я любила их, те сборища ночные, — / На маленьком столе стаканы ледяные, / Над черным кофеем пахучий, зимний пар, / Камина красного тяжелый, зимний жар, / Веселость едкую литературной шутки / И друга первый взгляд, беспомощный и жуткий», — писала о посещениях «Бродячей собаки» Анна Ахматова.
В 2001 году на волне интереса к дореволюционной России заведение возродилось и действует до сих пор.
1 сентября 1964 при ленинградском ресторане «Москва» открылось небольшое кафе. Изначально его называли «Подмосковьем» (что логично), но позже заведение окрестили «Сайгоном» из-за идущей в то время войны во Вьетнаме. Трудно сказать, сделали ли это сами посетители, или же другие ленинградцы, представлявшие помещение кафе маленьким филиалом ада. Репутация у «Сайгона» среди законопослушных советских граждан и правда была не самой лучшей. Ведь там, страшно сказать, собиралась вся неформальная тусовка Ленинграда. Поэты и прозаики, художники и музыканты. Словом, все те, кто был гоним и не понят в эпоху застоя. Частыми посетителями кафе были Довлатов, Смоктуновский, Гребенщиков, Цой. До своей эмиграции захаживал сюда и Бродский.
«У самого входа был небольшой барчик с коньячком и столики со стульями. Место это было элитное и напоминало подпольный книжный магазин. Там-то и собиралась солидная публика — поэты. Я сразу проходил дальше, где была молодежь, серые круглые стойки, широкие подоконники и пластинки “из-под полы”. Люди были с хайратниками, с холщовыми сумками с Демисом Руссосом и почти все — с флейтами. Стояли в очереди к Стелле, она лучше всех заваривала кофе», — вспоминает художник Дмитрий Шагин.
«Сайгон» закрылся в конце 80-х, ни одна попытка реинкарнации легендарного клуба к успеху не привела.
А теперь давайте переедем в Москву! Но не в богатый гостеприимный купеческий город, каким он был до революции, или блестящую столицу, какой мы видим ее сейчас, а прямо в пекло криминальной и бродяжьей жизни. В доходном доме Ярошенко по адресу Подкопаевский переулок, 11 располагался один из самых знаменитых и пугающих трактиров Москвы. «Каторга» уже своим названием кричала о том, кем были посетители этого места. В начале XX века его «воспел» Владимир Гиляровский, после чего заведение приобрело даже несколько романтическую репутацию. В ночлежки дома Ярошенко, а может быть, и в сам трактир Гиляровский приводил Константина Станиславского, Владимира Немировича-Данченко и артистов Московского художественного театра, готовящихся ставить пьесу «На дне».
«“Каторга” — притон буйного и пьяного разврата, биржа воров и беглых. “Обратник”, вернувшийся из Сибири или тюрьмы, не миновал этого места. Прибывший, если он действительно “деловой”, встречался здесь с почетом. Его тотчас же “ставили на работу”», — писал Владимир Гиляровский в своей книге «Москва и москвичи».
Сегодня никакой «Каторги» на Хитровской площади, конечно, нет. А о «славном» прошлом напоминают лишь экскурсоводы, рассказывающие группам об ужасах, когда-то там творящихся. Трактиры заменили кофейни, и, признаемся честно, мы этому рады.
Ладно, в Москве тоже все было не так уж плохо. Встречались и рестораны, кухне и обстановке которых могли позавидовать даже их французские «собратья». Одним из таких мест был ресторан на первом этаже «Метрополя». Купол для банкетного зала проектировал сам Владимир Шухов, создатель знаменитой телевизионной башни, а эскизы для росписей плафона готовили художники первого ряда.
Вопреки расхожему мнению, «Метрополь» был скорее местом встречи богатых коммерсантов, а не дворян и богемной тусовки. Однако литераторы не могли обойти вниманием столь блестящее заведение. До революции сюда захаживал Александр Куприн, позже гостями отеля и посетителями ресторана были Бернард Шоу и Джон Стейнбек. А американский писатель Амор Тоулз вообще посвятил этому месту целый роман «Джентльмен в Москве».
«Декабрь, “Пьяцца”... Со времени открытия “Метрополя” москвичи считали рестораны отеля одними из лучших мест в городе для встречи Нового года. Уже первого декабря в “Пьяцце” стояла елка, на которой висели гирлянды и венки. К восьми часам тридцать первого декабря, к моменту, когда начинал играть оркестр, все столики были уже заняты» — так себе представлял Амор Тоулз «Метрополь» XX века в романе «Джентльмен в Москве».
Одной из главных гастрономических достопримечательностей Москвы XIX — начала XX века был «Большой Патрикеевский трактир», но это официальное название, посетители же именовали его по фамилии владельца «Тестовским». Суточные щи, гурьевская каша и молочные поросята славились на всю Первопрестольную, а многоэтажные кулебяки выписывали даже в Петербург.
Так же как и богатый утонченный «Метрополь», трактир не был местом сбора московской богемы, поэты и писатели заходили сюда за вкусной едой и «русским духом». В «Тестовском» трактире можно было встретить Бальмонта или Чехова, в свое время его полюбил и юный Брюсов, в своих произведениях трактир нахваливал Шмелев:
«Сиги там розовые, маслистые, шемая, стерлядка, севрюжка, осетрина, белорыбица, нельма — недотрога-шельма, не дается перевозить, лососина семи сортов. А вязигу едали, нет? Рыбья “струна” такая. В трактире Тестова...», — вспоминал Иван Шмелев в рассказе «Рождество в Москве».