Единорог - не животное, а какой-то ходячий дефект. И с точки зрения эволюции он - бракованная игрушка.

Любовь более изобретательна в способах проявить себя, чем равнодушие - в преградах, которые оно ставит любви.

Ведь на забаву нам и созданы глупцы.

Как счастливы мы, что женщины так слабо защищаются! Иначе мы были бы лишь жалкими их рабами.

Забыть обо всем, обратиться в облако, улететь далеко-далеко, пролиться дождем над холмами...

Как только дашь людям то, чего они от тебя ждут, блаженство закончится. Тебе просто не позволят больше радоваться.

Всего-навсего улыбка. Она ничего не решает, ничего не исправляет. Такая мелочь. Вздрогнувший листок на ветке, с которого вспорхнула испуганная птица. Но для меня это знак. Для меня это первая растаявшая снежинка – предвестник весны.

Ты бежишь за ветром, как бежишь за своей судьбой, пытаясь поймать ее. Но поймает она тебя.

В созданном им маленьком мирке дела шли куда лучше, чем в окружающем большом мире.

Продюсеры, писатели, режиссеры, актеры видели в женщинах лишь красивых животных, источник низких удовольствий и угрозу.

Месть - это блюдо, которое вкусней всего, когда остынет.

В таком деле, где материальная ответственность, мало быть честным человеком. Я знал много честных людей, которые на материально ответственной работе горели как свечи. И знал жуликов, которые строили себе дачи, покупали автомобили и не горели.

Отец был влюблен, мать играла с диковинной игрушкой, но было ясно, что эту игрушку она уже не отдаст.

Мысли всегда теснее слов, иначе мы не облекали бы в слова десять минут то, что мыслью обозреваем в одну секунду.

– Правда поверху плывет, ложь ко дну идет.

Когда человек здоров, богат, хорошо выспался, он согласен быть добрым. Но такая сытая верность мало что стоит. Верность стоит дорого, когда уставший, измотанный, выбившийся из сил человек внезапно оказывается способным на поступок.

Просто я еще не умею делить свою жизнь, как вагон – на купе. В одном купе то, в другом – это. Вот и все.

Болезням бесполезно сообщать, как они называются.

...ничего не может быть отвратительнее, чем прятаться от жизни, которая тебя не устраивает. Но порой страшно подумать, с чем и как нужно бороться, если принимать жизнь всерьез.

Всего три слова. Я люблю вас. Они прозвучали так безнадежно. Будто он сказал: «Я болен раком».

В движущуюся мишень трудно попасть.

... я не сам начал прикидываться глухим; люди первые стали делать вид, будто я такой тупой, что ни услышать, ни увидеть, ни сказать ничего не могу.

Если бы кто-нибудь вошел и увидел это – как люди смотрят погасший телевизор, а пятидесятилетняя женщина верещит им в затылок про дисциплину, порядок и про наказание, он подумал бы, что вся компания спятила с ума.

То, с чем он дрался ,нельзя победить раз и навсегда. Ты можешь только побеждать раз за разом, пока держат ноги, а потом твоё место займёт кто-то другой.

В любовных отношениях очень важно иметь в виду, что единственный непробиваемый «панцирь», единственная дальнобойная пушка, единственная мина, которую не обойти, и более того, о ужас, единственная бомба, которую нельзя сбросить на головы других, ибо взрыв ее только продолжит ужасную битву, – это равнодушие.

И потом главное – не в этой разнице; факт жестокий и очевидный, что человеческое существо, умное или глупое, тонко чувствующее или дегенеративное, полное живости или вялое, сегодня может запросто оказаться жертвой одного из трех властелинов: алкоголя, наркотиков или лекарств (транквилизаторов).

Эту сладкую жизнь из роз, легкости, радостей и глупостей надо еще уметь выдержать!

Для нее всякая активность, обладание, любая связь означали компромисс: завоевывать ли, терять ли или, в случае Себастьяна, быть игрушкой.

Если стараешься что-то понять - что-нибудь поймешь обязательно.

Но у механизмов тоже бывают свои настроения. Иногда им хорошо, а иногда так, что хоть вообще с ними не связывайся. Логически я, пожалуй, это не объясню. Но по опыту знаю: это действительно так.

А я все сидел на полу и прокручивал в памяти прошлое.

Так легко и приятно критиковать ошибки другого, совершенно незнакомого тебе человека.

Мы брошены сюда, на эту планету, которая не претендует даже – о, какое оскорбление – на исключительность; когда я говорю «оскорбление», я имею в виду именно это, потому что единственное место, где может быть жизнь, мысль, музыка, история – у нас, и только у нас. Разве это может быть у других? Разве у нашей общей матери – жизни, этой лживой любовницы, были еще дети? Когда человек, люди с корабля «Аполлон», например, бросаются в космическое пространство, то вовсе не для того, чтобы найти братьев по разуму, я убеждена в этом. Ему нужно удостовериться в том, что их нет, что эти несчастные семьдесят лет жизни (или сколько ему дано) принадлежат ему одному. Он страдает от предполагаемого первенства марсиан. А почему считается, что марсиане безобразны и малы ростом? Потому что мы ревнивы.

Власть над миром достается лишь тем, кто готов отречься от любви.

– Девушки не убивают себя из-за любовных историй – по крайней мере, пока не окажутся в интересном положении.

Всякая женщина, умеющая держать себя в руках, всегда может справиться с мужчиной, который в гневе не помнит себя.

Люди старшего поколения были в свое время более подлинными детьми, чем мы.

Просто удивительно, как легко общество скрывает худшие из своих погрешностей с помощью трескучих, громких фраз.

Если даже один любит, а другой нет — это, по-моему, ненастоящая жизнь.

Наверное, на дальнем севере был неисчерпаемый источник, который их поставлял. Упрямые люди в грубых серых униформах там с утра до вечера молча производили облака. Как пчелы - мед, пауки - паутину, а войны - вдов.

Если пробка не подходит к бутылке, проблема в пробке или в бутылке?

Я тоже люблю исторические книги. Они хорошо объясняют тот факт, что с древности и до наших дней мы практически не изменились. Сколько бы ни эволюционировали наши одежды или окружающий быт, мы думаем и делаем все то же самое, что и тысячи лет назад. Человеческие гены с тех пор особых трансформаций не претерпели. А мы для них — разовые носители. Они просто используют нас, поколение за поколением, как очередных лошадей. Для генов не существует ни зла, ни добра, они вообще об этом не думают. Будем мы счастливы или несчастны — им наплевать. Мы для них всего лишь средство. Их заботит лишь то, насколько мы эффективны.

Пока молодость не прошла, ее нужно превращать в радость. На все сто.

- Главное правило: "Все немного не так, как выглядит. Не верь глазам своим"

– Слыхала? Ты – албасы! Должна делать, что я тебе велю! А ну-ка, подними меня обратно! – завопил Донгар.
Аякчан задумчиво поглядела на дрыгающего ногами над пустотой мальчишку. Нагнулась и, крепко ухватив его за плечи, с неожиданной для самой себя силой вздернула наверх, на уровень своих глаз.
– Вот так-то правильней будет! – удовлетворенно заявил Донгар. – От своей судьбы не уйдешь, и есть все ж таки человек, перед которым тебе не устоять! – самодовольно повторил он слова Калтащ.
– Только с чего ты решил, что это – ты?

– Ага, – все еще ошалело кивнул Хакмар. – Она нам репутацию портит.
– Ай-ой! – всплеснул руками Донгар. – Когда ж это она успела, тварь нижняя, тебе эту… репу с тацией попортить? Ты ж свои инструменты так бережешь, однако!

– А по мне, если твои обожаемые жрицы друг друга вовсе перебьют – только воздух на Сивире чище станет!
– А чего воздух? Не так чтоб они сильно пукали! – неуверенно возразил защитник жриц. – У них же это… воспитание, однако!

Переговоры – какого куля, то были вовсе не переговоры!

– Но во все времена верным способом избежать вражды был ха-ароший клубок Огня врагу на голову! Горелый пепел – он ни с кем враждовать не может! Неплохо бы и королевочке вашей… – она скривила губы… – это усвоить!

– Разве я говорила когда-нибудь, что у Тайрымы плохая шуба? – отрываясь от свитка, искренне удивилась Аякчан.
– Ну, хватит! Я вам не какая-нибудь! Я – дочь рода Буллет, у моего отца тысяча стад, сотня торговых лавок и дом в столице, а моя тетка Метаткар – в Королевском Совете! И не смеет всякая безродная, что учится при Храме из милости…
– Я хотя бы учусь, – лениво перебила ее Аякчан, – а не упрашиваю родичей, чтоб они выдавали меня за лучшую ученицу!