Вячеслав Верховский

Я никогда еще не изучала иврит. Но впечатления Акима почти понимаю. Читаю книгу Верховского и временами таки хожу задом наперед. Все зависит от времени и места. Если мы с книгой едем на работу, то весь автобус смотрит на меня подозрительно и сочувственно. А как еще смотреть на человека, который в наше бесконечное трудное и постоянно кризисное время позволяет себе сначала сдержанно хихикать, а потом бесстыдно смеяться? Один раз у меня даже спросили: «Все ли в порядке?».

У меня не в порядке. Точно. Если книга попадает под руку вместе с компьютером, подключенным к Интернету, я начинаю рассылать фразы своим друзьям. Они обижаются и пишут в ответ: «Вы с Верховским мешаете нам работать. Присылай еще!».

И мы вместе с друзьями начинаем вспоминать, были ли груши при социализме, сколько секретных карманов для денег пришивали нам мамы, встречались ли нам в Петродворце надписи «Извините, туалет на реставрации» и какова была наша начальная цена, запрошенная акушеркой при нашем появлении на свет.

Неужели тоже ─ десять рублей? Как подорожали нынче дети, да? Трудно с книгой Верховского на кухне, зато легко ─ на диете. Потому что в горле почему-то стоит комок. Ком даже. Он не обеспечивает сытость. Он готовит слезы. А много вы видели людей, которые плачут и едят. Или едят и плачут?

И рецензию написать невозможно. Потому что одно из двух: или жить как Верховский. Так, чтобы вдыхать всякую незаметную пыль, а выдыхать концентрированную гениальность, в которой грустное ─ это очень важный повод для того, чтобы научиться улыбаться.

Или быть специалистом. Хорошим, компетентным специалистом, который знает, почему в одних книгах бывает композиция, а в других ─ одна сплошная кульминация. Специалистом, который может профессионально провести параллели и меридианы, соединяя книгу Верховского с книгами Хармса, Бабеля и, наверное, Павича. 

Увы, рецензент Вячеславу Верховскому достался такой же, как мир.

Несовершенный. Но, как говорила одна мама одному папе: «Извини, дорогой, уже поздно меня не любить» (стр. 371).

С другой стороны, несовершенство и некомпетентность ─ это же высокий уровень свободы. Если, конечно, им не злоупотреблять.

Не злоупотребляя, читаю книгу В. Верховского «Я и Софи Лорен» как роман. Как классический английский роман, написанный от имени главного героя, которому не все равно, что из всего этого выйдет.

А иногда читаю его как Китайскую книгу перемен. Пока никто не видит ─ даже гадаю. Гадание очень обнадеживает. Мне выпала страница 367, первые три строки сверху. Вот они: «От хозяйки я услышал неожиданное: ─ Армагеддон... Он наступит не сразу: нас еще заставят после себя убирать, вот увидите!».

Вот уже три месяца держу книгу на столе, временами выгуливая ее на работу. И что? И как ее теперь лучше назвать ─ настольной или партизанской?

В общем, я ─ предвзята. Не исключено, что автор меня завербовал. И, как всем завербованным хорошими книгами, мне ─ хорошо.

Приличный критик (а кому не хочется считаться приличным?) должен сообщить, что Вячеслав Верховский родился в 1961 году («─ Милейший, это что ж вы в скважину подглядываете?! ─ Я их биограф, тихо, не мешайте!» (cтр.165)) в г. Донецке и извиниться за то, что такой прекрасный писатель не живет в Санкт-Петербурге или Москве. Формула извинений известна: «география не имеет никакого отношения к таланту» или «хорошая литература не знает границ» или «Стивен Кинг живет в штате Мэн».

Впрочем, о Стивене Кинге ─ это уже лишнее. Наш Вячеслав Верховский ─ совсем не Стивен Кинг, хотя, конечно, «Кинг». То есть, король.

И король, и шут, и повар, и садовник, и летчик, и музыкант... и прочая, прочая, прочая...

И единственное, что меня по-настоящему беспокоит в его книге, так это тираж и количество страниц. Боюсь, что всем желающим уже не хватило.

Доктор исторических наук, Елена Стяжкина

(Донецк)