В большинстве случаев люди, даже злодеи, гораздо наивнее и простодушнее, чем мы вообще о них заключаем. Да и мы сами тоже.

В самом деле, выражаются иногда про «зверскую» жестокость человека, но это страшно несправедливо и обидно для зверей: зверь никогда не может быть так жесток, как человек, так артистически, так художественно жесток.

Я изобретал дома не для того, чтобы их улучшить, а чтобы показать ей, что они неважны, мы могли жить в любом доме, в любом городе, в любой стране, в любом веке, и быть счастливы, как если бы весь мир был нашим домом.

Вместо того, чтобы петь в душе, я писал слова любимых песен в тетрадь. От чернил вода становилась синей или черной. или зеленой. или красной. Музыка стекала по моим ногам.

Я хотела ребенка.
Что это значит — хотеть ребенка?
Я проснулась однажды утром и поняла пустоту внутри себя.
Я поняла, что могу пренебречь своей жизнью, но не жизнью, кото-рая будет после меня. Я не могла это объяснить.
Потребность возникла раньше, чем объяснение.

В конце концов все потеряют всех.

Во вторник после школы пришлось тащиться к доктору Файну. Я не мог понять, почему мне требуется профессиональная помощь: я считал, что у человека должны быть гири на сердце, когда у него умирает папа, и что если у человека нет гирь на сердце, тогда ему нужна помощь.

На фига быть жутко органичным, если все равно никто не смотрит?

Я люблю, когда она смеется, хотя правда состоит в том, что я ее не люблю.

Ты делаешь только больнее, когда не хочешь причинять боль.

Сколько людей проходит через твою жизнь! Сотни тысяч людей! Надо держать дверь открытой, чтобы они могли войти! Но это значит, что они могут в любую минуту выйти!

В утро экзамена меня покормили такой эсэмэской:
"Особенно тщательно почистите зубы мудрости, сударыня..."
Трясусь от страха. Побольше бы мне зубов мудрости сегодня! У меня их, как назло, вообще нет! И что? Завалю, значит, экзамен!
Ну уж нет! Нет, Зимин, нет!

« Ты с кем-то встречаешься, кроме меня?»
– Бррр! Фу! Пшик! – вырвалось у меня, и я набрала его номер.
– Нет, – завопила я в трубку, – нет! У меня только ты! Такой прекрасный ты, такой бэби, такой хани, такой свит!
– Такой СВИН? – переспросил он.

– Понимаешь, у меня нет недостатков, и я очень терпелив, так что даю тебе массу времени на раздумья. Целых полторы минуты, и отсчет уже пошел.

Нет, жизнь намного хитрее всех нас, старающихся перехитрить ее. Это факт!

Ксения Беленкова "Все сюрпризы осени"

Расстояние настоящей любви не помеха...

– Дай мне только до тебя добраться, выползень нижнемирский! Я тебе эту кишку проклятую в зад засуну, через рот вытащу и Голубым огнем накачаю, пока тебя до нижних небес не разбрызгает!
– Молчи, сестра, молчи, не зли его! Она не то хотела сказать, господин, Храмом клянусь… ой, не клянусь, не клянусь, плевала я на этот Храм!
– И тебя накачаю, подстилка жирная, предательница! – срываясь на вопль нечеловеческой боли, рявкнул первый…
– Жрица Кыыс! – ахнул Хадамаха, мгновенно опознавший этот голос.
– И наставница Синяптук, – уныло откликнулась Аякчан, кажется, узнавшая второй.

Может, я ошибаюсь, но мне кажется, что любовь - это счастье. И невзаимная - когда любишь, страдаешь, надеешься, ничего взаимного не получается, но ты все равно любишь - и от этой своей любви счастлив.

-Второй день уже не звонит? – шепнула мама.
-Что мне делать? – Я с мольбой взглянула в ее глаза.
-Ждать.

Ксения Беленкова "Все сюрпризы осени"

Расстояние настоящей любви не помеха...

Когда девчонки ушли с детской площадки, я взял балон зеленой краски и вышел на улицу. В сумерках добрался до старой котельной и написал три самых главных слова:
«Элька, я тебя люблю!»
Буквы получились кривыми, будто я писал левой рукой. Эту котельную хорошо видно из окна Элькиной комнаты на четвертом этаже, где только что зажегся свет.

Спустя десять часов и пять минут я снова вышел на улицу и отправил ей сообщение, чтобы выглянула в окно. Через минуту штора была сдернута, и в окне появилась недовольная Эля. Ее лицо медленно меняло выражение.
Она беззвучно смеялась в окне, а я довольно разводил руками на детской площадке

– Отсюда нас никакой Хадамаха не вытащит! – в панике завопила Аякчан.
– Почему? – тупо переспросил парень.
– Да потому, что ты тоже здесь, чуд несчастный! – рявкнул Хакмар.

– Хадамаха! Ты ведь нас раньше не знал, значит, можешь честно сказать… – Она замялась и, наконец решившись, выпалила: – Я что, и правда похожа на артель лесорубов?
Нашла о чем думать, когда загонщик вот-вот приведет в их засаду непростую, опасную добычу!
– Нет, – сквозь зубы раздраженно процедил Хадамаха и, увидев, как торжество проступает на лице Аякчан, мстительно добавил: – Фигурой – совершенно не похожа!
– Да я тебя не о том спрашиваю! – разозлилась маленькая жрица.
– Знаю я, о чем ты меня спрашиваешь! – не дослушав, перебил он – все-таки не всегда на пользу, когда тебя считают чурбаном! – Я даже ответил уже – просто тебе мой ответ не нравится!

Хозяин тайги, он начинал верить в их бредовую историю!

– Черный я, – уныло вздохнул он, запаривая в кипятке сладковато пахнущие травы. – Говорят, нехорошие мы, злобные – кто со мной гулять согласится? Вон, даже Аякчан не хочет.
В воцарившейся в чуме тишине слышно было, как девчонка сильно потянула носом воздух. Глаза стали треугольными и засияли сапфировым светом, а с угрожающе поднятой ложки на пол падали крупные белые капли молока.
– Помню-помню – она тебя когда-то убила, – покивал Хадамаха. – И я с каждым разом все лучше понимаю – за что.

– Вот это парень так парень, за такого и вправду замуж можно! Обо всем позаботился! – разулыбалась она. – Но молока нагреть надо – бульончик больному сделать!
– Не больной я, – смутился Хадамаха.
– Но это еще вполне можно изменить, – многообещающе пробурчал Хакмар, засовывая в чувал котелок со снегом, и покосился на Хадамаху не по-доброму.

– Не нужны! Не нужны! Да много ты понимаешь, девчонка, кто нужен, а кто – нет! И медвежонок этот… – она остановилась у сложенных на лавке поношенных сапог рыбьей кожи и слишком широкой стражницкой куртки с городским гербом, найденных ею на берегу Великой реки. – Вроде умный, а такие глупости говорит! Разойтись! Не для того я вас так долго собирала, чтоб вы сейчас разошлись!

Беда с людьми высокоцивилизованными: они умеют так глубоко скрывать правду о вещах нецивилизованных.

Нельзя оправдывать презрение незнанием. Ни в чём. Никогда

У истории нет целей. История — это поступки людей, преследующих свои цели.

Ну ведь логично, как вы считаете? То есть я же родился в безводной местности, на континенте, где даже реки — просто влажные канавы. Народ мой родом из пустыни. Море пересекал единственный раз, и то пешком. Плавать по нему… ну, в общем, противоестественно.

Человечество, видимо, по замыслу должно приводиться в действие - мотивироваться то есть - соблазном. Если прогресс - добродетель, то соблазн и есть наш величайший дар.

- Как поживает великий писатель? - спрашивает глуповатого вида парень, сидящий на носу лодки.
- Какой великий писатель? - спрашиваю я, решив, что он имеет в виду Рембо, хотя Рембо я никогда великим писателем не считал.

Существуют только плохие правительства и те, что ещё хуже.

Только нищим известен смысл жизни; богатым и обеспеченным приходится лишь догадываться.

Что ж, соблюдать приличия нужно даже при смерти.

Мне кажется, если бы Адольф Гитлер еще коптил небо, он бы получил массу удовольствия от сегодняшней обстановки.

Все на свете можно сделать лучше или хуже. Включая даже и мою живопись.

Ступайте завтракать. Там приготовят вам то, что вам нравится, или то, что соответствует вашей диете.

Еще с самого нежнейшего возраста у меня обнаружилась порочная склонность считать себя не таким, как все прочие простые смертные. И посмотрите, как блестяще мне это удается.

Между тем техника моя достигла такого совершенства, что я даже в мыслях не могу допустить такой нелепости, как собственная смерть. Пусть даже и в самом преклонном возрасте.

Между мной и представителями рода человеческого сходства меньше, чем между двумя различными животными.

Мне пришла одна чисто далианская мысль: единственное, чего в мире никогда не будет в избытке, так это крайностей.

...служба — это сплошное отвращение, обуза, ненавидимое ярмо. Всякий старается выдумать себе какой-нибудь побочный интерес, который его поглощает без остатка. Один занимается коллекционерством, многие ждут не дождутся вечера, когда можно сесть дома, у лампы, взять иголку и вышивать по канве крестиками какой-нибудь паршивенький ненужный коверчик или выпиливать лобзиком ажурную рамку для собственного портрета. На службе они мечтают об этом, как о тайной сладостной радости.

- Ведь никто - ни вы, ни я, ах, да просто-напросто никто в мире не верит ни в какую загробную жнь. Оттого все страшатся смерти, но малодушные дураки обманывают себя перспективами лучезарных садов и сладкого пения кастратов, а сильные молча перешагивают грань необходимости.

– Есть места, – добавил он, – которые остаются с тобой навсегда.

...серб спокойно объяснял, что ему все равно, в кого стрелять – в мужчин, женщин или детей. Фольк не задавал ему вопросов нравственного характера; во-первых, он пришел к снайперу не за этим, во-вторых, ему, не раз имевшему дело со снайперами, было отлично известно, что человек под действием фанатизма, ненависти или корысти, свойственных наемникам, может убивать без малейших угрызений совести.

Вы правы любая мелочь может изменить нашу жизнь. Например, тропинка, по которой мы не пошли, или, наоборот, пошли, но слишком поздно, потому что с кем-то заболтались или закурили сигарету, или просто задумались, что-то вспоминая… На войне каждая мелочь имеет значение. Как несколько сантиметров, отделяющих твою ногу от мины, на которую ты не наступил… Или, наоборот, наступил.

Время притупляет боль. К счастью, всего этого достаточно, чтобы кое-как жить дальше. А если еще кое-что добавить, можно неплохо провести остаток жизни.

Есть люди, говорила она, которые делают на сто шагов больше, чем остальные, и никогда не возвращаются.