«Эй, вратарь, готовься к бою…»: футбол в литературе XX века

24 октября 1897 года в Санкт-Петербурге состоялся первый официальный футбольный матч Российской империи. Но отечественная история игры в «ножной мяч» (foot ball) началась немного раньше и вовсе не в столице, а в подмосковном промышленном городке Орехово-Зуево: на текстильный завод Саввы Морозова ее завезли инженеры-англичане.

Клеймо «пролетарского» вида спорта плотно закрепилось за футболом, а новизна сделала его забавой молодых. В культуре эта игра долго оставалась развлечением школьников и рабочих, но ничто не вечно. Мы решили посмотреть, каким видели футбол разные авторы.

Футболист — болван 

Литература конца XIX — начала XX века быстро реагировала на перемены. Электричество, развитие железных дорог и появление трамваев — поэтов и писателей, даже таких именитых как Лев Толстой и Николай Гумилев, интересовало многое. Но вот на спорт (за исключением верховой езды) они почти не обращали внимания. Чуть раньше в текстах появился теннис, что касается футбола, то, как утверждает филолог Олег Лекманов, первое найденное им стихотворение об этой игре датируется 1910 годом. И оно, конечно, о детском состязании:

«Графит на крыше раскален. / Окно раскрыто. Душно. / Развесил лапы пыльный клен / И дремлет равнодушно. / Собрались мальчики из школ. / Забыты вмиг тетрадки, / И шумен бешеный футбол / На стриженой площадке...»

Полный текст стихотворения Саши Черного был опубликован в журнале «Сатирикон» — издании, рассчитанном на широкую аудиторию. Только здесь и могло появиться упоминание нового увлечения, постепенно входящего в моду.

Однако приличная публика начала XX века игру недолюбливала. Об этом красноречиво говорят газетные заметки. Журналисты смаковали подробности драк на поле, дивились странной форме спортсменов и с удовольствием описывали необычные случаи, типа игры артистов-лилипутов. Впрочем, не только газетчики, поэты тоже смотрели на футбол скептически. Так, в стихотворении Николая Вержбицкого футболист угодил в весьма странную компанию: «Можно быть плохим поэтом, / Проституткой, футболистом, / Готтентотом...»

Игрок в футбол в текстах нередко оказывается болваном. В стихотворении «Наступление ночи», напечатанном в юмористическом журнале «Осколки», только он остается в стороне от любовных мечтаний: «Из труб не виется дымок, / Идет на свидание кошка, / И девы капризная ножка / Танцует пред сном “кэк-уок”... / Ряды неотступных забот / Сменяются грезою сладкой, / А старая дева украдкой / Стишки из шкатулки берет.

Все это вступительный лист / Симфонии “Ночи” открытый; / И спит лишь да-а-а-вно, как убитый, / Не чувствуя ног футболист!»

Как пишут авторы статьи «Ликует форвард на бегу...», социальному упрочнению спортсменов не способствовала и созвучность слова «футболист» со скандальным «футуристом»: «Будь ты глупым футуристом; / Будь ты даже футболистом; / Будешь ты ей Пушкина милей...»

Уличный футбол начала века был тесно связан с драками, в литературе он оказался в одном ряду с боксом, как, например, в стихотворении Осипа Мандельштама, написанном в 1913 году: «Телохранитель был отравлен. / В неравной битве изнемог, / Обезображен, обесславлен / Футбола толстокожий бог.

И с легкостью тяжеловеса / Удары отбивал боксер: / О, беззащитная завеса, / Неохраняемый шатер!»

С другой стороны, с темой футбола в русской поэзии связан мотив наготы и атлетического сложения. Спортсмены, в том числе и футболисты, уподоблялись античным богам, и это хоть немного спасало их репутацию в глазах публики.

Футболист — машина

Прозаики футболом не интересовались еще дольше чем поэты. «Зависть» Юрия Олеши — первый роман, где матчу отведена целая глава — появился лишь в 1927 году. Интересно, что уже здесь игра напрямую сравнивается с боем, а против советской команды выступают немцы. Однако акцент в книге сделан не на национальности соперников, а на их манере играть. Зарубежные индивидуалисты противопоставляются советским коллективистам, а главный герой матча, Володя Макаров, не только спортсмен, но и рабочий. Олеша таким образом поддержал идею советской власти о том, что спорт не должен быть профессиональным занятием. Володя прямо сравнивает себя с машиной, и его юношескому максимализму и желанию быть таким же «замечательно равнодушным» и гордым как машина, невольно сочувствуешь, хотя сама идея механизации отмерла в тех же 20-х.

Роман вышел в эпоху, когда предубеждения против футбола если не забылись, то, во всяком случае, отошли на второй план. После революции знаменитая английская игра расцвела в Советской России пышным цветом. Новая власть во многом поощряла увлечение молодежи. Связано это было и с происхождением футбола (помним о том, что в нашей стране он появился именно в фабричной среде), и с массовостью, и, не в последнюю очередь, с доступностью: ведь при желании играть можно, где угодно. И в советской прозе, и в советской поэзии футбол ассоциировался с борьбой за ценности нового мира. Однако была и еще одна метафора, связанная с игрой — болезнь. Всеобщая одержимость футболом не могла не стать предметом насмешек фельетонистов и поводом для беспокойства местных властей. О том, что творилось на поле и трибунах, можно узнать из рассказа Ильфа и Петрова «Любители футбола».

Футболист — солдат

В начале 30-х годов идеология СССР изменилась. Битва за новый мир осталась где-то в прошлом, внимание партии сконцентрировалось на борьбе с внешними и внутренними врагами, якобы мечтающими уничтожить былые достижения. Все это резко преобразило и футбольные метафоры. Игра к тому времени приобрела бешеную популярность и стала неизменно ассоциироваться с войной.

Так, в стихотворении «Вратарь» Василия Лебедева-Кумача (1936 год) звучит прямой призыв к мобилизации: «Эй, вратарь, готовься к бою, — / Часовым ты поставлен у ворот! / Ты представь, что за тобою / Полоса пограничная идет!»

Этот текст был положен в основу марша, прозвучавшего в фильме «Вратарь», автором сценария которого был Лев Кассиль. Спустя год писатель опубликовал повесть «Вратарь республики», где милитаристские мотивы сопровождают описание всех матчей. Даже начало карьеры Антона Кандидова в качестве условного ловца арбузов оказывается военизированным: арбузы сложены «бастионами» и Антона «как бы бомбардируют ими». Дальше — больше: главный герой «отвоевывает» у Волги затопленный город (Антон тоже непрофессиональный футболист), а в конце, на чествовании победившей советской сборной, уже и сам пугает врагов: «за тобой будет что-нибудь поважнее футбольных ворот, то чесать будем еще не так... Одним словом, я думаю, вам и так понятно...»

Интересно, что здесь, как и в «Зависти», на первый план выходит вратарь — единственный игрок-индивидуалист в команде. Образ голкипера развивается и романтизируется будто вне традиции. Параллельно с этим поэты продолжают воспевать футбольный коллективизм. В стихотворении «Наша команда» Германа Лапсина спортсмены готовы превратиться в солдат после смерти их капитана: «Честное слово, ребята, мне больно / Читать короткое это письмо. / Наш капитан команды футбольной... / Наш капитан не вернется домой. <...> И мы написали наркому прошенье: / — Климентий Ефремович! Просим о том — / Наше футбольное отделение / Пошлите на Дальний Советский Восток».

Однако не всегда в поэзии, да и в прозе, футболисты «сражались» с «врагами». Писатели не обошли вниманием и дружеские встречи, такие, как матчи белорусских, украинских и грузинских команд со сборной Страны басков, состоявшиеся в 1937 году, или «великое противостояние» «Спартака» и «Динамо», продолжавшееся много лет. Здесь чаще эксплуатируются метафоры шуточной войны или зрелищной схватки «титанов». Оба посыла светлы и оптимистичны.

Футболист — суперзвезда

Кстати, с противостоянием «Динамо» и «Спартака» связано более позднее и, пожалуй, самое эротичное описание игры, появившееся в повести Абрама Терца (Андрея Синявского) «Суд идет» (1956 год):

«Футбольный матч — в острейшие секунды игры — все равно что обладание женщиной. Ничего не замечаешь вокруг. Одна лишь цель, яростно влекущая: туда! Любой ценой. Пусть смерть, пускай что угодно. Только б прорваться, достичь. Только б заслать в ворота самой судьбою предназначенный гол. Ближе, ближе, скорее... И уже нельзя ждать, нельзя отложить до другого раза...— Ну, я прошу тебя, Марина, понимаешь, прошу!..»

Секса, как известно, в Советском Союзе не было, поэтому пассаж Терца можно считать исключением из правил, эротику в постреволюционном описании футбола могли себе позволить только эмигранты. Так, у Набокова еще двадцатью годами ранее «Судья принес и положил на самый пуп поля... новенький светло-желтый мяч». Что же касается послевоенного СССР, то в это время популярность футбола можно свести к популярности одного человека — Льва Яшина. Ему посвящались стихи и песни, причем не только героические, но и шуточные: «Обернулся, голос слышу из-за фотокамер: / «Извини, но ты мне, Лёва, снимок запорол. / Что тебе — ну, лишний раз потрогать мяч руками, / Ну а я бы снял красивый гол» — пел Владимир Высоцкий.

Яшина любили, им восхищались и гордились, что касается футбола в целом, то его в эпоху 60-х затмил хоккей. И уже к этой игре была обращена вся милитаристская метафорика, а с футболистами тот же Высоцкий распрощался «до лучших дней». Что ж, ждем, когда они настанут...

Лев Яшин. Я - легенда Дитрих Шульце-Мармелинг Твердый переплет