"Сейчас кто-то получит по харизме!

Через минуту ты поймешь, что ты никто и зовут тебя никак!"

Цвет смерти – белый, а совсем не черный. Черный – это цвет страха, ужаса, неизвестности. А смерть не страшна. Она тяжела, она приносит невыносимое горе и отчаяние.

Ей было все равно, что у него есть жена, пусть и нелюбимая, она не думала об этом и совсем не стремилась разбить его семью и занять место супруги. Она просто любила.

Мужики в жизни не главное.

– А что главное, ты придумать успела?

– Пока нет, но я над этим работаю.

Женщина без любви не существует, она ею переполнена. И если не найдет, на кого ее излить, – на ребенка ли, на мужчину ли, – то будет чувствовать себя моральным уродом…

Сердце отчего-то на мгновенье остановилось, а потом принялось с бешеной скоростью отсчитывать секунды. Обычно такое с мужчиной случается, когда появляется вдруг Она.

Самое главное – это желание жить. Радоваться солнечному лучу, полевому цветку, воробью, чирикающему на ветке… Дар умения быть счастливым в детстве есть почти у всех, но лишь немногие могут сохранить его на всю жизнь.

У близких  людей , которые  знают  нас  с детства  , есть  большое преимущество  перед остальными . Только  им  известно , каковы   мы на  самом  деле  - без  прикрас , без масок  без  прочнеющей  с  каждым  годом   брони  вокруг  сердца

Надо учиться понимать других людей. Не мерить жизнь своим аршином, а разбираться, что чувствует другой человек, почему поступает так, а не иначе, искать тайный смысл его слов, а не торопиться с выводами

- Встречу в следующий раз свободного герцога, сразу обзову его козлом... - сообщила, откидываясь на спину Бри. - Вдруг он тоже меня куда-нибудь потащит, чтобы спасибо сказать?

"...Ведь ты же понимаешь, зачем нужен долгий поиск?"
"Да. Проверить из чего сделан дракон, достоин ли он. Дать время понять себя.Выжечь всё ненужное - эгоизм, зависть, алчность, молочность..."

..если в одиночку не справляешься с врагом, значит, следует найти союзников.

Оформлю тебя, с девчонками познакомлю и начнешь… да, вот еще что — купи два белых халата. Можно, конечно, и казенные получить, но они совсем простецкие, а у нас принято ходить в красивых халатах. Приталенных, хорошего качества. Мы же — администрация. Ну и про бытовое не забудь — чашку, ложку, презервативы.

Первый встречный, понурый мужик с испитым морщинистым лицом, на вежливый Женин вопрос: «Скажите, пожалуйста, как пройти в общежитие?» — ничего не ответил, только плечами пожал. Второй встречный — носатый брюнет лет тридцати в шуршащем на ходу от своей невероятной накрахмаленности халате — сверкнул глазами, блеснул зубами и сказал:
— Если вам, девушка, жить негде, то этот вопрос легко можно решить! Живите у меня!
— Если вам, юноша, жить не с кем, то этот вопрос легко можно решить! — в тон нахалу ответила Женя и выразительно посмотрела на правую руку брюнета.

Кто не работает — тот не ест!

Ты уверена, что я нужен тебе там?

Я просто хотела подарить тебе что-нибудь на память. Ведь, наверное, в детстве ты мечтал о чем-нибудь так же отчаянно, как мечтают все дети — истово, страстно, до слез… Мечтал, правда же?

Мы все обступили его, и он рассказал нам печальную историю корабля, разбившегося о подводные камни и затонувшего.

Это были матрос и ребенок. Волны заливали плот, еще немного – и было бы поздно.
Капитан, как нежная мать, хлопотал около ребенка.

– Вот и вся история, господа! Я рассказал вам сущую правду.

Не всякому пришла бы в голову такая остроумная хитрость, но я вообще человек остроумный и, как вы знаете, очень находчивый.

Он растерялся и сказал, что все имеют право на ошибку. Что даже преступников прощают.
Она кивнула: – На ошибку да. Но это – не ошибка. Это называется другим словом. Это предательство.

У меня своя спальня, личное пространство я заслужила. Как я хочу покоя и отдыха! Но… покой, как известно… Я предупреждаю домашних, плотно закрываю дверь в свою комнату – и меня дома нет. А еще на ручку двери вешаю табличку, вынесенную из заморского отеля, «Просьба не беспокоить».
Но если честно, мои на табличку плюют. Каждые десять минут дверь в комнату открывается. Когда резко – это сын. Плавнее – муж. Он, видимо, лучше воспитан. Сын считает, что доступ ко мне для него открыт всегда. Что поделаешь, сама виновата – так приучила. И это правда – его я готова принять и выслушать всегда.

Самое  сложное  -  это  импровизация.

Как  приятно   приходить  туда  , где  тебя  ждут ,  где  вкусно  пахнет  домашней  едой  ,  где  всегда  тепло -  не  только  телу  ,  но  и  душе.. (стр.237)

Лучше существовать параллельно, любуясь друг другом со стороны

Вхожу в мечеть, в час поздний и глухой, не с жаждой чуда я, и не с мольбой, когда-то коврик я стянул отсюда, а он истерся, надо бы другой

Ну, думаю, всяко бывает — решил человек выпендриться, а он пробу снял, расписался и ушел. Если бы время позволяло, то еще бы и кастрюли взвесил. Сам сказал.
— Да ты что, Егоровна! — ахнула Надежда Тимофеевна. — В натуре?
— В комендатуре! — как и положено, ответила Мария Егоровна. — Я теперь его дежурства красным цветом отмечать буду, чтобы, не дай бог, недовеса у меня не оказалось. Сама понимаешь, Тимофеевна, наше пенсионерское дело такое — по-крупному подставиться только один раз можно. Почти как саперам.

Ну как можно ревновать к собственному ребенку его же отца!

– Устаю быть жесткой на работе, – призналась Ника, уткнувшись носом в шею Ирины, – там, знаешь, чуть слабину дашь, сразу сожрут. А у меня репутация…

Любить, дышать, жить.

Везение - мое второе имя. А первое, кстати, Не.

-Ты не такой, каким хочешь казаться.
– Ага,  а на самом деле я белый и пушистый, как северный песец или банковский курьер с большими карьерными перспективами.

"Лимита английская!

Вылезла фиг знает откуда, всех локтями растолкала…"

Мир лежал у ее ног, расстилаясь знакомым пространством собственной квартиры, раздвигая, точно театральный занавес, темные винные шторы ее окна, впуская в дом декорации звездного неба, звуки засыпающего города, сырые запахи ноябрьского ветра… И она режиссировала этот мир, мир своей жизни – неумелый режиссер, уже понимающий, что сам играет в замысленной кем-то пьесе, – и ничто не случайно, ничто не экспромт в этой странной игре, которую люди привыкли называть судьбою.

И спокойно как никогда, с открытыми ясными глазами, она сделала шаг и переступила границу между явью и сном, жизнью и смертью, любовью и ненавистью.

Может, я и произвожу впечатление слегка чокнутой, но сама себя таковой не считаю.

Вдруг в какой-то момент осознаешь, что гнался-то ты за миражем. Но пока гнался, жизнь прошла мимо… И ничего уже не воротишь. К старости жажда жизни, как это назвал классик, возвращается вновь, когда понимаешь, что каждый день, каждый восход, каждый упавший лист, каждое дуновение ветерка может стать последним.

Такой странный и загадочный народ — писатели. Не только создают будущее, но и угадывают прошлое людей. А иногда их сокровенные мысли или скрытые страхи

А я поняла, что всегда буду любить этого человека. И мне глубоко наплевать, что он - мужчина.

«Спасибо» в ответ не прозвучало. Видно птицу по полету, добра молодца по соплям, то есть — по манерам.

«Ближе к выписке непременно все ему выскажу, — решил Исаев, — посмотрю в глаза и скажу, что не стоит так не по-людски себя вести. Хотя бы ради интереса все выскажу, чтобы на реакцию его посмотреть. Удивительно все-таки, как инфаркт меняет людей — то волком смотрел, а сейчас — овца овцой».

Для таких сложных случаев у Инессы Карповны была своя система, заимствованная из детективов. Она пригласила к себе Исаева, имитируя работу с документами, помурыжила его минут пять в своем кабинете, чтобы «выбить из колеи», и в лоб выдала:
— Я все знаю! Есть свидетели того, как вы грубили родственнику, но мне чисто по-человечески хочется услышать всю правду от вас.
Смотрела она при этом в глаза Исаеву — не забегают ли?
— Инесса Карповна, направьте ваших свидетелей к психиатру, — не моргнув глазом, не шевельнув бровью, не краснея, не бледнея и не отводя взора в сторону, посоветовал Исаев. — У них галлюцинации. А я при всем своем желании ничего больше вам сказать не смогу, потому что ничего не было. Жалобщику этому тоже, конечно, неплохо было бы показаться психиатру.

Школа — для больших детей, мелких туда не пускают.

Женщины иначе ощущают полноту счастья.

Зависть — непродуктивное чувство.

В школу, конечно, мама «выпендриваться» не разрешила. А как хотелось

Мать крутится целый день на кухне, чтобы угодить любимой дочурке и мужу. Папашу называет «кормильцем», с придыханием. А он жалеет ей денег на новую шубу и парикмахерскую. А она — ничего. Старую шубу подлатает, волосы в пучок закрутит — и опять за веник и за швабру. И так всю жизнь. А вот Светику папаша ничего не жалеет. Странно как-то. Потом она поняла: маман у него прислуга и домработница. Удобно.

Я день и ночь молюсь за тебя, сынок, и будь здоров и не забывай твою старую мать, которая молится за тебя. Сердце мое всегда с тобой,