Нам нужны громаднейшие карманы — такие, чтобы в них умещались наши семьи, и наши друзья, и даже люди, которых нет в наших списках, незнакомые, которых мы все равно хотим защитить. Нам нужны карманы для муниципальных округов и целых городов, карманы, способные вместить всю Вселенную.
<…>
Но я знал, что карманы не бывают такими большими. В конце концов все потеряют всех.

Мне нужна нескончаемая чистая тетрадь и вечность.

Если мы когда-нибудь познакомимся с формой жизни более мощной и разумной, чем наша, и пришельцы станут рассматривать нас так же, как мы рыб, каковы будут наши аргументы против того, что нас можно есть?

Безумие, что идея прав животных кажется кому-то безумной.

Имя «Уилт» означало полнейший хаос, нечто вроде космического светопреставления, от которого нет иного спасения, кроме простой молитвы.

Счастье приходит к тому, кто умеет ждать.

Он был одним из множества людей, которые рождаются, живут и умирают, так ничего не поняв в жизни. Они появляются, бредут наугад и исчезают во мгле.

Все на свете есть проявление божественного духа, всемогущего и Всеобъемлющего добра, и зла следовательно нет, а есть только иллюзия зла. Оно имеет власть лишь над теми, кто в него верит, но лишено всякого значения и смысла для того, кто сознает себя совершенным и неугасимым отражением божественной идеи.

Как часто внешняя обстановка, которой мы себя окружаем, меняет наше отношение к жизни! Если человек был беден, богатство сделает его на время как будто счастливым. Если он находится среди людей чуждых взглядов, то, очутившись в благоприятном окружении, он будет некоторое время думать, что все его затруднения разрешены. Это показывает, как мало знакомо нам то внутреннее спокойствие, которое не могут поколебать никакие изменения в наших материальных условиях.

Все мы склонны преувеличивать наши невзгоды.

В повседневные представления человека должно бы прочнее войти то, чему учит философия, к чему приходит биология: в природе нет низменных процессов, нет противоестественных состояний.

Жизнь в большинстве своих проявлений всего только глупая комедия. Куда ни глянь - одни иллюзии, это нетрудно доказать. А может быть, жизнь вообще только иллюзия? Во всяком случае, она очень похожа на сон, подчас - на скверный сон.

Примечательно, что христианский мир путем какого-то логического ухищрения пришел к выводу, что не может быть иной любви, кроме той, которая освящена традиционным ухаживанием и последующим браком. «Одна жизнь — одна любовь» — вот идея христианства, и в эти узкие рамки оно неизменно пытается втиснуть весь мир. Язычеству были чужды такие представления. В древнем мире для развода не надо было искать каких-то особых причин. А в мире первобытном единение полов предусматривалось, видимо, лишь на срок, необходимый для выращивания потомства. Семья новейшего времени, без сомнения, одна из прекраснейших в мире институций, если она зиждется на взаимном влечении и близости. Но из этого еще не следует, что осуждению подлежит всякая другая любовь, не столь счастливая и благополучная в конечном итоге. Жизнь нельзя втиснуть ни в какие рамки, и людям следовало бы раз навсегда отказаться от подобных попыток. Те, кому повезло заключить счастливый союз на всю жизнь, пусть поздравят себя и постараются быть достойными своего счастья. Те же, кому судьба его не даровала, все-таки заслуживают снисхождения, хотя бы общество и объявило их париями. Кроме того, вне всякой зависимости от наших суждений и теорий, в силе остаются основные законы природы. Однородные частицы притягиваются друг к другу. Изменения в характере и темпераменте неизбежно влекут за собой и перемены во взаимоотношениях. Правда, одних сдерживает догма, других — страх. Но находятся люди, в которых мощно звучит голос природы, и для таких не существует ни догмы, ни страха. Общество в ужасе воздевает руки к небу. Но из века в век появляются такие женщины, как Елена, Мессалина, Дюбарри, Помпадур, Ментенон и Нелл Гвин, указывая путь к большей свободе во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной, чем та, что ранее считалась дозволенной.

Иметь и не иметь! Среди богатства и роскоши тоска необладания.

Богатство человека наполовину заключается в его умении ладить с нужными людьми.

Что ни говорите, а любая женщина таит в сердце мечту о герое — своем будущем избраннике. Если одни люди создают себе идолов из камня или полена, то другим требуется какое то подобие настоящего величия. И в том и в другом случае налицо языческое обожествление иллюзии.

Трудно бывает порой проследить весь сложный и запутанный ход тончайших, едва уловимых перемен, которые постепенно совершаются в сознании человека и приводят его в конце концов к душевному компромиссу.

Всякая популярность обладает большой притягательной силой.

Потом папа звонил в милицию. Затем (видимо, от беспомощности) в ветеринарную лечебницу...

Как знает любой историк, прошлое — великая темь, что полнится эхом. Быть может, к нам донесутся оттуда голоса; но речь их пропитана мраком материнской материи, из коей они явились; и как бы мы ни старались, не всегда удается с точностью их расшифровать в прояснившемся свете наших дней.
[профессор Пихото]

Я об этом позабочусь, — сказал Люк. И поскольку он сказал «об этом», а не «о ней», я поняла, что он имеет в виду — убить. Так и приходится делать, когда кого-нибудь вот-вот убьешь. Приходится из ничего создавать некое «это». Сначала у себя в голове, а потом претворяешь. Значит, вот так они это делают.

Молодые, как правило, всех опаснее, фанатичнее, дерганнее с оружием. Еще не научились жить ползком сквозь вермя. С ними нужно медленнее.

Я всегда покупалась на рекламу - в особенности на ту, что сулила счастье.

А когда миссис Медок резко меня отчитывала, и я готова была разреветься, Мэри посмеивалась - это у неё такая манера, просто она выпила целый графинчик уксусу, который теперь льётся у неё изо рта.

Люди в такой одежде никогда не ошибаются. И никогда не пукают. Мэри Уитни говаривала: «Если в комнате у них кто-нибудь пукнул, можешь быть уверена, что это наделала ты». И если ты даже не пукала, лучше об этом помалкивать, иначе они возмутятся: «Какая наглость, черт возьми!», дадут пинка под зад и вышвырнут на улицу.

Зачем цивилизованный человек мучает своё тело, запихивая его в смирительную рубашку джентльменского платья? Наверное, для смирения плоти, вместо власяницы. Мужчины должны рождаться в маленьких шерстяных костюмчиках, которые с годами будут расти. Это позволило бы избежать общения с вечно суетливыми и недобросовестными портными.

Люди говорят: «сошла с ума», «впала в безумие», будто безумие – это сторона света, другой дом, в который как бы входишь, или совершенно чужая страна. Но, когда сходишь с ума, никуда не деваешься, а остаёшься на месте. Просто кто-то другой входит в тебя.

Самые несносные глупцы – это глупцы образованные.

У меня есть сынок, моложе тебя годами, так он знает наизусть шесть псалмов, и когда его спрашивают, что он предпочтет: съесть имбирную коврижку или выучить стих псалма, он отвечает: «Стих псалма! Ангелы поют псалмы, – говорит он, – а мне хочется быть маленьким ангелом тут, внизу». И тогда он получает две коврижки в вознаграждение за свое младенческое благочестие.

Мужчина ничего не стоит, если в нем нет чего-то дьявольского.

Напрасно утверждают, что человек должен довольствоваться спокойной жизнью: ему необходима жизнь деятельная; и он создаёт её, если она не дана ему судьбой.

Меньше знаешь – крепче спишь, сказала она. Сомнительное утверждение: иногда страдаешь ужасно от того, чего не знаешь.

Я расстроена. И злюсь на себя ужасно. Нет, скорее, не на себя – на свое тело, учинившее такое свинство. Плоть всю жизнь ведет себя, как законченная эгоистка, твердит о своих потребностях, навязывает свои убогие и опасные желания, и вдруг под конец откалывает такое – просто уходит в самоволку. Когда нам что-то нужно – например, рука или нога, оказывается, у тела совершенно иные планы. Оно шатается, гнется под тобой, просто тает, будто снежное – и что остается? Пара угольков, старая шляпа, улыбка из гальки. Кости – хворост, легко ломаются.
Все это оскорбительно. Трясущиеся колени, артрозные суставы, варикозные вены, все эти немощи и унижения – все это не наше – мы этого не хотели и не требовали. В мыслях мы остаемся совершенствами – собою в лучшую пору и в лучшем свете: никогда не застреваем, вылезая из автомобиля – одна нога на улице, другая в салоне; не ковыряем в зубах; не сутулимся; не почесываем нос или зад.

Когда равновесие слишком неустойчиво, достаточно бывает моргнуть глазом или шевельнуть рукой.

Машина разваливается сама по себе. Машина создана для мирных, спокойных людей, которым некуда торопиться. Когда машину некому ремонтировать, налаживать, красить, она старится с необыкновенной быстротой. Сегодня вечером все эти автомобили будут выглядеть так, словно им тысяча лет.

Способность удивляться – великое дело.

Животное не допытывается, в чем смысл бытия. Оно живет. Живет ради жизни. Для него ответ заключен в самой жизни, в ней и радость, и наслаждение.

Брак даже молодых людей делает старыми, давно знакомыми...

Я никогда бы не приказал тебе написать рассказ в полном соответствии с действительностью, но я приказал бы тебе сделать этот рассказ исполненным веры. Все вы трусы, потому что живете в мире, который «удален от того, где существуют все остальные». Все вы находитесь в непосредственной близости от любви и все ее отрицаете.

На заре июля Украина готовилась отмечать первый день рождения своей ультрамодерновой конституции, которая до того преисполняет нас национализмом, что сразу много людей отправляются в отпуск по зарубежным местам.

Я чувствую, что обвязан необходимостью снова съесть кусок пирога позора (у меня в животе скоро не останется места) за новый раздел, которым тебя одаряю, но пойми, что я старался наилучшайше и сделал лучшее из того, что мог, что было лучшим из того, что я мог бы сделать.

Так же и с именем: сначала его долго не замечаешь, а когда наконец заметишь, начинаешь повторять снова и снова и просто диву даешься, как можно было все это время жить и не удивляться, что тебя назвали именно так и что все вокруг зовут тебя только этим именем

Она была гением печали, она отдавалась ей целиком, разделяя ее на бесчисленные подвиды, упиваясь ее едва уловимыми оттенками. Она была призмой, преломлявшей печаль на бесконечное множество составляющих.

Вот что значит жить рядом с водопадом, сафран. Каждая вдова просыпается однажды утром после долгих лет чистой и неизбывной скорби и понимает, что хорошо выспалась, и с удовольствием завтракает. и слышит голос своего покойного мужа уже не все время, а время от времени.
скорбь сменяется благотворной печалью. Каждый родитель потерявший ребенка.когда-нибудь находит повод, чтобы засмеяться.
Тембр теряет пронзительность. острота притупляется. Боль стихает. Как резцом мы высекаем боль утраты. Я. Ты. Твои пра-пра-правнуки.

И мы учимся жить в этой любви.

Даже если бы Леди Макбет удалось оттереть проклятое пятно, ее руки все равно были бы красными от ее усилий.

Единственное, что еще больнее, чем быть активным забывателем, это быть пассивным помнителем.

— Анна, пойду, посватаю вон ту, в розовой шапочке?
— За кого же ты ее посватаешь?
— За себя.
— Ведь ты же не батюшка?
— Сегодня я батюшка.
— Ты и в бога сегодня веруешь?
— Сегодня я верую в любовь.

Если еще раз напутаешь, я остановлю машину, и ты выйдешь из нее с ногой в жопе. Это будет моя нога. Это будет твоя жопа.

Иногда я шел спать вместе с рацией и клал ее с той стороны подушки, где не было Бакминстера, чтобы слышать, что творится у нее в спальне. Иногда она меня будила посреди ночи. Ее кошмары ложились гирями на мое сердце, потому что я не знал, что ей снится, а значит, ничем не мог ей помочь. От ее вскриков я, само собой, просыпался, и поэтому мой сон зависел от ее сна, и поэтому, говоря: «Без плохих снов», я говорил про нее.

«И» было следующим словом, которое я потерял, возможно потому, что оно всегда присоседивалось к ее имени, такое коротенькое словечко, такая невосполнимая утрата, вместо него теперь приходилось говорить «амперсанд», ужасно нелепо, а какой выход: «Будьте добры, кофе амперсанд что-нибудь сладкое», — кто согласится на это по своей воле