У Касуми было странное чувство: они стоят и обсуждают перед посторонним секрет, принадлежавший только им двоим.

— Гарантий никаких нет, и риск большой. — Она опустила глаза. — Просто одно из возможных решений. Мне оно и самой не нравится.

Недостатки надо выпячивать, чтобы они становились достоинствами. Визитной такой карточкой.

В жизни часто так бывает, что копье,
не знающее промаха, бросают в птицу,
в которую невозможно попасть.

Все продается. Твое сердце не сделало бесплатно ни одного сострадательного удара.

- Сдается мне, он не лесничий, а золотоискатель. А ты для него золотая жила.

Мишка не узнавал отца. Обычно жесткий и несентиментальный, доходивший до абсурда в своей косности, он превратился в человека мягкого и зависимого. Зависимого от маленькой девочки, отстающей в развитии и умственном, и физическом, слабенькой и глупенькой, беззащитной и несмышленой, девочки, которую он любил безгранично и в заботах о которой проводил дни и ночи напролет.

Да будет мир пушистой твоей голове!

Много ведь придется в будущем увидеть тебе не алых, а грязных и хищных парусов; издали - нарядных и белых, вблизи - рваных и наглых.

«…плетью обуха не перешибешь».

Мне весело, когда смешных встречаю,
А чаще с ними я скучаю.

Прошедшего житья подлейшие черты.

И дым Отечества нам сладок и приятен!

— Северяне мечтают о юге. Интересно, а южане мечтают о севере?

Мои мелочные придирки утратили смысл в присутствии ее тайны.

Малютка Пол, такой славный и забавный, все время был у кого-нибудь на руках, и всюду раздавался его смех: это был его настоящий характер, не омраченный тенью Бена и его потребностей.
Поскольку дом был полон народу, старшие дети спали в одной комнате. Бен уже обретался в кроватке с высокими решетчатыми деревянными бортами — там он проводил время, пробуя удержаться в сидячем положении, падая, пробуя снова… Кроватку поставили в одну комнату со старшими детьми — в надежде, что общество сестер и братьев сделает Бена общительным и дружелюбным. Но безрезультатно. Он их не замечал, не отвечал на заигрывания, а его плач — или, вернее, рев — вынуждал Люка кричать на него: «Заткнись!», после чего Люк сам начинал плакать от собственной черствости.

— И вправду маленький борец, — сказал доктор Бретт. — Едва из утробы, уже в драку с целым миром.

Счастье. Счастливая семья. Ловатты были счастливой семьей. Они хотели этого и добились. Часто, когда Дэвид и Гарриет лежали, повернувшись лицом к лицу, казалось, что в груди у обоих распахиваются дверцы и наружу изливается мощный поток успокоения и благодарности, которые их по-прежнему удивляли: в конце концов, терпеть так долго, как это им теперь казалось, было непросто.

...они простые люди, и потому никто не вправе осуждать их за эмоциональную утонченность и аскетизм только из-за того, что эти качества нынче не в моде.

Когда долго ковыряешься в памяти — просыпается совесть. Начинаешь возиться с совестью— вылезают любовь и жалость.

Молчалины блаженствуют на свете!

Большинство людей почему-то никак не могут уразуметь, что на крушении цивилизации можно заработать ничуть не меньше денег, чем на создании ее.

Никогда не мешай карты с виски, если ты не всосал ирладнский самогон с материнским молоком.

Тяготы либо обтесывают людей, либо ломают.

Его охватило такое счастье, такое чувство полноты жизни, какого доселе он никогда не испытывал и какого, как он смутно осознавал, уже никогда больше не будет.
Это не была радость любви, но что-то очень на нее похожее. Он поглядел на друзей и решил, что мир прекрасен и что восемь парней заняли в нем лучшие места.

Да, преступник умен. Однако мы должны быть умнее. Мы должны быть настолько умными, чтобы преступник нас не только не подозревал, но и вообще не считал умными.

— Неудивительно, что они не поддержали вторжение в Ирак.
— Можно подумать, мы с вами поддержали.
— Я — на шестьдесят процентов.
— Как можно поддерживать такую акцию на шестьдесят процентов? Это как на шестьдесят процентов поддерживать теорию, что земля плоская.

Сласти творят чудеса: благодаря им любой взрослый превращается в ребенка.

— Сейчас мне кажется невероятным, что я мог так поступить, — сказал он. — Бросить ее вот так. Надо было что-то придумать. Я должен был просто любить ее и найти способ любить ее и дальше.

...я не особо труслив, меня всегда пугала темнота и то, что происходит во мраке, а свет этой ночи был еще страшнее, чем полная чернота.

Это был дом — что отмечали все, восхищаясь тем, чего не могли добиться сами, — где телевизор смотрели нечасто.

Мне весело, когда смешных встречаю,
А чаще с ними я скучаю.

Не вопи - жди с улыбкой своего часа.

После многомесячных тренировок в памяти почему-то остались только первые занятия: разделить территорию на секторы, осмотреть секторы слева направо… первые шаги рядового. А остальное — привязка к местности, оценка, определение местонахождения — все, что составляло суть обучения офицера, — куда-то испарилось.

— Да, человеческая природа — отвратительная штука, — сказал он вслух, покачав головой на длинной шее.

— Колючка — инопланетянин, — констатировал Тимоти. — Жил в соседнем семействе на правах домашнего любимца — нет, это не вполне точно, но состоял с ними в каких-то отношениях. В те дни многие земляне вступали в отношения с пришельцами, и характер таких отношений было не всегда легко понять. По крайней мере, для меня они так и остались загадкой.

— Не знаю, могу ли я тебе помочь. Я никогда не пользовался этим трюком сознательно. Каждый раз это случалось тогда и только тогда, когда мне угрожала смертельная опасность. Какой-то механизм выживания, что ли. Не знаю, смогу ли я включить механизм по заказу. Можно, конечно, попробовать, но…

Если кому не нравится моя внешность, пусть не смотрят, мне-то что!

От них все зло на земле, и я готова посвятить жизнь борьбе с ними!

— Мы можем лишь следить за тем, как проходят наши жизни. Думаю, это как симфония. Каждый музыкант играет свою часть, и если все играют хорошо, получают гармонию. Но каждый из нас может сыграть лишь свою скромную партию. Если мы перерождаемся, то в конечном счете сыграем все партии, но — постепенно, по одной за жизнь.

— Желаете провести в отношении нас следствие? Ищете скелеты?
— Вовсе нет. Меня заинтересовала история Индии.
— Смею предположить, скелеты вы найдете в любом случае, хотите того или нет.

— По-моему, Ганди как раз и пытается научить индийцев помочь самим себе. Но для начала нужно позволить им самим собой управлять.

— Безумие. — Мартин отложил вилку. — Индия будет индуистской, а новая страна, Пакистан, мусульманской. Миллионам сбитых с толку, обозленных, испуганных людей придется оставить свои дома и уйти за новые границы.

Назло всем - вставай и иди!

Очень уж захватил ее этот Сашин «роман про любовь». Причем пробило сразу, с первой же странички, и не отпускало до самого последнего многоточия. Коварные эти строчки переходили-перетекали одна в другую и прицеплялись одна к другой так, что не позволяли глазам оторваться, и все время казалось, что оторвись она от них хоть на миг, и сразу распадется и исчезнет эта тонко поющая, очень хрупкая связующая их ниточка-струнка, и именно она, Василиса, за целостность этой самой струнки сейчас и в ответе…

Почему человек, свободно владеющий немецким языком, никого в это обстоятельство не посвятил ни на призывном пункте, ни позже? Почему никому не продемонстрировал чудес, выплывавших из-под его пера? Почему предпочел угодить в гущу взрывов и пулеметной трескотни, в ад оторванных конечностей, горящих танков и падающих самолетов, хвостатых от черного дыма, – короче, в реальность, весьма далекую от каллиграфии? Все это осталось для семьи загадкой.
Видимо, почерку Судьбы мозговитый парень доверял больше, чем циркулярам военных политруков.

Она боится, чтобы я не заняла первого места в вашем сердце. Это чувство ревности, столь достойное, естественное и лестное для вас, дорогая матушка, причинило, как мне кажется, страдание сестре, и я пришла ее успокоить.

Когда мои сестры оказались пристроены, я решила, что теперь вспомнят и обо мне и что я не замедлю выйти из монастыря. Мне было тогда шестнадцать с половиной лет. Сестрам дали порядочное приданое, я рассчитывала на такую же участь, и голова моя была полна самых радужных надежд, как вдруг меня вызвали в приемную монастыря. Там меня ждал отец Серафим, духовник моей матери; он был прежде и моим духовником, и это облегчило ему возможность без стеснения открыть цель своего прихода: она заключалась в том, чтобы убедить меня принять монашество.

Сесилия – единственная, кто верит в то, что Вон найдет волшебный антидот и мы сможем дожить до старости.