Рассказываем о знаменитом цикле
«Рождественская песнь в прозе»
Говорят, что Чарльз Диккенс изобрел Рождество, и с этим сложно спорить. Ровно 180 лет назад он опубликовал «Рождественскую песнь в прозе», а затем в течение шести лет выпускал повести накануне 25 декабря.
Эти произведения заложили основные праздничные традиции и до сих пор остаются одним из главных чтений на зимних каникулах. Но, в отличие от многих святочных текстов, Диккенс писал не милые сказки, а социальные проповеди. Что и как писатель пытался донести до своей публики в «Рождественских повестях»? Рассказываем в нашем материале.
Для начала разберемся с тезисом об «изобретении» Рождества. Конечно, праздник отмечали задолго до появления писателя на свет, но к моменту, когда молодой автор взялся за перо, сочельник и святки были совсем иными.
Удивительным образом на традиции Рождества повлиял пуританин Оливер Кромвель, возглавивший Английскую революцию. При нем и его соратниках праздник из веселого карнавала (рождественские интермедии были известны со времен Средневековья) с милой традицией чревоугодия (пышные застолья в это прекрасное время обожал еще Генрих VIII) превратился в религиозное действо. Людям запретили любые «языческие» радости, в том числе колядки, подарки и пирушки.
Англичане довольно быстро восстановили монархию, но вот Рождество на прежние позиции не вернулось. Оно праздновалось либо в богатых домах, которые подражали королевской семье и ставили елку (немецкая традиция, привнесенная принцем Альбертом), либо в деревнях, где сохранились те самые «языческие традиции», например — колядки и обычай собираться за одним, пусть даже бедным столом.
Сам Диккенс обожал Рождество. Смешав обе традиции (светскую и народную), он создал ту модель праздника, которую мы видим сейчас, а еще несколько традиций изобрел самостоятельно. Так, например, до него индейка не была традиционным блюдом, однако Скрудж дарит Крэтчитам именно ее:
«— Я пошлю индюшку Бобу Крэтчиту! — пробормотал Скрудж и от восторга так и покатился со смеху. — То-то он будет голову ломать — кто это ему прислал. Индюшка-то, пожалуй, вдвое больше крошки Тима! <...>
Ну и индюшка же это была — всем индюшкам индюшка! Сомнительно, чтобы эта птица могла когда-нибудь держаться на ногах — они бы подломились под ее тяжестью, как две соломинки».
Да и традиция дарить подарки детям после выхода «Рождественской песни в прозе» из добровольной превратилась в обязательную. Спасибо, старина Диккенс, от лица всех дарителей!
Возможно, отчасти потому, что «Рождественские повести» впитали в себя образы деревенского праздника, они носят черты традиционной английской сказки, которая, в отличие от других европейских волшебных историй, как раз полна призраков. Эти существа встречаются в трех из пяти повестей Диккенса. А в «Битве жизни», единственной, где нет потустороннего элемента, то и дело появляются «призраки прошлого» — воспоминания об участниках кровопролитного сражения, которое случилось там, где стоит дом главных героев.
«Ведь здесь, где мы теперь сидим, где я видел сегодня утром, как плясали мои девочки, где только что для нас собирали яблоки, с этих вот деревьев, корни которых вросли не в почву, а в людей, — здесь погибло столько жизней, что десятки лет спустя, уже на моей памяти, целое кладбище, полное костей, костной пыли и обломков разбитых черепов, было вырыто из земли вот тут, под нашими ногами».
Эта битва становится для героев аллегорией собственной судьбы и собственной борьбы. Но не призраками едины. В «Колоколах» Диккенс с удовольствием вводит и более традиционных сказочных существ:
«Он видел, что башня, куда его занесли завороженные ноги, кишмя кишит крошечными призраками, эльфами, химерами колоколов. Он видел, как они непрерывно сыплются из колоколов — вылетают из них, выскакивают, падают. <...> Он видел их в домах, хлопочущими около спящих. Видел, как одних они успокаивают во сне, а других стегают плетками; одним орут что-то в уши, другим услаждают слух тихой музыкой; одних веселят птичьим щебетом и ароматом цветов; на других, чей сон и без того тревожен, выпускают страшные рожи из волшебных зеркал, которые держат в руках».
Интересно, что писатель «приручил» эльфов и заставил их служить своей социальной цели: наказывать грешников и помогать бедным. Именно это не позволяет полностью ассоциировать «Рождественские повести» с волшебными сказками. Так же как и с готическими романами, хотя соблазн тут велик.
И действительно, элементов готики в повестях пруд пруди. Тут и все те же призраки, и мотив одиночества («Рождественская песнь в прозе», «Одержимый»), и воспоминания о старине («Битва жизни»), и сумасшедший Ученый («Одержимый»). Мы уже не говорим о горящих свечах, пустых комнатах и раздающемся эхе, которое читатели то и дело слышат в текстах. Однако целью готического романа может быть что угодно, но никак не проповедь. И готику, так же как и сказочные элементы, Диккенс использует, чтобы завладеть умами читателей и донести до них свои социальные идеи. Именно поэтому, отвечая на вопрос: «О чем же на самом деле „Рождественские повести“?» стоит в первую очередь поговорить про их проповеднический характер.
Существует несколько легенд о том, почему Диккенс взялся за «Рождественскую песнь в прозе» — первую из своих повестей. По одной из них, писатель остро нуждался в деньгах. По другой, у него была договоренность с ученым-экономистом Саутвидом Смитом, который попросил Диккенса поднять в прессе вопрос ограничения детского труда. Однако писатель решил выступить не как публицист, а как новеллист, и 10 марта 1843 года он писал Смиту:
«Не сомневайтесь, что, когда вы узнаете, в чем дело, и когда узнаете, чем я был занят, — вы согласитесь с тем, что молот опустился с силой в двадцать раз, да что там — в двадцать тысяч раз большей, нежели та, какую я мог бы применить, если бы выполнил мой первоначальный замысел».
Надо сказать, замысел действительно удался. Как минимум в том, что работодатели (да и сами служащие) начали задумываться о выходном в день Рождества. Диккенс нередко читал свои произведения на публике в Великобритании и США. И существует легенда, будто бы чета американских предпринимателей, услышав его выступление, сделала 25 декабря нерабочим днем на своей фабрике.
В первых двух повестях («Рождественская песнь в прозе» и «Колокола») писатель активно обращает внимание публики на беды рабочего класса и призывает искоренить их с помощью образования. Причем сам он искренне верит в то, что это возможно. Именно поэтому финал «Колоколов» гораздо более светлый и сказочный, чем реалистичный сон Тоби Вэка, не вызывает вопросов и не кажется натянутым.
Со временем социальная острота диккенсовских повестей начинает спадать. И если в «Рождественской песни в прозе» читатель вместе с Духом нынешних Святок путешествует по миру и видит, как празднуют и на суше, и в море, то уже в «Колоколах» перед нами трагедия только двух семей, хотя и представляющих собой целый рабочий класс.
В «Сверчке за очагом» тема бедности немного сдает свои позиции. Трагедия Калеба Пламмера и его слепой дочери Берты по-прежнему показана очень ярко, на первый план выходит мотив семьи, как главной ценности для человека. Он появляется еще в первой повести (отношения Скруджа с сестрой и племянником), но в «Сверчке» намеренно идеализируется. Зачем? Возможно, только в счастливой и крепкой семье, по мнению Диккенса, может взрослеть полноценная личность.
«Если бы вы только видели маленькую миссис Пирибингл, когда она возвращалась в дом вместе с мужем, держась за ручку бельевой корзины и всеми силами показывая, что помогает ее тащить (хотя корзину нес муж), это позабавило бы вас почти так же, как забавляло его. Пожалуй, это понравилось даже сверчку, — так мне по крайней мере кажется; во всяком случае, он снова начал стрекотать с большим рвением. <...>
— И он обязательно принесет нам счастье, Джон! Так всегда бывало. Когда за очагом заведется сверчок, это самая хорошая примета!
Джон взглянул на нее с таким видом, словно чуть было не подумал, что она сама для него сверчок, который приносит ему счастье».
Еще ярче мотив семейных ценностей проявляется в «Битве жизни», где важную роль играют взаимоотношения сестер, идея самопожертвования и воссоединения. Именно Диккенс возродил Рождество как семейный праздник. Таким этот день остается до сих пор.
Семейная тема в какой-то мере звучит даже в «Одержимом», где главный герой — Ученый Редлоу — становится по-настоящему одиноким только после сделки с Призраком, а в финале все-таки встречает Рождество в кругу слуг и знакомых, возвращая духу его Дар. Но в большей степени эта повесть — о балансе разума и чувств. Редлоу хочет избавиться от гнетущих воспоминаний, а Призрак даже обещает не стирать знания, которые герой почерпнул из книг. Вот она, удача! Однако, потеряв чувства, главный герой утрачивает и связь с жизнью, людьми и даже музыкой:
«Он остановился, чтобы послушать донесшуюся откуда-то печальную музыку, но услыхал лишь мелодию, издаваемую бездушными инструментами; слух его воспринимал звуки, но они не взывали ни к чему сокровенному в его груди, не нашептывали ни о прошлом, ни о грядущем».
Если ретроспективно посмотреть на другие повести, то станет ясно, насколько важна для Диккенса эта связь рационального и чувственного. Для того, чтобы донести до читателя свои мысли, будь то социальные идеи или рассуждения о вечных ценностях, писатель активно «погружает» публику в текст, воздействуя на органы чувств. Диккенс не стесняется напоминать о возвышенных эмоциях, например восприятии музыки:
«Его ликующие возгласы прервал церковный благовест. О, как весело звонили колокола! Динь-динь-бом! Дили-дили- дили! Дили-дили-дили! Бом-бом-бом!»
И о вполне низменных, но всем понятных, например желании вкусно и сытно поесть:
«На полу огромной грудой, напоминающей трон, были сложены жареные индейки, гуси, куры, дичь, свиные окорока, большие куски говядины, молочные поросята, гирлянды сосисок, жареные пирожки, плумпудинги, бочонки с устрицами, горячие каштаны, румяные яблоки, сочные апельсины, ароматные груши, громадные пироги с ливером и дымящиеся чаши с пуншем, душистые пары которого стлались в воздухе, словно туман».
Благодаря этому читатели почти физически ощущают не только приятные мгновения, но также боль и страх главных героев. А затем вместе с ними радуются чудесному избавлению от кошмара. Именно поэтому, чтобы по-настоящему понять Диккенса, очень важно доверять своим чувствам. Убедитесь в этом сами!
А для того, чтобы чтение было приятнее, мы дарим скидку 20% на книги с «Рождественскими повестями» по промокоду ЖУРНАЛ.