Двое квадратных и звероватых хулиганов, по виду – только что из забоя, с характерными движениями и осанкой, как-то сразу мне поверили, потерялись и сникли. А кудрявый, который от любовного томления совсем обезумел, как с цепи сорвался. Посмотрел на меня налившимися кровью одичалыми глазами.

Попутчик был горным инженером, звали его Сигизмунд Яковлевич. И направлялся он с предписанием от «Союзугля» в Шахтоуправление Углеградска, где его ждала важная должность. Хороший инженер – это птица редкая и дорогая в плане пропитания. Стране нужны хорошие специалисты.

Выслушав приговор, Лазарев воскликнул: - Если есть бог на свете, ты, Сара, до освобождения не доживешь! Часовщикова в ответ только ухмыльнулась. Ее приговор устраивал.

К ночи все успокоилось – бойцы Миколы перепились, устали, разошлись по домам. Сторожить школу оставили двух человек, которые напились и уснули. Все женщины и девушки, после целого дня изнасилований, лежали по классам чуть живые.

Говорила Часовщикова на каком-то славянском языке. Если бы она не строчила, как пулемет, я бы понял, в чем она обвиняет Горбаша, а так мы остались в неведении. Горбашу, кстати, ее обвинения были по фигу.

Передо мной на полу лежал человек в рабочей спецовке. Судя по его позе, он уснул на лавочке и упал вниз. В раздевалке было холодно. Холоднее, чем на улице – бетонные стены быстро остывали и долго сохраняли максимально низкую температуру.

Кража вина из цистерны была делом рискованным. Как-то один незадачливый расхититель сорвался с доски и сломал обе руки. При «разборе полетов» в милиции он заявил, что залез на ограждение склада на спор, но сорвался и упал прямо на территорию соседнего предприятия.

В полутемном помещении я не смог рассмотреть веревку, но предположил, что она слишком тонкая, чтобы применяться для погрузочно-разгрузочных работ на заводе. Скорее всего, главный инженер принес ее с собой.

Вертолет опустился, из машины выскочили плотного телосложения парни в темных костюмах и с короткоствольными автоматами. Их было всего трое, но стоили они, возможно, целого взвода.

Родион подошел к ней, вынул из кармана оранжевую щеточку. Ну, конечно, это же оперение дротика со снотворным. В Майю стреляли шприцем-дротиком, он остался в ней, а щеточка выскочила из крепления.

На этот раз он уклоняться не стал, всего лишь ударил на опережение кулаком в лицо. Попал точно в подбородок. Семен сел на пятую точку, но тут же вскочил. И Варшавин снова ударил, сбив его с ног.

В самый последний момент Варшавин уклонился, и кулак пробил пустоту в нескольких сантиметрах от его носа. В эту пустоту перед собой Семен и провалился, потеряв равновесие. Варшавин тут же этим воспользовался, ударил его по ногам.

Ну да, ошибся отец в молодости, не той дорогой пошел. Но Фомин выяснил, не убивал отец никого на той злосчастной свадьбе, когда погибла дочь крутого авторитета. Должен был, но не смог заставить себя выстрелить.

Родион выстрелил под нижний срез бронежилета, но противник справился с болью, не выпустил из рук оружие и даже выстрелил, но мимо.

Игнат тоже обернулся и увидел несущегося на него человека. В лунном свете тускло блеснул нож. Жуков продолжил разворот, но уже с уходом в сторону. И все же нож скользнул по спине, вспарывая кожу. И продолжил движение, пока не ткнулся Лешке в пузо.

Как оказалось, тетя Витя все-таки отреагировала на шум во дворе. Но не сейчас, а какое-то время назад. Не включая свет, она вышла в коридор, открыла дверь, тут смерть ее и настигла.

Игнат включил свет и увидел дядю Валю, вернее, его труп. Он лежал на ступеньках бетонной лестницы. В области живота - несколько ножевых ран, белая майка в крови.

Сушеный рванул назад, кончик ножа царапнул Игната по руке. Но тем не менее, ударную руку он поймал, взял в захват. И одновременно въехал ногой лысому в колено, чтобы тот не помешал провести прием.

В ресторане Лия работала, с блатными хороводила. Может, и сама - блатная кошка. Есть в ней что-то такое зубастое и царапистое, хотя и не злое. Но развратное.

Если Давид все знает, если он начал разговор с предъяв, то сначала нужно спросить с Игната, а потом уже выяснять с ней отношения. А спросить Давид мог, наверняка, у него в заднем кармане джинсов находился кнопочный нож.

Лиза встала рано. Собралась быстро, потому что собирать было особо нечего. Всё уже давно лежало в рюкзаке. Просто, вынула оттуда всё, нужное для душа, а после положила обратно. Она сидела на кухне. Пила кофе. Смотрела в потолок и думала, что будет дальше. Ночью она окончательно решила вернуться домой. К сыну и отчиму. Всё перевернулось. Почему? Потому что чужая смерть была совсем рядом.

Детектив решил, что это лучшее время исчезнуть. Все менты тихо ненавидели адвоката. Муж погибшей так же тихо ему радовался. А Сергей знал, что лучшее время покинуть место тогда, когда на этом месте правят эмоции. Тогда разум присутствующих отступает и освобождает путь для побега остальным.

Сергей думал, что патологоанатом прав. На месте Петровича каждый первый из его прежнего отдела, поступил бы аналогично. Закрытый висяк. Да ещё и денег за это дали. Ничего делать не надо, только позвонить в лабораторию и договориться по старой дружбе. Тем более Петрович в своё время сделал всё, от него зависящее. Но тогда его мнение в кабинетах начальства было совсем не интересно.

У Лизы имелись вопросы. Девушка была не робкого десятка, и хотела предусмотреть все риски. Если она решилась на такой, не совсем обычный способ заработка, ей нужно исключить подвох. Она не верила никому и была готова к разному развитию событий. Все подозрения должны быть устранены вопросами — так учили её на юридическом факультете.

Он жил на окраине города с бабкой по материнской линии. Мать свою знал только по фотографиям. На вопросы о ней — бабка отвечала неохотно и всегда противоречиво. Иногда, не часто называла его сиротой при живой матери. Борису было грустно. Хотелось знать правду. От того в такие моменты хотелось плакать.

Она попыталась на ходу открыть дверь, но центральный замок не позволил ей этого сделать. Лиза вжалась в сидение и сложила руки на коленях. Временами, у неё что-то щёлкало в сознании, и она вдруг воспринимала жизнь, как какой-то фильм, в котором она просто играет роль. Возможно, не главную. Будто сидит в кинотеатре перед большим экраном. События разворачиваются сами собой.

Шкурник объявил, что водка его забирает слабо. Потому на столе теперь непременно стояла объемная бутыль крепчайшего самогона. Из которой сейчас двое сообщников-душегубов исправно подливали в стаканы мутную жидкость.

А дальше все, как обычно. Выезд в степь. Предложение заночевать там – прямо под открытым небом. Распитие бутылочки. И заливистый богатырский храп жертвы, которую устроили в стоге сена, пожелав доброй ночи.

А Сева отправился подрабатывать фигурантов. Он страшно любил все эти розыскные словечки. И была у него заветная мечта – самому стать оперативником уголовного розыска. А что, из блатных туда брали, форму, галифе, кепку давали и револьвер. Вот это жизнь!

После первого убийства с кровавыми делами у Бекетова все пошло складно и ладно. Первый труп… Второй… Пятый. С каждым разом это дело давалось ему все легче. Главное, видеть в человеке просто животину, которую надлежит забить, дабы добыть хлеб свой насущный.

Работенка оказалась не такая уж простая и безопасная. На железных дорогах творился сущий бедлам, переходящий местами в настоящий ад. Огромные массы народа находились в неустанном движении. Люди ехали на войну или бежали от войны и голода.

Он спустился по гранитным ступеням Уралобкома в каких-то раздраенных чувствах. Да, южный климат и фрукты – это, конечно, хорошо. Да и Свердловск его ничем не держит – это не его родной город, хотя и прижился тут за три года. Но сколько же проблем свалится.

Я посмотрел на оборотную сторону фотки. 1970 год. Желомкиной было уже тридцать лет, но выглядела она неплохо: приятные черты лица, волнистые темные волосы до плеч. Обычная женщина, по виду не скажешь, что опасная преступница.

Она не имеет никакого права прикасаться к общаковским деньгам. Она даже не имеет права расстегнуть сумку с деньгами. Её дело - содержать общак в целости и сохранности. Хранительница общака не принимает никаких финансово-управленческих решений в отношении хранящихся у нее денег.

Властные складки вокруг тонких старческих губ свидетельствовали, что эта женщина умела постоять за себя и была скора на расправу. Убийцам пришлось немало помахать ножом, пока Шахиня, обессилив, не свалилась на пол.

Преступники оттолкнули её и ворвались в квартиру. Следующие два ранения она получила в грудь. Убийца метил в сердце, но оба раза взял ниже и клинок ножа до сердца не достал, жировая ткань правой груди сработала, как буфер. Последний удар пришелся в шею.

В половине четвертого к подъезду подъехала «пятерка» вишневого цвета. Адвокат Машковцов остался за рулем, а двое его пассажиров, парни лет двадцати пяти, вошли в дом. Вернулись назад минут через десять, у одного в руках была большая спортивная сумка. Убитых трое: любопытная старушка, Шахиня и её племянник. Денег в квартире нет. Обрез налетчики оставили на месте преступления.

- У нас ЧП? - Три трупа на улице Герцена. Собирайся, съездим, посмотрим, что к чему. Если это бытовуха, то вернемся назад, а вот если началась новая война…

- Ну, я вижу, вы слово не держите! – воскликнул режиссер и попытался встать с кресла. Однако это у него не получилось: Мумин неуклюже повалился обратно, схватился рукой за горло и захрипел.

Войномиров выронил пистолет и схватился рукой за грудь. Он никак не ожидал нащупать ладонью хлещущую из него теплую жидкость…

Кто-то вдруг сзади схватил ее за лицо ладонью, в которой была смоченная чем-то тряпка. Артистка смертельно перепугалась, но не успела и пикнуть, как потеряла сознание…

Какое-то время Рахлина сидела на полу и в ужасе смотрела на возвышающегося над ней человека в нелепом белом костюме и черно-белом гриме на лице. В конце концов, художница потеряла сознание.

Вдруг за ее спиной что-то зазвенело. Рычагова оглянулась – и завизжала. В нескольких метрах от нее стоял высокий человек в костюме Пьеро. Услышав визг, он проворно скрылся в декорациях.

28 декабря в 9 часов утра пришедшие в четвертый павильон «Мосфильма» люди обнаружили человека, висящего на одном из выключенных осветительных приборов.

Он на мгновение отпустил ее. Она лихорадочно пыталась вдохнуть, как вдруг услышала щелчок – будто в розетку вставили вилку. Когда он вернулся, то, прежде чем нажать на кнопку «Пуск», прошептал ей в ухо: – Ты почти угадала. – Сделал небольшую паузу и добавил: – Все закончится быстро. Но это была ложь.

Когда Аустрос пришла в себя, она находилась в сидячем положении. Глаза открыть не получалось. Руки лихорадочно шарили по лицу, которое, казалось, сейчас лопнет от давления; было такое чувство, будто голова зажата в тиски. Дрожащие пальцы лишь скользили по чему-то гладкому и холодному, закрывавшему половину лица – от середины носа до середины лба…

Когда до нее долетел легкий приглушенный звук чего-то разбившегося, ей подумалось, что, по всей видимости, опять началась реклама и что теперь продавали бытовые страховки. Поэтому она была поражена, когда, выйдя из ванны, краем глаза уловила метнувшуюся к ней по коридору тень с занесенной для удара рукой…

– Что? Что она сказала? – не дав договорить, перебил ее Хюльдар. – Может она подробнее описать цвет его кожи? – Можно я закончу? – Щеки Фрейи запылали; ее мнение о нем снизилось еще больше. – Маргрет сказала, что этот черный человек собирается убить снова. Другую женщину. Внезапно Хюльдара перестало волновать, что о нем думала Фрейя.

В том-то и была прелесть радиопередач. Ряды чисел, скрупулезно прочитываемые бесстрастными, холодными, но в то же время невинным голосами, могли быть приказами к нападениям или убийствам. Так же, как и многим до него, Карлу мечталось расшифровать хотя бы одно такое послание.

Судмедэксперт тем временем облачился в комбинезон, а его напарник принялся со всех сторон фотографировать Элизу. Закончив с телом, он переключился на обстановку в комнате, включая стены и пол. Встав на колени, чтобы сфотографировать под кроватью, вдруг снова вскочил на ноги. – Что за черт?! – Указал вниз. – Здесь под кроватью ребенок!