«Пинега — это удивительное место этнопограничья»

В октябре в Inspiria.Loft выходит новинка — атмосферный роман с элементами фолк-хоррора о семейных тайнах, народном фольклоре, коллективной травме с сеттингом в небольшой деревушке на Пинеге. Сегодня мы поговорим с автором Полиной Максимовой о работе над рукописью, а также о том, как ее собственное прошлое нашло идейное воплощение в книге.

Полина, расскажите подробнее о том, как родилась идея романа? Почему вы решили выбрать именно Лавелу и ее окрестности для места действия?

Лавела — это небольшая деревня на реке Пинега в Архангельской области. И Пинега в замысле книги появилась сразу. Дело в том, что моя бабушка по линии отца родилась в одной из пинежских деревень, поэтому я не раз бывала в этом крае и кое-что знала о его фольклоре, в частности о пинежской икоте, которой посвящена книга.

-17% Верховье Полина Максимова 638 ₽ 769 ₽ -17% Предзаказ Контент 18+

Изначально роман задумывался как история о девушке, которая переживает травму, связанную со столкновением с чем-то мистическим в деревне на Пинеге. Но постепенно замысел романа поменялся. У героини появилась семья, а у семьи появилась тайна. Так, мне захотелось рассказать про женщин этой семьи и их влиянии друг на друга. Но Пинега в романе осталась из-за ее фольклора, с которым мне хотелось поработать. Местом действия сначала я на автомате выбрала родную деревню моей бабушки — Городецк, но изучив карту Пинеги, я поняла, что хочу переместить своих героев в Лавелу. Во-первых, мне понравилось расположение деревни. Дома в Лавеле находятся на обрыве у самой реки, а сразу после деревни река делает крутой поворот, образ которого сыграл важную роль в нескольких ключевых сценах романа. Кроме того, Лавела находится недалеко от мертвой деревни Осаново и соснового бора, известного тем, что в нем было обнаружено языческое капище. Все эти реальные места фигурируют в книге. Во-вторых, я выбрала Лавелу из-за ее наименования. 

Есть предание, что Лавела получила свое название в честь женщины-полководца по имени Ла, которая вела (Ла вела) войско своего народа, прозванного чудью, на борьбу с новгородцами, прибывшими на Пинегу. Однако мне кажется, что это наименование могло прийти и с финно-угорских языков, чьи носители долгое время жили на пинежских землях. Их-то как раз новгородцы и называли чудью. Своим выбором места действия я хотела подчеркнуть, что Пинега — это удивительное место этнопограничья, как это называют исследователи, потому что пинежский фольклор основан на сплетении мифологии славян, коми и ненцев. Например, скорее всего именно от народа коми пинежанам досталась вера в одержимость икотой.

Много ли в романе от автора? Кроме бабушки по папе из деревни на Пинеге есть ли еще какие-то пересечения? Что лично вас связывает с этими местами?

Да, в романе достаточно много личного. В книге у меня две линии — одна про студентку Алю на Пинеге, другая — про аспирантку Тину в Петербурге. В обеих девушках есть очень много от меня самой в разные периоды моей жизни. Меня, как и мою героиню Алю, воспитали мама с бабушкой по маминой линии, поэтому роман я посвятила им. Правда, у нас с ними очень поддерживающие и гораздо менее драматичные отношения, чем у Али с ее семьей. Еще Але от меня достались учеба на журфаке и любовь к книгам.

Что касается мест, то дом Алиной бабушки в Лавеле — это дом моей бабушки в Городецке. Прототипом соснового бора в Лавеле, который разрушает страшная буря, стал сосновый бор в Городецке, который тоже пострадал во время сильной бури, накрывшей несколько пинежских деревень в 2020 году. Образ этой бури и леса появились в книге только после моей поездки на Пинегу во время работы над романом. Если бы я не увидела бурелом своими глазами, даже не знаю, каким было бы мое повествование. Ведь бури не было в первом варианте синопсиса, а в итоге она сыграла важнейшую роль в развитии сюжета.

Героиня по имени Тина из второй линии романа, как и я когда-то, учится в аспирантуре СПбГУ и живет на самой северной петербургской станции метро — Парнас. Через Тину я пыталась показать ощущение одиночества провинциального человека в большом городе. Несмотря на то, что ты занимаешься наукой в старейшем университете в центре города, после учебы ты возвращаешься на свой Парнас, который будто и не Петербург. Этому району пророчили судьбу гетто, долгое время там не было ничего кроме леса одинаковых многоэтажек, в котором можно заблудиться, пустырей и парковок. Никакой зелени, никакой инфраструктуры. И моя героиня оттуда практически не выезжает, ведь кроме диссертации у нее в этом городе ничего нет. 

Я ощущала примерно то же самое после переезда в Петербург из Архангельска. Я жила в одном из самых прекрасных городов мира, но почти никуда не ходила, занималась своим исследованием и читала книги, сидя в квартире на Парнасе. Хотя в отличие от Тины у меня тут были подруги, сестра и молодой человек. Но ощущение того, что город тебя не принимает и ты можешь позволить себе существовать только на его окраине, оставалось. Кстати, Парнас как место действия важен еще тем, что некоторые улицы в этом районе названы в честь известных людей, рожденных на Русском Севере. Например, моя героиня Тина живет на улице Федора Абрамова — писателя, который родился на Пинеге. Абрамов упоминается и в истории Али, и это одна из ниточек, которая связывает линии до их полного сплетения.

По мере погружения в тему исследования, нашлось ли что-то неожиданное, что вас, возможно, шокировало или удивило?

О, да! «Верховье» можно назвать романом-исследованием о феномене пинежской икоты. На Пинеге верят в одержимость некоей демонической сущностью (икотой), которая попадает в женщину в виде мушки, а потом начинает расти прямо там, в женском теле, и становится похожей на чертика. Икота может разговаривать или даже кричать, она перемещается внутри тела, доставляя физическую боль. Про икоту впервые я услышала в детстве из мистических передач по телевизору. Икоту в них изображали, как демона, который вселяется в женщин. Раньше меня это жутко пугало, потому что на Пинеге действительно есть женщины, которые говорят двумя разными голосами — икоты и своим собственным. Они правда чувствуют боль и кричат. Более того, одна из пинежанок рассказывала мне лично, что держала икоту собственными руками. Когда икота выходит из тела умирающей женщины, она выглядит как лягушачья икра. Но в быличках я встречала, что икота может выходить из тела и в виде волосатого шарика, отсюда представления о ней как о чертике. В мистику я не верю, но и о реальной природе икоты я не подозревала. Всю правду о ней я узнала уже во время работы над романом, и именно это меня и удивило. Но не буду рассказывать подробнее, так как суть икоты — одна из загадок романа.

Еще меня удивила история Пинежья. Причем настолько, что в роман я добавила главы, написанные от лица Алиной бабушки и бабушкиной соседки, в которую как раз вселилась икота. Писать исторический роман я перед собой задачу не ставила, но немного подсветить историю Пинеги мне хотелось. Благодаря этим главам я коснулась истории женского монастыря и трагический судьбы его монахинь, а также добавила несколько образов того, как пинежанки работали на вырубке и сплавлении по реке леса в послевоенное время. Холод, голод, полярная ночь и тяжелый физический труд. Думаю, отчасти это все вылилось в эпидемию икоты на Пинеге в 1970-х годах, когда сразу все женское население одного села стало одержимым. И вот это коллективная одержимость меня по-настоящему шокировала. В романе есть подробнее об этом случае.

Есть ли у «Верховья» пересечения с другими художественными произведениями? Возможно, в тексте зашифрованы аллюзии на другие романы?

Прямых аллюзий нет, только если это получилось у меня ненамеренно, так как «Верховье» — это мой дебютный роман и думаю, что могла в поисках собственного голоса случайно взять ту или иную ноту голосом авторов, которые мне нравятся или которых я читала в тот момент, хоть и старалась этого не делать. Но назову произведения, без которых моего романа бы не было, а это, кстати, не только книги. Но если начинать все-таки с книг, то в «Верховье» я планировала сделать с икотой то же, что Алексей Поляринов делает в «Рифе» с сектами — рассмотреть этот феномен со всех сторон. Отсюда помимо героини, которая едет на Пинегу и сталкивается там с одержимостью икотой, в романе появляются ученые-фольклористы, которые изучают икоту с научной точки зрения. Еще одним важным для меня романом стала «Охота на маленькую щуку» Юхани Карила, где девушка едет в родную лапландскую деревню и сталкивается там с фольклорными персонажами. Мне кажется, любовная линия героев этого романа похожа на моих Алю с Матвеем.

Я очень люблю азиатскую литературу, в частности японскую, однако на роман скорее повлияло творчество китайских писательниц. Это Чжан Юэжань и ее роман «Кокон», с которым «Верховье» роднит тема перехода травмы от родителей детям, а также Ань Юй и ее роман «Тушеная свинина», где, как и в моей книге, героиня погружается в глубокую воду, чтобы разгадать тайну. Линия сложных отношений Тины и ее женатого научного руководителя Виктора во многом была вдохновлена романом Лизы Таддео «Животное», от которого я просто в восторге. На образ отношений этих двух героев также повлиял японский мультфильм «Сквозь слезы я притворяюсь кошкой» Мари Окады. Героиня аниме надевает маску кошки, чтобы превращаться в это животное, потому что только в виде кошки она может проводить время со своим возлюбленным. В моем романе Тина надевает маску японской лисы-кицунэ, чтобы нравиться Виктору, который увлекается Японией. Когда я писала сцены про Тину и Виктора я много слушала Лану Дель Рей, так как у нее есть песни о тяге к мужчинам постарше и о токсичных отношениях, поэтому тексты Ланы тоже стоит упомянуть.

Кроме того, сначала в «Верховье» задумывались аллюзии на фильм «Солнцестояние» Ари Астера, но роман получился совсем о другом, поэтому из фильма я позаимствовала только акцент на образе белых северных ночей, которые могут пугать даже больше, чем ночи темные. А до этого мне хотелось добавить утрированной фольклорной жути в виде какого-нибудь ритуального праздника с жертвоприношением. Но я не смогла этого сделать, так как писала не про абстрактное место, а про конкретный регион, и было бы слишком безответственно писать в таком ключе, потому что это неправда. В итоге в сюжет я добавила один реальный местный праздник, но эти сцены получились очень добрыми. Для героини они стали последним глотком свежего воздуха перед метафоричным погружением в темные воды Пинеги.

Обложка книги была вдохновлена картиной «Мир Кристины» американского художника Эндрю Уайета. Но и не только сама обложка — атмосфера картины совершенно точно повлияла на «Верховье».

Аллюзий оказалось много! Но пока не отрефлексируешь — не узнаешь. Поэтому думаю, что в итоге я назвала лишь малую часть, так как я очень хорошо впитываю все, что читаю и смотрю.

Расскажите о себе как читателе, кто ваш любимый автор? Какой(ие) роман(ы) определяет вас, является фундаментальным?

Есть несколько романов, которые, наверное, определили меня, оказав на меня сильное влияние в разные периоды моего взросления. В средней школе это был «Обломов» Ивана Гончарова, в старшей школе — «Великий Гэтсби» Скотта Фицджеральда, на бакалавриате — «Черный принц» Айрис Мердок, в магистратуре — «Свобода» Джонатана Франзена. А уже после окончания аспирантуры, когда я выросла как читатель, важной для меня книгой стал роман Рут Озеки «Моя рыба будет жить».

Раньше я очень любила американскую литературу. Мне нравилось читать про жизнь среднего класса в США, про супружеские пары в американских пригородах и их коктейльные вечеринки. Моими любимыми писателями были Джон Апдайк, Джонатан Франзен, Майкл Каннингем, Джон О’Хара, которого, к сожалению, не переиздают. Очень любила как писателей и журналистов Тома Вулфа (не путать с Томасом Вулфом), Хантера Томпсона, в честь которого я назвала своего черного кота, и Трумена Капоте, у которого я несколько раз перечитывала документальный роман-расследование «Хладнокровное убийство». Мы проходили их на журфаке, и я хотела писать свои репортажи в стиле Томпсона и Вулфа — дерзко и с живыми деталями.

Сейчас, как я уже сказала, мне нравится современная японская литература. Могу выделить Банану Ёсимото, Саяку Мурату, Харуки Мураками. Я даже начала учить японский язык исключительно из-за любви к книгам этих писателей. Я решила, что соприкосновение с образом мыслей японцев через язык позволит мне находить интересные образы и для собственных текстов на русском. Но японцы скорее нашли отражение в моих рассказах, а не в романах.

Несколько лет назад я стала расширять свою читательскую географию, чтобы не зацикливаться на США, поэтому теперь я стараюсь чаще выбирать книги, написанные авторами из Африки и стран Ближнего Востока. В основном я концентрируюсь на романах про трагические женские судьбы на фоне политических потрясений. Больше всего из них я полюбила «Половину желтого солнца» Чимаманды Нгози Адичи про Нигерию, «Жемчужину, сломавшую свою раковину» Нади Хашими про Афганистан и «Читая „Лолиту“ в Тегеране» Азар Нафиси про Иран. Думаю, под влиянием именно этих книг при создании «Верховья» я тоже обратилась к тому, как жили женщины на Пинеге в прошлом веке.

И, конечно, я слежу за новинками современных русских авторов. Из последнего прочитанного мне понравился «Экземпляр» Юлии Купор, потому что у меня было ощущение, что мы с автором учились в одной школе и были в одной тусовке — такое удовольствие я получала от всех отсылок в романе. «Вероятно, дьявол» Софьи Асташовой я полюбила за прекрасный стиль, близкое мне мировосприятие автогероини и эрудицию писательницы. И еще назову «Лес» Светланы Тюльбашевой и «Пятно» Анны Пестеревой — жуткие, хорошо написанные фолк-хорроры, которые напоминают «Верховье».

Не все писатели, создавая роман, обращаются к научным работам, архивам, выезжают на местность. Можно ли с уверенностью сказать, что ваш исследовательский бэкграунд определяет вас как писателя? Почему у вас именно такой подход?

На меня однозначно повлияло то, что я училась в аспирантуре и защитила кандидатскую диссертацию. Наверное, поэтому и сам роман получился чем-то вроде исследования. Когда я приступила к продумыванию сюжета, моя рука сама потянулась к сайту, которым я регулярно пользовалась при работе над диссертацией, где собран архив русскоязычных научных статей по всем областям. И я просто вбивала там: пинежский фольклор, икота, икотницы и так далее. А когда я стала погружаться в эти темы, мне захотелось забрать к себе в роман все, что я узнала интересного. Еще думаю, что мой исследовательский и журналистский бэкграунд подарили мне стремление к объективности. Да, я могла бы написать классический фолк-хоррор про икоту на Пинеге, оставив исключительно ее мистический демонический флер и тем самым напугать читателя. И все это есть в линии Али, где икота изображена глазами тех, кто верит в колдунов и магию. Но мое стремление к объективности не позволило мне лукавить с читателем, поэтому я продумала линию Тины, которая объясняет икоту с научной точки зрения. Икота — это совсем не мистика, и мне кажется, ее реальная природа еще более пугающая, чем фольклорная.

Но я не уверена, что подобные исследования будут определять меня как писателя. Это скорее только инструмент, которым я непременно буду пользоваться. Я уже привыкла тянуться не просто к поисковику, а сразу к архивам и базам данных.

А что касается выездов, то думаю, если есть возможность побывать в месте, про которое пишешь, ехать надо обязательно, потому что мне мое путешествие на Пинегу подарило столько важных для книги сцен и атмосферообразующих деталей. Например, целую главу про бурю и поваленный ей сосновый бор, страшную сцену, в которой героиня держит в руках икоту, и множество деталей описания местности, природы и быта пинежан.

Несомненно, проделана большая работа, кажется, что все продумано до мелочей — так ли это или есть в тексте то, что вы сейчас хотели бы изменить/переписать?

Очень волнительно выпускать роман-исследование про феномен, с которым многие незнакомы. Ведь для кого-то именно моя книга станет репрезентацией Пинежья и икоты, а это большая ответственность. Потому что икота — это не про фольклорную страшилку, это про судьбы реальных женщин, и зачастую очень тяжелые судьбы. И это все локально только на первый взгляд, а на самом деле икота — это еще и про патриархальное общество в целом. Ведь не зря икотой одержимы в основном женщины, и изгоняет икоту, в отличие от демона при кликушестве, не священник, а женщина-знахарка. При этом «садит» икоту чаще всего мужчина-колдун. Поэтому иногда меня посещают тревожные мысли о том, точно ли я сделала для выбранной темы и региона все, что могла. Но это мы узнаем уже после выхода романа.

Сейчас я бы добавила в текст о связи икоты с шевой — это похожая болезнь, только она распространена в деревнях Республики Коми. Погрузилась в это я только после знакомства с писательницей из Коми, с которой мы жили в литературной резиденции. На тот момент я уже заканчивала редактуру романа и побоялась утонуть в новой информации, поэтому оставила только упоминание народа коми без подробностей про шеву. Но, может быть, и хорошо, что я не стала залезать на чужую территорию. Думаю, про шеву еще напишут.

Я знаю, что у вас уже есть идея второго романа. Расскажите поподробнее про него — о чем он, в чем главная фишка, столкнулись ли вы уже с какими-то трудностями?

Да, я уже работаю над вторым романом. Он об отношениях между двумя молодыми супружескими парами в атмосфере медленной климатической катастрофы. Действия романа происходят опять у нас на севере — это Мурманск, Кольский полуостров и мой родной Архангельск. По сюжету, Кольский уходит под воду, и в Архангельске принимают беженцев с острова. Одну женатую молодую пару подселяют к другой такой же молодой паре. Это типичные миллениалы, которые хотят наслаждаться жизнью, но тут вдруг начинается, можно сказать, конец света, потому что затопления охватывают не только Кольский, но и многие прибрежные территории по всему миру. А скоро затопление придет и в Архангельск. В новой книге я планирую поднять темы брака, страха материнства, беженства и связи людей с местом, в котором они выросли.

Пока основные трудности — это не перегнуть палку. Честно говоря, когда я писала «Верховье» было очень трудно отрывать Алю и Тину от себя самой, я старалась их беречь. Ко второму роману я видимо набралась опыта и теперь совсем не ассоциирую героев с собой, от чего позволяю им жить своей жизнью. Я отпустила их на свободу, а они и рады насовершать ошибок, и думаю, дальше — больше. Но для меня важно, чтобы это все выглядело правдоподобно. С другой стороны, кто знает, как мы поведем себя, когда наступит конец света?

Будете ли вы создавать роман так же, как это было с «Верховьем» — готовитесь к большой исследовательской работе?

Я уже занялась исследованием, потому что стремлюсь к правдоподобию не только в поведении героев, но и в сеттинге, во всем, что происходит в романе. Так как я использую затопление в виде фантастического допущения, я стараюсь досконально изучить прогнозы ученых в этой области, а также опыт регулярно затопляемых и уже затопленных городов, таких как Джакарта или города Бангладеша. Ведь я не пишу фантастику, а работаю с психологической прозой в необычном антураже, и чтобы читатели поверили в проблемы моих героев, они должны поверить и в мир, в котором мои герои живут. В любом случае в моем романе затопление — это метафора любого кризиса и это необязательно про конкретную проблему повышения уровня мирового океана.

Сейчас я планирую небольшое путешествие в связи с работой над новой книгой. Часть действий происходит в Мурманске и на Кольском полуострове, где я никогда не бывала, поэтому я, конечно, стремлюсь туда попасть. Но в отличие от «Верховья», где мои герои являются учеными-филологами и по сюжету они, как и я сама, роются в научных статьях про икоту, во втором романе результаты моего исследования будут вшиты незаметно, они спрячутся в деталях.

Полина, спасибо большое за разговор! С нетерпением жду вашу книгу и желаю ей найти отклик в сердцах читателей.

Беседовала с автором: Иванова Людмила, старший редактор Inspiria.