Смотрим, слушаем, узнаем больше: «Осьминог» Анаит Григорян

Переиздание книги Анаит Григорян выходит в новом оформлении, с потрясающими иллюстрациями внутри!

Пропитанный бытовой магией роман погрузит в атмосферу загадочной Японии. Вместе с героем книги читатель узнает, возможно ли изменить свою судьбу, как услышать зов собственного сердца и понять, какую же роль в этой истории занимает Осьминог.

Рутинная жизнь на острове Химакадзима редко нарушается приездом туристов. Здесь не на что глазеть, зато можно хорошенько прочувствовать провинциальный колорит. В него в суровый сезон тайфунов и погрузится чужак из далекой России. Ему предстоит узнать легенды о местных божествах, которые всегда на слуху у рыбаков, а также проверить, так ли страшно цунами, о котором здесь говорят с замиранием сердца.

В книгу включен новый рассказа Анаит Григорян «Магазин кимоно „Такаги-я“»!

Этот роман — эксклюзивный шанс прикоснуться к культуре Страны восходящего солнца и увидеть жизнь простых японцев такой, какой ее не покажут по телевизору.

КАРТИНЫ ЖИЗНИ ЯПОНСКОЙ ПРОВИНЦИИ

Александра Глущенко, автор иллюстраций к роману «Осьминог»

Как ни странно, меня всегда привлекала культура Японии, хотя я никогда там не бывала. Чудеснейший уютный быт этой далекой страны, городская архитектура и фантастическое внимание японцев к деталям, искусство наполнять любое, даже мимолетное движение во время чайной церемонии особым смыслом. Еще в университетские будни я нередко «прогуливалась» по гугл-картам Страны восходящего солнца, виртуально посещая различные заведения в Токио, парки, дивные храмы, зарисовывая при этом все, что приглянется, а точнее — все подряд.

И вот однажды мне в руки попала книга «Осьминог» удивительной писательницы Анаит Григорян, чье произведение заставило меня буквально очутиться на загадочном рыбацком острове Химакадзима в префектуре Айти в Японии. При чтении этого романа ты как будто под гипнозом начинаешь ощущать все эти морские камешки под ногами, запахи не пригодившейся рыбакам и выброшенной на берег рыбы, наблюдаешь за правильным приготовлением японского чая со всеми тонкостями процесса его заваривания, заглядываешь в древние святилища и пристально наблюдаешь за разбитыми от времени и землетрясений статуями божеств, — действительно ли они всегда неподвижны и никогда не покидают своих постаментов?.. Особенно забавным кажется восприятие и неправильное произношение местными даже самого имени главного героя. Александр — русский, приехавший в Японию по работе, но многие, встретив его впервые, принимают его за американца и называют «амэрика-дзин-сан». Японцам, похоже, совершенно не важно, откуда он на самом деле, — главное, что иностранец.

Самым таинственным и поразительным из персонажей стал для меня Кисё Камата, или просто Кисё, — рыжеволосый официант с лукавой улыбкой, но с добрым сердцем и тайной, которая откроется лишь в финале. А его ехидные шуточки и рассказы, которые только подогревают любопытство и желание узнать продолжение, — понять, правдивы ли все эти истории, и чем все закончится... Эти маленькие тайны читателю придется разгадывать самостоятельно, с головой окунувшись в загадки острова и его не менее любопытных жителей.

Я прочувствовала на себе этот непрекращающийся дождь, приближение опасности со стороны моря, будто вот-вот придется столкнуться с чем-то мистически-неотвратимым... Для меня это произведение — больше даже об атмосфере. Любой читатель встретится в этой книге с теплым приемом официанта: ты как будто заходишь в уютное кафе, и тебя приветствуют ароматным горячим латте, а, чтобы выбрать блюдо, стоит взглянуть на написанное (или лучше сказать — начертанное) на бамбуковых табличках меню над барной стойкой, где перечислено невообразимое количество разнообразных морских обитателей, а над головой у тебя будут в это время плавать в воздухе подвешенные к потолку высушенные рыбы фугу и покачивать лапой большая черно-белая кошка манэки-нэко, сидящая на холодильнике.

Анаит в особенности хорошо удалось наделить каждого персонажа его личными историями, уникальными чертами характера, описать быт людей из японской глубинки со всеми мельчайшими культурными подробностями. Можно многое узнать о каких-то бытовых мелочах, о японских приветственных фразах, видах съедобных водорослей, разновидностях чая, статуэтках из фарфора, о японских праздниках, даже о том, какой шоколад девушки дарят молодым людям — «просто друзьям», а какой дарят «от чистого сердца» на День святого Валентина. Благодаря сноскам знакомишься с японскими культурой и традициями, модой, едой, даже популярное аниме не остается «за кадром», благодаря чему книга кажется подходящей для любого возраста — каждый найдет в ней что-то свое.

Проникшись всем этим богатством скромного маленького острова, я была рада, что мне выпала возможность проиллюстрировать основные события, описанные в романе. Для начала я перечитала книгу с карандашиком в руке, чтобы опираться на последовательность событий, и завела специальный блокнотик, в котором делала заметки о внешности, характере персонажей, описывала их одежду, а также отмечала, в какой момент тот или иной персонаж взаимодействует с другими героями и на каких страницах романа появляется интересующее меня действующее лицо. В самой же книге я сделала множество пометок вроде «описание ресторана «Тако», «история с монахом», «девочка с зонтиком Тоторо» и так далее; выписала отдельно номера страниц и названия происходящих на них сцен, — для того, чтобы мне было удобно быстренько найти и вернуться к любому событию.

После предварительной подготовки наступает время эскизов. Я намечаю на планшете то, что вырисовывается у меня в воображении, обозначаю, что является ключевым в данной сцене, выделяю для этого особое место на «листе» и строю вокруг главного элемента композицию, чтобы не было противоборства фона с основным объектом.

Самый «сок» процесса рисования — это поиски референсов для лиц персонажей и изображения обстановки и просмотр видео. Например, я около сорока раз посмотрела различные видео с традиционным завариванием японского чая, и в какой-то момент у меня даже выступили слезы от того, насколько все тонко продумано, с какой любовью японцы наливают этот чай в чашу-тяван, и мне стало безумно жаль героиню по имени Изуми, которая так обильно проливала слезы над разбитой чашей, подаренной ей в памятный день покойным мужем. Этот момент я обязательно взяла для работы. На протяжении чтения я познакомилась с таким большим количеством материала, что уже чувствую себя наполовину японкой. Чтобы глубже понять текст, я даже облачалась в кимоно у мастеров кицукэ (искусство облачения и ношения кимоно), посещала японский сад, где «просто улетела» от того, что каждая плиточка, каждое деревце расположены с соблюдением правил особой гармонии, а на берегу пруда еще и восседала бронзовая статуя Каппы — японского «водяного». Все это оставило глубокое впечатление, и, соприкоснувшись со всем этим в реальной жизни, я получила дополнительную энергию созидания, так что в голове моей крутилась только одна мысль — прибежать поскорее домой и приступить к работе над иллюстрациями.

Обсудив эскизы с Анаит и редактором издательства, я приступаю к детальной прорисовке. Внимательно смотрю, как устроены одежды, — например, кимоно, — какой лучше использовать орнамент, какой положить цвет; разбираю виды о́би — японских поясов для кимоно, ведь, например, о́би по-разному завязывается в зависимости от того, кто его носит — молодая девушка, зрелая или пожилая женщина. Такие тонкие детали восхищают меня как художника.

Для референсов людей я использую специальную программу, где можно выстроить нужную мне позу и ракурс, делаю скрин и затем на его основе выстраиваю лицо, одежду и т.д. Я также много времени посвятила тому, чтобы разобраться в прорисовке эмоций и складок одежды, чтобы точно передать, как она облегает тело, и даже этот этап работы, потребовавший длительной тренировки, был увлекательным, потому что японские ткани ведут себя иначе, чем европейские, и это тоже хочется передать в иллюстрациях.

Создавая фон моих картин, я продолжаю так же «гулять» по виртуальным картам Японии, в том числе и самой Химакадзимы, — кажется, я досконально изучила этот маленький остров, в том числе и не без помощи автора, приславшей мне множество фотографий и видеозаписей, сделанных во время сбора материалов к роману. Я стараюсь изобразить на своих иллюстрациях реальные места, не потеряв их красоту и атмосферу. В последнюю очередь я приступаю к раскрашиванию, если иллюстрация цветная, и тут уж я полностью доверяю своему вкусу: мне всегда нравилось по-своему сочетать оттенки, и я даже не могу объяснить, как я их подбираю, здесь все основано на интуиции и ощущениях.

Voilà, иллюстрация готова, и я отправляю ее своим строгим экспертам!

Анаит Григорян

ЧЕРЕПКИ РАЗБИТОЙ ЛОВУШКИ ДЛЯ ОСЬМИНОГОВ

фрагменты, не вошедшие в окончательный текст романа «Осьминог»

***

После первого посещения может сложиться впечатление, что на острове Химакадзима все время идет дождь — разумеется, в действительности это не так, но воздух на маленьком клочке суши посреди залива Микава насквозь пропитан сыростью и рыбным запахом; сети для ловли рыбы и всякий мелкий мусор, оставшийся от промысла, усеивает побережье, и повсюду громоздятся сложенные друг на друга в несколько рядов поплавки и глиняные ловушки для осьминогов. Здоровенная гипсовая скульптура осьминога в головной повязке хатимаки — главная местная достопримечательность, с которой фотографируются туристы. На улице под навесами сушатся небольшие осьминоги; вдоль ограждения набережной устроена целая выставка изображений осьминогов и рыб фугу, на крышках люков ливневой канализации и вообще повсюду, где только можно что-то нарисовать, нарисован осьминог, на худой конец рыба фугу или пара крабов. Даже полицейская будка-кобан, выкрашенная в темно-красный цвет, выполнена в виде стилизованного осьминога с двумя прямоугольными окнами-глазами и одним круглым окном, изображающим рот; местные называют ее «тако-тюдзайсё», то есть «осьминожий полицейский участок».

Боже меня упаси когда-нибудь снова приехать в эту дыру, которую путеводители изо всех сил рекламируют как очаровательное местечко неподалеку от Нагоя, где можно в тишине и спокойствии провести выходные. Начать с того, что воняющий дизелем паром за полчаса вывернет из вас всю душу, прежде чем доставит к причалу Западного порта, после чего вы можете посетить местный краеведческий музей, где собран по большей части все тот же рыболовецкий хлам, что в изобилии валяется на побережье, а также хранится большая фигура осьминога с поднятыми вверх щупальцами (одним из них он держит позолоченное изображение богини Каннон), выкрашенная блестящей масляной краской. Раз в год эту фигуру проносят по улицам в честь местного праздника «Тако-мацури», то есть «Праздника осьминога». Единственное, что заслуживает здесь внимания — это местный ресторан прямо напротив порта, который называется — я бы искренне удивился, если бы было иначе, — «Тако», «Осьминог». Подают там разнообразные блюда из рыбы и моллюсков, выловленных тут же, у побережья, — нужно отдать должное повару, господину Фурукаве, — вкус у них просто отменный. Единственное, что удручает — совсем нет десертов, зато неожиданно прекрасный латте с сиропами и посыпками на выбор. Впрочем, латте делает не Фурукава-сан, а госпожа Кобаяси — приятная женщина средних лет, которая вместе с дочерью работает в ресторане.

«Если наш старик Фурукава примется за десерты, он, пожалуй, посыплет их горьким перцем вместо сахарной пудры. Такой уж у него характер», — так она ответила на мой вопрос насчет десертов и добавила, что повар с трудом согласился даже на сладкие напитки — и то, только на кофе, потому как они, де, портят все впечатление от сашими из свежей рыбы и жареных шариков из осьминога такояки, — если уж так хочется сладкого, полейте их сладким соевым соусом, и дело с концом.

Посетителей в тот дождливый день почти не было, так что мы с госпожой Кобаяси разговорились, и она поведала мне, что ресторан «Тако» в свое время открыл на побережье дед господина Фурукавы. «Вот, взгляните, там на стене его портрет, дедушка нашего шеф-повара носил бороду и очки, так что сразу и не поймешь, японец он или европеец. Туристы иногда принимают его за Хемингуэя». Сурового на вид мужчину с густой седой бородой, в очках в толстой роговой оправе, зеленой вязаной кофте и синей рыбацкой шляпе и впрямь можно было принять за американского писателя. Меня заинтересовало стихотворение поэта Синмина Сакамуры, записанное довольно непритязательной, но все же не лишенной изысканности скорописью, обрамленное в простую рамку и подвешенное рядом с портретом: «Камню, упавшему вниз, многое известно: сколь глубоко море и сколь бездонна любовь». Когда я указал на него, Кобаяси-сан энергично кивнула, как будто только и ждала этого вопроса: «Да, это дедушка Фурукавы-сана сам написал в конце жизни, он ведь каллиграфией увлекался — здесь на острове до сих пор кое-где сохранились вывески, которые он делал, его часто об этом просили. Если так подумать, они ведь с Сакамурой-сэнсэеем были современниками, — она покачала головой, как будто удивляясь своим словам. — Говорят, жена у него была откуда-то с соседних островов, и такая красавица, что все называли ее не иначе, как Отохимэ, «прекрасная дочь морского бога». Вот только муж был с ней, как рассказывали, не слишком почтителен — бывало, что и руку на нее поднимал, находясь в подпитии. Это, скажу я вам, для простой женщины вроде меня, всю жизнь прожившей среди таких же простых людей, — дело привычное, а для нее оказалось невыносимым, как будто она и вправду была принцессой какой. Вот в один из таких дней, когда бушевал тайфун, она и бросилась со старой пристани в залив. Да уж... — вздохнула Кобаяси-сан, — давно это было, считай, еще в эпоху Тайсё, а рассказываю сейчас — и так ее жаль, бедняжку... спустя несколько дней море выбросило на берег обручальное кольцо с жемчужиной, которое она надела перед тем, как утопиться, а саму ее так и не нашли. После этого дедушка Фурукавы-сана, — она кивнула на портрет, — совершенно переменился, как будто понял наконец, какое сокровище утратил. Очень он по ней горевал и, хотя тогда был еще достаточно молод, никогда уже больше не женился, в одиночку вырастил оставшегося без матери сына. Скопив денег, открыл вот этот самый ресторан и назвал его в честь погибшей жены — «Отохимэ». Так он и назывался многие годы, это потом уж его сын из каких-то коммерческих соображений решил, что лучше будет переименовать ресторан в «Тако». Мол, осьминог — символ Химакадзимы, так место станет более узнаваемым и привлечет больше туристов. Вот только ничего хорошего из этого нового названия не вышло, так я считаю, — она снова вздохнула, — но это уж Фурукава-сан сам вам расскажет, если вы его спросите. А старая вывеска до сих пор у него на кухне хранится — может быть, он когда-нибудь решится вернуть ресторану его прежнее название. Ох, что-то заболталась я с вами, нужно мне к своим обязанностям возвращаться. Приятного вам дня, уважаемый господин клиент«, — с этими словами госпожа Кобаяси оставила меня наедине с большим стаканом латте, увенчанным оплывающим облаком взбитых сливок с разноцветной кондитерской посыпкой.

Госпожа Кобаяси добавила, что на местном кладбище есть могила Отохимэ, то есть госпожи Фурукавы, и что под могильным камнем лежит то самое обручальное кольцо с жемчужиной. Камень сильно потемнел, потрескался от времени и порос лишайником, но при желании его можно найти. Я сказал, что мне было бы очень интересно на нее взглянуть, но это было скорее данью вежливости, — куда мне в моем-то возрасте подниматься в гору к сельскому кладбищу, да еще под проливным дождем. История, однако, любопытная, хотя, как мне представляется, отчасти выдуманная: имя принцессы Тоётама-химэ, 豊玉姫, которую в народных преданиях чаще называют Отохимэ, 豊玉毘売, буквально означает «дева обильных жемчужин», а расшифровывается как «жрица (морского бога), чей божественный дух заключен в драгоценной жемчужине», 「豊かな玉に神霊が依り憑く巫女」. В одном из старинных преданий Тоётама-химэ связывает себя узами брака со смертным, который, подглядев за ее родами, увидел ее истинный облик (морского чудовища), из-за чего после рождения сына принцесса была вынуждена навечно уйти в морскую пучину. Бедная Фурукава-сан, должно быть, действительно страдала от грубого обращения мужа и, не выдержав такой жизни, утопилась, но ее судьба оказалась созвучной живущему в фольклорной памяти преданию. Отсюда выброшенное морем на берег обручальное кольцо с жемчужиной. Впрочем, вероятно, в пустой могиле действительно покоится какая-то памятная вещь, которую безутешный вдовец похоронил вместо своей жены.

Синадзугава Кэйта, записная книжка, 20 сентября (сб) 2014 г.

***

— Послушай, Кими-тян, нехорошее это дело, которое ты задумала, — говоря, Момоэ смущенно опустила голову, но выглядела все равно довольно упрямо.

Кими с досадой прищелкнула языком. Вот ведь какая настырная, а так и не скажешь: с виду-то мягкая, как рисовое тесто моти. В школе над ней смеялись, что она повсюду следовала за Кими и во всем с ней соглашалась, дразнили еще «и́инэ-тян», «девочкой, которая на все отвечает „да, хорошо“».

— Момоэ, да не будь ты такой трусихой! С каких это пор ты стала бояться кладбищ?

Момоэ только еще больше насупилась и помотала головой, ничего не ответив.

— Ну? Признавайся честно — струсила?

— Ты же знаешь, Кими-тян, что вовсе я не струсила. Вот только одно дело — наши с тобой детские шалости, забраться к кому-нибудь в сад и стащить одну-две хурмы, а другое — залезть в чью-то могилу.

— Да ведь там и не похоронен никто!

— Какая разница? Если кто-нибудь узнает, стыда не оберемся, да и старый Фурукава наверняка заявит на нас в полицию за оскорбление памяти его предков. И потом, это только люди так говорят, что могила пустая — а ну как наткнемся там на гроб или на урну с прахом? Кто знает, как могли похоронить покойника в те времена?

Кими нахмурилась. Она-то не сомневалась, что в могиле они ничего такого не обнаружат — вот только как убедить в этом дуреху Момоэ? Да и потом, действительно — целое столетие минуло с тех пор. Если там что и было, то истлело давным-давно. Могилка-то крохотная, не то, что делают сейчас — целые каменные крепости возводят, а тут плиты на честном слове держатся, и в щели между ними, образовавшиеся от землетрясений, годами просачивалась дождевая вода.

— Послушай-ка, Момоэ... да неужто тебе самой не интересно, правда это все про золотое обручальное кольцо с крупной жемчужиной, или выдумки наших сплетниц вроде Кобаяси-сан? А если правда — неужто ты не хотела бы собственными глазами посмотреть на это самое кольцо?

Момоэ наконец подняла на нее полный сомнения взгляд.

— А если... если мы найдем это кольцо, Кими-тян, что ты собираешься с ним сделать?

— Если найдем — ясное дело, положим обратно в могилу и закроем каменной плитой, как было! — возмущенно воскликнула Кими. «Оттаскать бы эту и́инэ-тян за волосы, чтоб знала». — А ты что подумала, а?! Думала, я собираюсь украсть драгоценность семьи Фурукава?!

— Нет-нет, что ты! — подруга испуганно сложила перед собой руки, как будто собиралась помолиться, и коротко поклонилась. — Ничего я такого не думала, Кими-тян!

«Уж конечно, не думала. Научилась бы ты врать, Момоэ-тян, может, и тебя бы в жизни поменьше обманывали», — раздраженно думала Кими, поднимаясь по узкой тропинке к кладбищу, расположенному на возвышенности, с которой открывался вид на поросший густой растительностью склон и крыши домов на побережье. Туристы считали его исключительно живописным и любили фотографироваться на фоне раскинувшейся за их спинами зелени и морской глади, — даром, что стояли они при этом лицом к могилам. Кими уже несколько раз успела пожалеть, что отправилась на кладбище в легких туфлях на невысоком каблуке: недавно прошел сильный дождь, глинистая земля была скользкой, и из-под подошв то и дело выскакивали мелкие камешки. Небольшая садовая лопата, которую Кими прихватила из дома, мешала удерживать равновесие.

«Вот же дуреха... а еще, называется, лучшая подруга, — Кими стиснула зубы, — ну ничего, посмотрю я на тебя, когда покажу тебе эту жемчужину — пожалеешь еще, что отказалась со мной пойти, — вот я посмеюсь, когда ты свой рот разинешь...»

В это мгновение тропинка закончилась, и Кими остановилась как вкопанная, заметив перед одной из могил в самой старой части кладбища молитвенно склонившуюся мужскую фигуру. Аккуратно, чтобы человек ее не заметил, она положила лопату в высокую траву и, одернув юбку, медленно приблизилась. Несмотря на всю ее осторожность, мужчина, должно быть, услышал ее шаги и, выпрямившись, обернулся. Это оказался тот самый приезжий, который где-то неделю назад приплыл на Химакадзиму на пароме из Кова и сразу же перепугал всех до полусмерти, рассказав, что якобы он сбросил с моста любимую девушку, когда они собирались вместе совершить двойное самоубийство, вот только потом выяснилось, что это он так близко к сердцу воспринял сюжет из теленовостей, а на пароме его сильно укачало, вот он и понес ни с того ни с сего околесицу. Впрочем, когда все встало на свои места, стало понятно, что он отличный парень и, к тому же, симпатичный, так что Кими была даже рада, что он приехал, да еще и устроился официантом в «Тако», — значит, собирался задержаться на некоторое время. Может быть, с ним у Кими выйдет что-нибудь?.. У нее промелькнула мысль, что туфли были все-таки не самой плохой идеей.

— Араи-сан, — парень поклонился, и в лучах заходящего солнца по его рыжим волосам как будто пробежал огонек, — не ожидал с вами встретиться. Пришли посетить ваших уважаемых родственников?

— Я... — Кими немного растерялась. — Я тоже не ожидала тебя здесь встретить, Камата.

«Э-эй, а это что? У него глаза, что ли, заплаканы? Быть того не может...»

Она искоса взглянула на могилу, но надгробный камень был таким старым, что потемнел и весь порос мхом и лишайником, так что выгравированные на нем иероглифы было не разобрать.

— Посещение умерших — благородное дело, — продолжил он, — однако...

Ей показалось, что в выражении его лица проступило едва заметное лукавство.

— Что же в этом может быть плохого? — с вызовом спросила Кими. — Разве человеку может быть неприятно, если его часто навещают? Особенно, если в могиле покойнику все равно делать нечего.

— Я слышал когда-то занятную историю об одном человеке из Нагоя, который очень любил свою жену. В наследство от матери ей досталась старинная драгоценная шпилька с большой жемчужиной, которая передавалась в ее семье из поколения в поколение по женской линии.

— С большой жемчужиной?..

— Да, именно, — он прикрыл глаза в знак согласия, и ей снова показалось, что он над ней насмехается. — Девушка хотела передать ее своей будущей дочери, когда той придет черед выходить замуж. Однако судьба распорядилась иначе, и вскоре после свадьбы молодая тяжело заболела. Умирая, она попросила похоронить шпильку вместе с ней, ведь у них с мужем не было детей, и некому было ее передать. Мужчина так и поступил. Но спустя некоторое время дела его пошли не очень хорошо, и ему срочно понадобились деньги.

Кими, не отрываясь, смотрела на невозмутимое лицо приезжего парня.

— Он искренне горевал по своей супруге и часто посещал ее могилу, но однажды ему в голову пришла мысль, что, попроси он у нее ее семейную драгоценность, она бы ему не отказала. Так он и решился на святотатство.

— Вот как...

— Да, — Кисё Камата кивнул, как ни в чём не бывало, — однажды поздним вечером, когда на кладбище уже не было ни одного посетителя, он пробрался к могиле своей жены с инструментами и принялся за работу. Ему пришлось немало повозиться, прежде чем он наконец сдвинул в сторону тяжелую каменную плиту, прикрывавшую внутреннюю камеру, где хранилась фарфоровая урна с прахом его жены, а рядом с ней лежала в футляре драгоценная шпилька. Поклонившись и попросив прощения у духа своей жены, он забрал шпильку и, установив на место камень, возвратился домой. На следующий день он отправился в ломбард и выручил за шпильку немалую сумму — даже больше, чем он рассчитывал получить, и благодаря этим деньгам смог решить все свои проблемы.

— Получается... получается, что его жена действительно отдала ему свою семейную реликвию? — неуверенно уточнила Кими.

Парень с улыбкой покачал головой.

— Все не так просто, Араи-сан. В Обон, праздник поминовения усопших, дух его умершей жены явился перед ним. Перепуганный мужчина упал на колени и принялся молиться, но она лишь печально вздохнула в ответ и сказала, что с радостью подарила бы ему драгоценную шпильку с жемчужиной, если бы он только попросил ее об этом, когда она была еще жива. Но тот, кто покинул мир живых и переселился в мир призраков, не может отдать вещь, также принадлежащую призрачному миру. Шпилька была похоронена, — а, значит, пожертвована духам. Забрав ее, мужчина нарушил законы добрососедства мира живых и мира мертвых. А потому в конце праздника Обон он должен сесть вместе с духом своей жены на призрачную корову и отправиться в загробный мир. В противном случае мертвые все равно не оставят его в покое и не дадут спокойной жизни. С этими словами женщина взяла его за руку.

Он замолчал, и, глядя на Кими из-под полуопущенных век и слегка улыбаясь, протянул ей руку.

— Ай! — взвизгнула Кими, почувствовав прохладное прикосновение его пальцев к своей ладони. — Дурак!

Кисё Камата весело рассмеялся.

— Простите, что напугал вас, Араи-сан!

— Нисколько ты меня не напугал, вот еще! И как тебе не совестно хватать девушку за руки!

Она почувствовала, что ее лицо заливается краской стыда, и смущенно опустила голову.

— Простите меня, Араи-сан, — парень склонился перед ней в смиренном поклоне. — Недавно прошел сильный дождь, и дорога к кладбищу стала скользкой. Позвольте, я провожу вас до дома.

Кими бросила еще один взгляд на могилу, которую он посещал. Нужно будет обязательно выяснить, кто там похоронен. Хотя Кими и так не могла припомнить, чтобы на Химакадзиме когда-либо жил кто-нибудь по фамилии Камата.

«Странный он, этот приезжий. И не поймешь, что у него на уме».

— Ладно, так уж и быть, проводи. Только больше без твоих дурацких шуточек.

По его губам снова скользнула едва заметная лукавая улыбка, но уже в следующее мгновение выражение его лица вновь было спокойным и немного печальным, и Кими уже не была уверена, что действительно ее видела.

***

Собравшиеся неподалеку от святилища Хатимана женщины озабоченно покачивали головами и на разные лады обсуждали приключившийся на днях жуткий случай с дочерью повара Фурукавы — нужно бы все-таки как-то убедить муниципальные власти поставить ограждение на берегу или хотя бы предупредительные знаки, пусть даже это и немного испортит вид, да ведь безопасность важнее. Года не проходит, чтобы кто-нибудь из детей, полезших на волнорезы, не упал и не ушибся, а то бывает, и переломы случаются, и скорую приходится вызывать, а тут пока врачей дождешься, сколько вытерпишь... чиновникам этим и дела нет до простых людей, все про «сохранение природной среды» да про «туристическую привлекательность» рассуждают.

— Покойный-то отец Фурукавы-сана тоже все о туристах думал, переименовал ресторан в «Осьминога», чтобы было побольше посетителей, и вот что из этого вышло! — заметила Ханако Кобаяси, опасливо покосившись на треугольные бетонные блоки волнорезов, поднимавшиеся из полосы прибоя.

— Вы о чем это, Кобаяси-сан? — переспросила одна из женщин. Она жила где-то на восточной оконечности острова, и Ханако не знала ее имени.

— Фурукава-сан на днях проговорился, что накануне того дня, как его Томоми пропала, ему приснился сон, в котором вот как раз на этом самом месте из моря вылез огромный осьминог, и будто бы лицо у этого осьминога было человеческое, раздутое и синюшное все, как у утопленника, и так он злобно на Фурукаву посмотрел, что тот от страха в холодном поту проснулся.

— Осьминог с человеческим лицом! Ну надо же, и чего только во сне не привидится...

— Фурукава-сан сказал, что сразу понял — этот сон не к добру, только на дочку-то свою он не подумал: невинное дитя, с чего бы морским божествам затаить на нее обиду. Он и представить себе не мог, что кто-то может быть настолько немилосердным...

— Думаете, это Фурукаве-сану такое наказание за то, что он сделал такояки из множества сородичей того страшного осьминога? — это была Кавагути-сан, фармацевт из аптеки, прибежавшая в первый день поисков с целым пакетом кайро — самонагревающихся грелок на случай, если девочка найдется. Все надеялись, что Томоми, может быть, просто поскользнулась на камнях, ударилась головой и потеряла сознание, но, сколько ни искали, ее так и не нашли, и ясно было, что, скорее всего, ее давно уже нет в живых.

— Кто знает... может быть, это его покойный дедушка разгневался за то, что потомок так непочтительно обошелся с памятью Отохимэ и снял старую вывеску с дверей ресторана.

— Да уж... — вздохнула Кавагути-сан, — бедная девочка. Должно быть, с самых дальних волнорезов упала или с края старой пристани, если ее унесло в море. Течение-то здесь сильное, да и глубина порядочная... Вот ужас-то.

Ханако Кобаяси не ответила, только кивнула в знак согласия и поплотнее запахнула старую вязаную кофту, сквозь которую ее уже начала пробирать осенняя прохлада. Фурукава и его жена были вне себя от горя, хоть он и старался на людях вида не показывать, а за эти дни, пока его дочку искали, как будто разом на несколько лет состарился, на лбу и вокруг рта залегли глубокие морщины, а с лица даже словно весь загар сошел, таким оно стало серым. Посмотришь на него — и скажешь, что старик, а присмотришься — вроде, и не старик, а молодой еще мужчина. Лет пятнадцать назад он и вовсе красавцем был и душой всякой компании, многие девчонки на него заглядывались, да и сама Ханако, чего греха таить, была в него влюблена и все мечтала, что он позовет ее на свидание на старую пристань, где по вечерам в подвешенных к столбикам ограждения старых глиняных ловушках для осьминогов зажигаются лампочки, и оттого кажется, будто по морю плывет большой праздничный корабль. «Была бы я матерью Томоми, ни за что бы не отпустила ее одну на берег моря в такую дождливую погоду, — подумала Ханако. — С нашей дочерью такого бы никогда не случилось». Поймав на себе взгляды других женщин, она виновато потупилась и пробормотала извиняющимся тоном: «Сумимасэн», как будто, забывшись, высказала свои мысли вслух. И то правда: пусть с Фурукавой-саном у нее и не сложилось, а все-таки судьба подарила ей двоих детей, дочку и сына, на которых она не нарадуется, — грешно роптать на свою долю и попрекать других их же несчастьем. Ханако почувствовала, что по щекам у нее покатились горячие капли, и отвернулась.

— Может быть, найдут еще, — неуверенно проговорила незнакомая женщина. — Случается ведь, что пропавшего человека находят, когда уже потеряли последнюю надежду.

Ханако отрицательно покачала головой, утирая слезы рукавом своей кофты. Вдалеке над морем в заходящих лучах солнца метались темные силуэты чаек, и были слышны их пронзительные плаксивые крики, как будто чайки тоже искали кого-то и тщетно звали, но море отвечало им только равнодушным шумом волн, накатывавшихся на каменистый берег.

1. 観音菩薩 (Каннон босацу) — богиня милосердия в японской мифологии. Образ Каннон попал в Японию из Китая вместе с буддийским вероучением, где имеет соответствие в богине-бодхисаттве Гуаньинь.
   

2. Тоётама-химэ (豊玉姫 — «дева обильных жемчужин» или «дева обильного божественного духа»), более известна как Отохимэ (乙姫) — богиня в японской мифологии, прекрасная дочь бога моря Ватацуми-но ками.
   

3. いいねーちゃん — «и́инэ» — яп. простореч. «да, хорошо», «-тян» — уменьшительно-ласкательный именной суффикс, используемый людьми равного социального положения или возраста, старшими по отношению к младшим, с которыми складываются близкие отношения. В основном употребляется маленькими детьми, близкими подругами, взрослыми по отношению к детям, молодыми людьми по отношению к своим девушкам.
   

4. Устройство японского захоронения принципиально отличается от европейского: надгробие в самом простом случае состоит из четырех и более установленных друг на друга частей, называемых «симодай» (下台, «нижняя подставка»), «увадай» (上台, «верхняя подставка»), вертикального камня «саоиси» (棹石, собственно надгробный камень, иначе «сэки-то:», 石塔, «каменная башня») и находящейся на земле плоской плиты «сибадай» (芝台, «травяная подставка», основание могилы), а также (не всегда) расположенной перед могилой плиты «огами-иси» (拝石, «камень для поклонения»). Под плитами располагается небольшая внутренняя камера, где на специальной полочке устанавливается урна с прахом.
   

5. お盆 — трехдневный праздник поминовения усопших, обычно проводится 13-15 августа, в некоторых районах Японии — 13-15 июля. Считается, что в этот период души умерших родственников временно возвращаются в мир живых, и, чтобы они нашли дорогу к домам родных, для них ночью вывешиваются фонари, поэтому Обон также называют «праздником фонарей». Считается, что во время Обона духи умерших предков приезжают в мир живых на быстро скачущих призрачных лошадях (精霊馬, сё:рё: ума), а возвращаются — на медленно скачущих призрачных коровах (精霊牛, сё:рё: уси).