Болезнь матери постепенно прогрессировала. Ему это было известно. Но она впервые не узнала собственного сына.

Он погладил пса по спине. Легонько, чтобы не разбудить. Ощутил живое тепло. И на душе стало спокойно.

– Затягивать надо сразу же, – продолжал Хоффман у нее за спиной. – Хочешь обезвредить жертву как можно быстрее – сжимай как можно сильнее. Но если хочешь, чтобы она страдала, – сжимай медленнее. Правда, тут есть риск: если жертва – мужчина, нужно сначала позаботиться о том, чтобы он был связан и не смог вырваться. Но для женщин это не нужно…

Этого мужчину она никогда раньше не видела. Огромного роста, с рыжей бородой, густой гривой волос и такими же бакенбардами, он шел широким шагом, подавшись вперед. Теперь мужчина был намного ближе. Эллен опустила бинокль. Не было никаких сомнений, что этот человек направляется к башне. Внезапно она поняла, кто это.

– Я попытался разузнать, как ныне используется карантинная станция. И вот что мне удалось выяснить: оказывается, сейчас это тюрьма. Для нее там идеальное место. – Мне казалось, что я знаю все тюрьмы в округе, – удивленно заметил Нильс. – Стало быть, не все… И сидит там всего один заключенный – Арнольд Хоффман. – Человек, душивший своих жертв фортепианной струной? – Именно.

Нильс уже собирался вернуть ей книгу, но тут его осенило. Тот удивительный шрам на шее у Эдварда Викторссона! Теперь Гуннарссон вдруг вспомнил, где читал о чем-то похожем. В книге Брандера «Красный шарф» были обнаружены несколько убитых женщин, все с глубокой раной вокруг шеи. Авторское описание было таким детальным, что Нильс сразу же вспомнил недавнюю сцену в морге.

– Но если это не повешение и не обычное удушение, что же это тогда? – удивился Нильс. Врач взял край простыни, натянул на лицо умершего и произнес: – Гаррота.

– Вы думаете, покойника могли столкнуть в реку? – Нильс на секунду задумался. – Возможно. Но это трудно доказать. Наиболее вероятно, что мужик выпил лишку и свалился где-то выше по течению. Утонул по пьянке. Это происходит постоянно. Ничего странного. Нурдфельд согласно кивнул. – Вот именно. Ничего странного, Гуннарссон. – Он почесал коротко стриженный затылок. – Вот только он не утонул.

Пятый удар пришелся мимо моего запястья. Седьмой напомнил дуновение ветра, скользнувшее по волосам на шее. Десятый попал в промежуток между плечом и грудной клеткой. Лезвие, обезумевшее от промахов, металось все быстрее и быстрее. Оно уже не жаждало примитивного убийства, теперь его цель состояла в том, чтобы нанести как можно больше сокрушительных ударов.

До сих пор гибель курсантов ограничивалась одним случаем. В газетах больше не сообщалось о жестоком обращении с домашним скотом. У него имелись все основания верить, что безумец, напавший на Лероя Фрая, отправился терроризировать людей в других местах. Их, конечно, жалко, но они за пределами сферы ответственности Итана Аллена Хичкока. Все изменилось за те десять секунд, что он нес бомбу к окну.

Он наставил ухо на череп По, как фермер, слушающий сусликов. Его пальцы тем временем перебирали спутанные черные волосы. - Любовь к родным пенатам, - сказал профессор чуть громче. – Низкая. Ассоциативное мышление: высший уровень. Интеллектуальные способности: высокие… Нет, очень высокие. – Улыбка По. – Любовь к похвале: высший уровень. – Теперь моя улыбка. – Чадолюбие: очень низкое.

– Я в том смысле, что оно было продиктовано. – Кем? – Моей матерью. – Ясно. – В моем голосе явственно слышались отзвуки смеха. – Тогда давайте спросим у вашей матери. Уверен, она сможет пролить свет на причины смерти Лероя Фрая. Я всегда буду помнить его взгляд. Полный глубочайшего изумления, как будто я забыл какую-то прописную истину. – Она умерла, мистер Лэндор. Почти семнадцать лет назад.

- Как поживаете, мистер По? Из-под дурацкого кожаного кивера свисали две гладкие черные пряди, превращая глаза – серо-карие, слишком большие для лица – в камеи. А вот зубы, напротив, были маленькими и ровными; такие можно увидеть на ожерелье вождя каннибалов. Изящные зубы соответствовали его конституции: он был худым, как соломинка, хрупким, если не считать лба, не влезающего в кивер.

Мне показалось, от Лероя Фрая осталась только одна вещь – вопрос. Единственный вопрос, заданный его безмолвным ртом, зеленоватым оттенком его безволосой кожи… Кто? По пульсации внутри себя я понял, что должен дать ответ. Независимо от того, какая мне грозит опасность, я должен выяснить, кто унес сердце Лероя Фрая.

Шарк-шарк-шарк. Сначала звук был тихим, и от него было легко отмахнуться. Шарк-шарк-шарк. Царапанье стало громче. Настойчивее. Инстинктивно потянувшись за оружием, Мэйси услышала тихий женский шепот: – Помоги мне. Найди меня.

Он медленно сжимал пальцы. – Чтобы задушить человека, требуется шестьдесят секунд. Все, что я могу сделать, – не торопиться. Один, два, три… – Нет, – всхлипнула она под размеренный счет. – Восемь, девять, десять… Мы почти закончили, милая…

Вязаная маска царапала лицо. Входя в свою особую комнату, он всегда надевал маску. Сначала – в качестве меры предосторожности, потом – осознав, что это усиливает страх жертвы.

– Он готовился убивать. Травмы указывают, что с каждым разом его агрессия усиливалась. – Думаю, вы правы, – согласилась Брук, указав на фотографию Ребекки Кеннеди. – Последнюю жертву он душил, пока она не потеряла сознание. Более того, мисс Кеннеди заявила: когда она отключилась, насильник привел ее в чувство. Сказал, что время умирать еще не пришло. – Он эволюционировал, – заметила Мэйси.

Ее приемная мать однажды сказала, что у Мэйси дурная кровь. Когда она училась в третьем классе, ее одноклассницу украли и убили. Все дети были напуганы – кроме Мэйси, которую очаровали копы, собаки-ищейки и синие мундиры полицейских, наводнивших район. «Никто, кроме нее, не осмеливается подходить к тому переулку, – шепотом сказала мать отцу. – Это ненормально».

В самом начале у него не хватало духу убить. Он ограничивался слежкой. Боялся. Трусил. Но со временем почувствовал, что может справиться со своей слабостью. Прошло совсем немного времени, и просто смотреть стало недостаточно. Он должен был сделать что-то. Доказать самому себе, что способен достигнуть совершенства во всем.

Я рад, что правда всплыла на поверхность. Мы не подростки, любовные треугольники меня не привлекают, причем совсем, и я ведь из Нью-Йорка, Мэри Кей. На крыс я насмотрелся. Ничего личного. Я их не то чтобы ненавижу. Но крысы переносят заразу, и тебе повезло, что я умею от них избавляться.

Мужчина, которого ты зовешь мужем (надеюсь, я сплю), успокаивает тебя, а наш корабль тонет, и мы тонем, а этот Фил выглядит, как солист рок-н-ролльной группы, и вы женаты. Мертвы.

Чувствую подъем. Я нарушил правила и был вознагражден вселенной, Мэри Кей, – ведь я узнал твои планы на завтра, и мне они нравятся. Пришло время нам обзавестись чертовыми семейными узами.

Ты льнешь ко мне. Слова льются из тебя потоком. Ты хотела меня на том красном ложе, ты кусаешь мой свитер – этот свитер сводит тебя с ума; в воде вспыхивают искры – это мы горим, – и ты как последняя страница «Улисса». Ты впиваешься в меня. «О боже, Джо… О боже…» И вдруг ты отстраняешься. Золушка услышала, как часы бьют полночь. Вспоминаешь, кто ты такая. Мать. Мой начальник. И исчезаешь.

Рассказывать тебе о Мелиссе (то бишь ныне покойной Бек) – словно испытать катарсис. В этой версии я работал официантом в закусочной Верхнего Вест-Сайда, а Мелисса там однажды обедала и написала мне свой телефон на чеке. Ты делаешь огромный глоток из стакана – честно говоря, довольно агрессивно, – и я добавляю, что Мелисса была для меня слишком незрелой.

Я потерял сына. Потерял семью. Но, возможно, это было не зря. Возможно, провидение вело меня к тебе. И все эти токсичные женщины, которые заманивали, использовали и мучили меня, были нужны лишь, чтобы подготовить и привести меня на этот скалистый остров. В твою библиотеку.

Откуда мужчине знать, сколько шляпок нужно женщине?

Репутация Баллентайна как соблазнителя известна всем; впрочем, он последний, кто пытается скрыть свои намерения. Люси подозревала, что это был расчет: так Тристан подстрекал женщин на перевоспитание животворящей любовью; многие из них попали в ловушку, сплетенную из собственных амбиций.

Женщины были готовы наперегонки бежать, лишь бы заполучить хоть немного любви лорда Баллентайна, – от девушки, впервые представленной в свете, до матроны.

Интрижка соседки ее не касается. В меру дерзкая вдова могла втайне позволять себе вольности, на которые ни одна незамужняя женщина не отважится, а судя по тому, что Люси приходилось слышать сквозь общую стену, леди Хенли время от времени кое-что себе позволяла.

Лео жил в кондоле – типовой пятиэтажке. Названы они не в честь старинного «кондоминиума», а в честь великой мастерицы наводить порядок и довольствоваться «необходимым и достаточным» Мари Кондо, чьи идеи не устарели и через сто лет. Народ окрестил эти лаконичные, но тесноватые дома гондонами.

– Никто не хочет выбрасывать время на случайные связи. Годы-то идут. Лена ждала продолжения. – Всем нужны баллы, – просто сказала я. – А мужчина в тридцать пять… Да и то если доживет. Постоянная связь означает, что мужчина получает статус конкубина и его женщина отчисляет часть своих пенсионных баллов ему на счет. Социальная справедливость в действии. Социально сильные должны помогать слабым.

Поступили сигналы с проспекта Софьи Ковалевской и улицы Галины Улановой. Одна муравьиная колония начала отстраиваться возле детской песочницы, а на Улановой – под деревом в частном саду. На Улановой разобрались быстро: жильцам понравились новые соседи, они были даже рады получить в свой сад муравьев. С песочницей дело затянулось. Я придумала поговорить с детскими садами в округе.

А Лена всё смотрела, смотрела, смотрела. Взгляд следователя, хорошего следователя. Я сдалась: – Нам с Никой выпал мальчик, – сказала я тихо. Мне хотелось, чтобы она подмигнула и отпустила очередную шуточку про то, на что годятся мальчики. Но Лена не улыбнулась...

Уже на подходе к нашей высотке на Арбате я почувствовала дыхание леса. В свое время каждую из семи высоток обнесли дополнительным ступенчатым фасадом, а на ступенях разбили хвойные и смешанные лесопарки. Это очень красиво. Семь курчавых зеленых башен придают московской панораме живописность. Каждая со временем превратилась в законченную экосистему: сперва появились птицы, потом мелкие животные.

Подошел трамвай. Вышла кондуктор в форменном жилете. Откинула ступеньку, выдвинула рамку сканера. Индекс массы тела. Женщины подходили по очереди, становились. Рамка издавала писк. Очередь двигалась. Встала и я. – О, вы сегодня в туфлях, – улыбнулась кондуктор.

В царской России Есенин пользовался покровительством императорской семьи и Григория Распутина. Был любим государыней Марией Федоровной и царскими дочерями. Когда случилась Первая мировая война, по их протекции на фронт он отправился не в окопы, а был прикомандирован к военно-санитарному поезду.

Любовь Христа не была принята древними иудеями. В «Преступлении и Наказании» Достоевский убедительно показывает, что невозможно достичь добра посредством зла. Убийство старушки уничтожит юного студента Раскольникова изнутри, не дав ему освобождения от материальных проблем, как он о том грезил.

Пластунов тогда считали смертниками, мало кто доживал до конца службы, ежедневно выполняя опасные задания и участвуя в рукопашных сражениях с хитрым и умелым врагом. Владимир продержался в таком режиме целым и невредимым целый год. Сказались природные физические данные и подготовка мастера джиу-джитсу Китаева.

Но жертвы и пролитая кровь "Бешеных" были не напрасными, Гюрза спас сотни жизней русских бойцов, в том числе, новобранцев, которые под его началом из испуганных срочников в считанные недели превращались в опытных псов войны. Сотни убитых ими боевиков никогда больше не выстрелили в сторону России.

Врангель грамотно спланировал отступление, притормозив красных с минимальными боевыми потерями и соприкосновениями. Сотни тысяч русских мужественных людей навсегда покинули Родину. А те, кто хотел продолжать сражаться, срывали с себя сверкающие на солнце золотые погоны, и уходили партизанить в горы.

Считалось, что в берсерков вселялись духи могучих хищников Севера. Они делились на ульфхеднов, чьим тотемом был волк, и на эйнхериев, в которых на время боя входил Дух медведя. Были берсерки и среди наших предков. Термин «Русь» изначально обозначал воинское сословие у викингов и северо-восточных славян.

Нардо без усилий увернулся от противника, ухватил его за шею и за правую руку и несколькими чисто киношными приемами, используя бросок и количество движения массивного противника, крутанул его, как марионетку, и ударил головой о заднюю дверцу. «Game over», «Игра окончена», как гласила мрачная татуировка, неумело наколотая на шее Джордано, лежавшего без чувств на земле.

Прошло немногим более пяти минут, и колокольчик снова зазвонил. Нардо сразу же открыл дверь и увидел Сабину, всю в слезах: – Мою машину сожгли, Нардо. Там пожарные, и вот-вот приедет полиция. Я не хочу их видеть. Он не ответил, вдруг став холодным и серьезным. А Сабина прибавила, улыбаясь дрожащими губами: – У тебя найдется зубная щетка для новой клиентки?

– Чтобы ликвидировать противоречие, я должен знать все о тебе, о вас двоих, и все, что ты знаешь о нем, или полагаешь, что знаешь. Из-за дел сердечных люди идут на самоубийства, и тебе это прекрасно известно. Я смогу уберечь от этого, если вмешаюсь вовремя. Однако по условиям игры я – хороший, он – плохой, а ты – моя рабыня. Других ролевых вариантов не существует.

Она открыла дверь – и в лицо ей ударил тяжелый запах. Все вокруг было заляпано кровью и чем-то желтоватым. Сабина в смятении прошла по кровавому следу по коридору до самой гостиной. Затаив дыхание, не обнаружив ничего подозрительного, заглянула за диван и увидела другие следы, более красные…

– Мы обнаружили некоторые совпадения в звонках, как бы это сказать… наиболее «динамичных»… – В тех, где речь явно идет о прямой опасности? – Именно. Помните звонок с пьяцца Ре ди Рома? Мы выяснили, что служба «один-один-восемь» приехала через двадцать минут после звонка, потому что бывший муж звонившей Нардо женщины «упал с лестницы» в метро и сломал себе тазовую и бедренную кости.

– Э… Видите ли, доктор, тут есть одна загвоздка, о которой вы должны знать. Мы не нашли гильзы. – Ну, может быть, стреляли не из револьвера… – Нет, стреляли, совершенно точно, из полуавтоматической «Беретты». Разрешение на хранение есть. Сама пуля застряла в ночном столике жены, а вот гильзы нигде нет. Научная бригада уже закончила работать, но гильзу не нашла.

Просто иногда так хочется иметь рядом человека, на которого можно опереться.

– Вот вы всегда говорите о том, что в любовных романах феминистские темы... Но что феминистского в том, что женщина не имеет права голоса в принятии решений о своей собственной безопасности? – Они сейчас делают то, что для нее лучше всего. – А кто он такой, чтобы решать, что для нее лучше? – Но в этом суть книги, – возразил Мак. – Они должны научиться доверять друг другу.