Внутри деревянного вагончика было тепло, но не столько стараниями железной печки, в которую Ирка, имитируя трудовую деятельность, порой подбрасывала полено-другое, сколько заботами Багрова. Как-то, еще в первые декабрьские морозы, он явился и с таинственным видом промазал щели в рассохшихся досках белой жижей из банки.
– Теперь не замерзнешь! – сказал Матвей.
– Только не спрашивай меня, что это было, а то у тебя на всю жизнь пропадет аппетит! – подражая его голосу, передразнила Ирка.
Багров ухмыльнулся и посмотрел на нее так серьезно и одновременно так лукаво, что Ирка поняла, что недалека от истины.
– Что да, то да. Лучше не спрашивай, – подтвердил он.

Дальше случилось вот что. Ничего.

Повсюду торжествовал аристократизм вроде того, что встречается у стюардесс, обслуживающих первый класс. Прибирая за состоятельными подопечными, стюардессы начинают поглядывать сверху не только на коллег из «эконома», но и на их пассажиров. Аристократизм насмотревшихся.

«Палками и камнями можно поломать мне кости», как поется в детской песенке... Но если хотите нанести кому-то по-настоящему глубокую рану, воспользуйтесь словами.

Признание облегчает душу.

Сам знаешь, как в жизни бывает. Один ребенок похож на отца, другой на мать, а третий пошел в кого-то из дальних родственников.

Пепел к пеплу, прах к праху?

Вы любите шотландский виски? Я часто думаю: живи Христос в наше время, налил бы Он нам виски, смогли бы мы отказаться? Это ирландская логика.

В кабинете меня ждало приглашение стать безмозглым тупицей.
Нет, оно не было выгравировано на мраморной плите, а всего лишь аккуратно напечатано на хорошей почтовой бумаге.
Прочтя его, я сполз в кресло, лицо мое покрылось холодной испариной, рука порывалась схватить, скомкать и выбросить подальше этот листок.
Вот что в нем было:
«Грин-Глейдс-парк»,
Хеллоуин
Сегодня в полночь.
У дальней стены, в середине.
P.S. Вас ждет потрясающее открытие. Материал для бестселлера или отличного сценария. Не пропустите!

Вообще–то, я совсем не храбрец. Я не вожу машину. Не летаю самолетами. До двадцати пяти лет боялся женщин. Ненавижу высоту, Эмпайр-стейт-билдинг – для меня сущий кошмар. Меня пугают лифты. Эскалаторы вызывают тревогу. Я разборчив в еде. Первый раз я попробовал стейк лишь в двадцать четыре года, а все детство провел на гамбургерах, бутербродах с ветчиной и пикулями, яйцах и томатном супе.
– «Грин-глейдс-парк»! – произнес я вслух.
«Господи! – подумал я. – В полночь? Это я-то, которого лет в пятнадцать гоняла толпа уличных задир? Мальчик, спрятавшийся в объятиях брата, когда впервые смотрел «Призрак оперы»?»
Да, он самый.
– Дурак! – завопил я.
И отправился на кладбище.
В полночь.

С пьяными стараешься не встречаться глазами. Еще усядутся рядом, начнут дышать на тебя.

Во многом мой простой объяснялся тем, что Пег так далеко - в Мехико, среди своих мумий и катакомб, а я здесь один, и солнце в Венеции не показывается уже три месяца, вместо него лишь мгла, да туман, да дождь, и снова туман и мгла. Каждую ночь я заворачивался в холодное хлопчатобумажное одеяло, а на рассвете разворачивался с прежним мерзким ощущением на душе. Каждое утро подушка оказывалась влажной, а я не мог вспомнить, что мне снилось и отчего она стала солоноватой.

А теперь смотри на потолок, там все и будет происходить. Кино до самого утра, пока солнце не встанет, как член у Френсиса Бушмана.

Будь дураком, как все мужчины. Господи, каково нам, женщинам, наблюдать, как вы, идиоты, убиваете друг друга, как убийцы убивают убийц. А мы стоим рядом, умоляем прекратить это, и никто нас не слышит.

Его улыбкой можно было вскрыть вены на запястьях.

Несчастливая семья удивительно напоминает треснутую вазу. Вроде заклеили — а из неё всё равно капает, и цветы не поставить, потому что они в ней быстро останутся без воды и завянут. Пользоваться такой вазой нельзя, она только и годна на то, чтобы без дела стоять на полке.

Люди не умеют жить. Они переживают, что смертны, но… дайте им вечность и они будут только роптать и выражать недовольство – только и всего.

Разве можно прожить жизнь без любви? Нельзя, да, наверное, и не стоит…

Нет в этом мире никакого абсолютного добра – обязательно если один нашел, то другой потерял.

Страшно терять родителей. Но когда теряешь детей, вместе со страданием в душе рождается непонимание и отчаяние от нелогичности и несправедливости происходящего.

Там, где присутствует настоящая страсть, всегда есть место импульсивным и рискованным поступкам.

Люди привыкают к определённым вещам, привязываются к ним, как к домашним питомцам, любят их не только за удобство использования, но порой и за то, что данная вещь стала свидетелем того или иного радостного события или, напротив, трудного периода в их жизни, который, к счастью благополучно завершился.

– Удачи, милая.
– Тебе того же, – буркнула я, спускаясь по лестнице.
– Уверен, ты не обернешься, – засмеялся он.
– А ты не посмотришь мне вслед, – в тон ему ответила я.
– Чем я сейчас занят, по-твоему?
– Придумываешь очередную пакость.

– Слушай, тебе самому не надоело? – спросила Бэтла жалостливо.
Убедившись, что морок его не спас, Багров его сбросил. Увидев, как у него на глазах дряхлый дед помолодел на добрых полвека, один из бегунов шарахнулся в кустарник.
– Что вам от меня надо? Вы меня оба уже достали! Слышите? Ходит такая парочка правильных жиртрестов и полощет мозги! – выпалил Матвей.
Бэтла не обиделась, но погрустнела. Обычно так грустнеют хорошие люди, когда видят, что обманулись в ком-то.

Скользнув по клинкам равнодушным взглядом, Багров сдернул один, показавшийся ему наиболее подходящим.
– Выбрал?
– Да.
Арей хмыкнул.
– Ну-ка! О, рапира Мароццо! Забавно!
– Что забавно?
– Человек склонен выбирать то оружие, на которое он похож! Итак, рапира Мароццо! Можно и рубить, и колоть. Посмотри, какая послушная!.. Я до сих пор не понимаю, почему ее не считают одноручным мечом. То есть понимаю, конечно, но душа у нее не рапирная!

– Светлая, ты похожа на курильщика опиума! – сказала Улита.
– Почему?
– Только они с такой тоской нюхают мундштук.

Мне не совсем понятна одна вещь. Почему самый страшный, самый невосполнимый вред подобное причиняет подобному? То есть суслик вредит суслику, орел орлу, а человек человеку? Нет, понятно, что и друг другу они вредят, но самим себе гораздо больше.

Что ты смотришь на меня гриппозными глазками? Сейчас у кого-то будет сотрясение отсутствующего мозга!

Ничто в нас не исчезает без следа.

Никогда в жизни не считал подвохом кусок торта и порцию мороженого.

Поднявшись с пола, он приблизился к зеркалу, чтобы посмотреть, как выглядит грусть, а она тут как тут, залила ему щеки краской, и тогда он, протянув руку, пощупал то, другое лицо, и было оно холодным.

Когда вырастешь, назад уже не врастешь, воздух из себя иголкой не выпустишь.

Огромный лунный диск башенных часов – это, считай, та же мельница, говорил дедушка. Сыпь туда зерна Времени – крупные зерна столетий, мелкие зерна годов, крошечные зернышки часов и минут – куранты все перемелют, и Время неслышно развеется по воздуху тончайшей пыльцой, которую подхватят холодные ветры, чтобы укутать этим прахом город, весь целиком. Споры такой пыльцы проникнут и в твою плоть, отчего кожа пойдет морщинами, кости начнут со страшной силой выпирать наружу, а ступни распухнут, как репы, и откажутся влезать в башмаки. И все оттого, что всесильные жернова в центре города отдают Время на откуп ненастью.

... любовь, - закончил Блик.
Квотермейн так и не выдавил из себя это слово. Приторное, слащавое. Такое пошлое, такое правдивое, такое докучливое, такое чудесное, такое пугающее и в конечном счете для него совершенно потерянное

Это они отравляют и губят жизнь, вытряхивают человека из тёплой постели, загоняют в школу, а потом и в могилу!

-Вот каково быть бедным,- отозвался Крмали.
-Я вырос в бедности. Но никогда не крал.
-Может, у тебя не было удобного случая.

Время - тяжкая ноша.

Если я изваяю Смерть, которая несётся вскачь, то, когда она откроет рот, будут ли в её устах твои слова?

— Вы когда-нибудь задумывались, почему вампиры, — заговорил он снова, и над верхней губой у него заблестела тонкая полоска пота, капельки пота выступили и на лбу под кепкой, — почему вампиры не отражаются в зеркалах? А этих молодых красавцев там, внизу, видите? Уж они-то отражаются во всех зеркалах, но только они сами — рядом с ними в зеркале нет никого. Одни лишь чеканные боги. И когда они любуются своими отражениями, думаете, они видят еще кого-нибудь? Например, девушек, на которых они гарцуют, словно морские кони? Не верится мне, что они видят кого-нибудь, кроме себя.

Что значит "небольшой ливень"? Насколько небольшой? Три фута в ширину, шесть - в высоту, и пролился он всего в одном месте?

Ладно, делай что хочешь. Будь дураком, как все мужчины.

Я постучал к Фанни на свой лад, так что она поняла, кто это, и распахнула дверь. Передо мной предстало нечто вроде обезумевшего слона: глаза выпучены, волосы всклокочены и торчат во все стороны, — словом, вид такой, будто ей только что выстрелили в голову из ружья.

Если человек в жизни получает все, что хочет и это падает ему в руки легко – это большая беда для его души.

Есть женщины ослепительные, есть обаятельные, а есть просто милые. Таких милых ни на кого не меняют. Блекнут рядом с милой женщиной любые красавицы.

Когда чувствуешь себя маленькой песчинкой в огромном мироздании, все твои проблемы тоже начинают ощущаться как-то меньше…

Чего толку на кого-то обижаться – человека ведь не переделаешь.

Слово "жалеет" гораздо более полно выражает чувство любви, чем ваше это "лубит"!

Легко сказать «Надо быть сильной! » Но как это сделать, когда весь твой мир рухнул в пропасть, погребая под своими обломками первую в жизни настоящую любовь и последние надежды?

Скидки - это когда ты покупаешь вагон ерунды, о существовании которой в другой ситуации вообще никогда бы не вспомнил.

Если ты надумала заставить его немного помучиться и все такое… то лучше не надо. Парни вроде Стаса этого не оценят. У таких, как он, все предельно ясно: враги, значит, враги. И никаких соплей и тяжких вздохов. Он лучше сдохнет, чем признается, что жизнь без тебя ему в тягость.

...когда ты наконец добиваешься того, о чем мечтал, всегда оказывается, что на самом-то деле грезил ты совсем о другом, ни одна мечта не сбывается так, как задумывалось