В криминальном мире существуют свои законы и представления о чести, ≪понятия≫, согласно которым семья никогда не вмешивается в разборки. Брать заложников и давить на жертву через родных запрещено. Со мной этого правила никто не соблюдал. Поняв, что по-другому не получается, мои противники решили нанести удар по семье.

Возможно, в те времена разведка была тайным антисоветским ≪Союзом меча и орала≫? Ведьтам служили образованные люди, и они знали, как на самом деле живут за границей. Им невозможно было навешать на уши пропагандистскую лапшу — они сами готовили рецепты.

Третий колониализм рано или поздно приведет к глобальному экономическому коллапсу и гибели цивилизации в ее нынешнем виде. Поэтому международную финансовую олигархию можно уподобить раковой опухоли, которая сжирает человечество. Как известно, самостоятельно опухоль погибает только вместе со смертью всего организма.

Однако деньги тоже подчиняются закону сохранения энергии — они никуда не исчезают. Каждый украденный рубль или доллар можно найти. Нужно лишь проявить волю и сделать глобальную химиотерапию. Будет больно, неприятно, но иначе мы не выживем.

Ничто в жизни не дается без усилий над собой, и богатство ни в коей мере этим усилиям не способствует. Написать хорошую книгу или создать успешный бизнес можно только за счет собственных способностей и труда, которые никак не зависят от финансирования, — напротив, ≪легкие деньги≫ нередко влекут за собой убытки и провалы.

Ноябрь вечен, жизнь почти прекрасна, воспоминания —тупики, куда мы возвращаемся снова и снова.

Я слышу твой голос во всех шумах мира.

Не бывает случайных встреч. Все они назначены нам судьбой.

Мне всегда будет недоставать человека, чья улыбка освещала мою жизнь. Тебя.

Говорить о тебе — значит заставлять тебя жить. Молчание равносильно забвению.

Прекрасен день, в который кто‑нибудь вас любит.

Люди часто отрицают правду, Фокс. Ложь сладка на вкус, а правду выплевывают, как горькую и отвратительную. Потому что вежливость и истина никогда не идут рука об руку.

Чувство беспомощности иногда полезно. Оно учит нас тому, что некоторые события неизбежны, поэтому мы должны то недолгое время, отведенное нам, проводить с самыми дорогими людьми.

Терпение – это длинный путь между действием и его последствием.

Будучи анти-музой, я препятствовала возникновению новых книжных миров.

Один поцелуй, и они украдут ваши идеи, мечты и желания. Они разрушат ваши жизни, если вступят в них.

Если исключить невозможное, то, что останется, и будет правдой, сколь бы невероятным оно ни казалось

Жаль, что люди не имеют отличительных знаков, по которым можно было определить, что они злые. Тогда по крайней мере можно было понять, кто перед тобой.

Музы вырвались из книжного мира в реальность, чтобы дарить писателям всего мира поцелуи. Так возникли другие книжные миры, которые ожили в Литерсуме.

Прекрасное ощущение – знать, что ты преодолеваешь сложности не в одиночку.

В этом не было никаких сомнений, потому что любовь ощущалась по-другому. Любовь была похожа на Ларкина. Правда, он никогда не целовал ее, но в этом и не было необходимости. Потому что каждое слово, каждое прикосновение и каждая улыбка Хранителя выказывали ей ту привязанность и признательность, которые мужчина испытывал к ней, и принцессе не приходилось выискивать их самой.

Черты лица женщины выглядели строгими, но любовь, о которой говорила Эриина, все еще мерцала в ее глазах. В ней, казалось, жили две души — властительницы и матери. Властительница желала крепкого союза, мать — счастья для своей дочери. — Сначала познакомься с Дигланом.

– Что это была за песня? – прошептал Ли. – У нее нет названия. – Откуда она? Полуэльф открыл глаза. Взгляд, обратившийся на Ли, казался стеклянным. – От меня. Я сочинил ее некоторое время назад. – Ты композитор? – Нет, я просто тот, кто любит музыку.

Смерть знает о нас все, и потому, должно быть, она так печальна.

Смерть, если доведется ее повстречать, - это женщина лет 36 и редкостной красоты

Всякое ожидание когда-нибудь кончается, а хорошо ли, плохо ли – это уже другой вопрос

…смерть поняла, что художнику, занятому своим делом, мешать нельзя

У каждого из вас собственная смерть. вы носите ее с собой в укромном месте со дня рождения, она принадлежит тебе, ты принадлежишь ей.

Когда все дозволено, это так же плохо, как когда не дозволено ничего.

Марья Степановна, ничтоже сумяшеся, открывает Ефимке, которого в душе жалеет, и тут в дело вступает Калмыков. Он отталкивает старушку вглубь прихожей, закрывает входную дверь и, заткнув рот, затаскивает жертву в покои. Там он душит старушку, правда, не до смерти, но, поскольку она теряет сознание, внимания на нее он больше не обращает, а проходит за ширму.

Перелескова вдруг замолчала, словно лишилась дара речи. Воловцов и Песков переглянулись: то ли какой-то новый вопрос застрял у них в горле, и они не решались его задать, то ли им просто стало жалко бедную женщину, жизнь которой закончилась вместе со смертью мужа…

Из угла, где сидел Воловцов, послышалось не то хрюканье, не то последние хрипы висельника. Петухов поднял голову и посмотрел на московского гостя. Тот был вполне серьезен. Словом, то, что судебный следователь Иван Федорович Воловцов едва сдерживает готовый вырваться наружу смех, околоточный надзиратель не заметил. Иначе мог произойти неприятный конфуз…

Возле стола, ногами к входной двери, лежала владелица дома Марья Степановна Кокошина. Ее правая рука была согнута над лицом, словно она пыталась от чего-то или кого-то прикрыться. Впрочем, то, что от нее осталось, рукою и лицом можно было назвать с большой натяжкой: вся верхняя часть тела настолько обгорела, что, и правда, более представляла собой уголья, нежели части тела.

В нем проснулось любопытство следователя, мозг заработал в привычном режиме. Он знал, что если войдет в особняк и увидит место происшествия, то уже не сможет оставаться безучастным. И начнет свое следствие. Ну вот, отдохнул от службы, называется…

Разумеется, Воловцов действовал в рамках закона, не выстрели он тогда в Георгия Полянского, профессионального убийцу, в послужном списке которого было несколько отнятых человеческих жизней, «лейгер», как в уголовной среде называют таких преступников, ушел бы.

Уже через несколько секунд Бурлак чувствует лёгкий укол в шею. Как комар укусил. Только изображение перед глазами начинает меняться. Вместо неприятной физиономии Геращенкова появляется куда как более приятное лицо Риты, которое он уже начал подзабывать. Она что-то беззвучно шепчет. Капитан вслушивается и пытается разобрать слова. Но ничего не получается. В конце концов он просто теряет сознание...

Бурлак-Ратманов мгновенно персонифицировал в толпе шустрого типа в серой кепке. Держа в руках живого петуха, явно украденного, тип взмахнул на подножку отъезжающего трамвая. И поминай, как звали. Бежать – не бежать? Он мог бы. И с высокой долей вероятности догнал бы негодяя. Но... Новое и преступное «второе я» потихоньку одерживало верх. Бандит Ратманов, кажется, побеждал полицейского Бурлака.

– Ох уж эти доктора, ничего не разрешают, – подобострастно пошутил хозяин. – На вашу сумму могу предложить хороший серебряный порт-табак. За небольшую плату нанесу гравировку, если хотите. – Покажите, – попросил Ратманов, а сам мысленно считал секунды. Когда дошёл до пятидесяти, наклонился к ювелиру и сказал спокойным голосом: – Мы вас сейчас ограбим, а вы не сопротивляйтесь. Для вашей же пользы..

Так… Ранение очень кстати – можно ссылаться на частичную потерю памяти, пока научишься правильно себя вести. Держись этой линии, переспрашивай, запоминай, проси рассказать, что было раньше. Вали всё на голову – и присматривайся. Но как так – опер, человек с правильным знаком, вдруг очутился в теле бандита? Да ещё на сто одиннадцать лет раньше. Было бы смешно, если бы не было так страшно!

Всё мешается в жизни Бурлака. Такой многогранной и одновременно такой короткой. А опер, ещё даже не зная всего этого, быстро идёт к группе людей на шоссе. Впереди слышатся неразборчивые крики и вот уже звуки перестрелки. Фигуры в темноте падают. Но Бурлак не останавливается. Он совершенно не боится смерти. А потом перед ним разворачивается устрашающее и кровавое зрелище.

Москва начала 20 века – отнюдь не Москва 21-го. Те же Неглинная, Петровка, Лубянка и Маросейка. Только вместо чуда техники с надписью «Это электробус», вездесущих доставщиков «Яндекс Еды» и уткнувшихся в айфоны таргетологов и продакт-менеджеров – неспешно прогуливавшиеся господа в сюртуках и котелках, дамы в длинных платьях и шляпках с диковинными перьями, застёгнутые на все пуговицы гимназисты...

Иван Федорович не успел договорить. В комнату буквально ворвался пристав Винник и, не переводя духа, выпалил: — Мы нашли его... Воловцов перевел взгляд со станового пристава на Козицкого. Самсон Николаевич был бледен, как свежевыстиранное полотно. И губы его мелко-мелко подрагивали...

Уфимцев замолчал. А что, если на том бережку Павловки Попова поджидали злоумышленники? В Павловском было всем известно, что главноуправляющий везет в саквояже деньги. Лодочник переправил его на тот берег, до железнодорожной станции имеется какое-то расстояние, и вот на пути к ней на Попова и напали.

Весь сад был перекопан вдоль и поперек. Причем полицейские, проделав шурфы и накопав ямы, вовсе не собирались потом их закапывать, отчасти потому, чтобы было видно, что в этом месте работа производилась, а отчасти — из-за лени. Ведь обер-полицмейстер и его помощник приказывали копать, а не закапывать.

— Он ево, гад, ночью порешил. Попов приехал ночью с деньгами, чтобы, значит, наутро деньги господину своему отдать, поскольку не решился беспокоить графа ночью. Яша прознал про это, пришел к Попову и порешил его.

Обер-полицмейстер глянул на секретаря, занятого своей работой, потом снова перевел взгляд на управляющего имением Павловское. Козицкий сидел свободно и даже как-то расслабленно на первый взгляд, но вот руки... Руки у него были напряжены, и он ими крепко держался за подлокотники. Отчего?

Случилось несчастие? А вот это вполне могло произойти. И камердинер, по сути, был прав, когда сказал ему, что надо обратиться в полицию.

А в эфире скрипел диван, раздавались охи, вздохи, полезной информации - ноль, один голый разврат. Гость на самом деле мог, причем долго. Максим за это время успел войти в базу, пробить владельца «Гранд Чероки», который стоял у «пятьдесят шестого» дома.

Малахов, может, и начальник районного отдела, но в душе как был, так и остался опером. И ничуть не потерял интерес к своей работе. И охотничий азарт в нем не остыл. Возможно, он выйдет на след преступника еще раньше, чем его помощники.

Впрочем, он мог и не спрашивать, странгуляционная борозда просматривалась отчетливо. Драбова душили старательно, петлю на его шее затянули основательно. Или удавку. Из веревки, на конце которой потом затянули петлю. Возможно, для антуража.