Ты лучшее, что со мной должно случиться.

– Какое это имеет значение? – Такое, – сказал Лео, широко расставив руки, – что кто-то сделал это. Кто-то здесь убил его. Кто-то, кто сейчас ходит по музею. Ты, я, Рейчел, Мойра. И ты отказываешься это видеть.

Имей в виду, дочь моя, что я посылаю тебе эти карты, опасаясь, что они не только покажут тебе будущее, но и сделают его неотвратимым. Ты должна быть к этому готова, должна принять это. И да совпадут твои желания с волей карт, ибо царствовать будет только один.

Отчасти я понимала: будет лучше игнорировать то, что я видела и слышала в тот день, выстроить барьер между собой и Лео, Рейчел, Патриком. Между миром музея и тем, что мне было нужно для достижения цели – поступления в аспирантуру, жизни за пределами Уолла-Уолла. В вопросе Лео содержался намек, который начал беспокоить и меня: «Почему ты вмешиваешься в наш мир?»

– Она не нападет на тебя. – Знаю. Хотя я не могла сказать этого с уверенностью. Было что-то такое в вещах, находившихся в Клойстерсе – произведениях искусства, даже цветах, – что наводило на мысль, будто они могут ожить.

– Ты можешь разобрать эти слова? – спросила Рейчел, проследив за моим взглядом. – Regno, – прочитала она, указывая на фигуру на вершине колеса. – «Я царствую», – рефлекторно отозвалась я. Она кивнула. – Regnavi. – «Я царствовал». – Sum sine regno. – «Я без царства». – Regnabo. – «Я буду царствовать».

Какой-то мужчина, приложив обе ладони раструбом к стеклу, смотрел на нас. Он встретился со мной взглядом, затем толкнул дверь и вошел, наклонившись, чтобы не удариться головой о верхнюю часть рамы. – Патрик, будьте добры, подождите немного. Мне нужно разобраться с этим. «Этим» была я.

Нельзя управлять машиной вдвоем. Нельзя приехать в два разных пункта назначения, сидя в одном транспорте. Нельзя прожить две жизни.

У идеальной маски есть один огромный минус — ее вес. С каждым днем он становится все больше, и в конце концов ты показываешь истинное лицо.

Влюбленность всех делает глупыми, это давно известный факт. Но если не придавать ему слишком много значения, то очень скоро ты найдешь радость в этой глупости.

Принятие себя — это разрешение. Разрешение ошибаться, выбирать то, что для тебя по-настоящему важно, быть счастливым без оглядки, быть неудобной, странной… просто живой.

Она точно ошибка природы, которую не хочется исправлять. Баг, приносящий дурное удовольствие. Ты не знаешь, откуда он взялся, и удалить не можешь. Он часть программы, написанной для тебя и о тебе.

Главное правило матерых обманщиков — лучшая ложь та, которая когда-то была правдой.

Зои начинала убеждаться, что стоит в спальне мейнардского серийного убийцы. Ей нужно уходить отсюда. Она заталкивала одежду обратно, и тут ее внимание привлекло нечто другое. Черные прямоугольные контуры под кроватью. Обувная коробка. Трясущимися руками Зои вытащила коробку и подняла крышку…

Мужчина замешкался еще на секунду, и Майки начал интересоваться, нет ли у него причин мешкать. Не тот ли это человек, которого они ищут? Он повернул фонарик, луч высветил одежду водителя. Его рубашка была заляпана соусом барбекю или чем-то в этом роде. Майки сдвинул луч вверх, к лицу…

Ей хотелось, чтобы она могла вернуться в прошлое и сказать братику: теперь она понимает. Что наконец-то осознала, какой страшной бывает темнота. Потому что в настоящей темноте тебе остается лишь твое воображение.

Соотношение – штука деликатная. Слишком много формалина – и ее тело станет жестким, с ним будет не управиться. Слишком мало – и через несколько лет она начнет разлагаться. Он хотел провести с ней все свои дни до конца. Можно ли экономить на формалине? Что важнее – гибкость или лишние десять лет в его обществе?

Не знай Тейтум заранее, что женщина мертва, он решил бы, что она просто наслаждается солнечным днем. Подойдя ближе, агент увидел, что тело усажено в такую позу, будто женщина закрывает лицо руками.

Я хотела, чтобы ты узнала меня. Мы с тобой упустили так много времени, но я молюсь, чтобы письма, которые я писала тебе много лет, — они в этих коробках — помогли нам кое-что наверстать. Я разложила их по датам, так что можешь начать с самого начала.

Библиотека — это особый мир с собственным неповторимым ритмом: стук твердых переплетов, когда книги складывают в стопки и расставляют по полкам; щелчки печати, проставляемой в читательских формулярах; читатели, которые на цыпочках ходят от стеллажа к стеллажу и теряют счет времени.

Мне тридцать пять. Это должна быть тринадцатая глава моей жизни — а может быть, даже шестнадцатая. Но почему-то я чувствую себя так, словно меня катапультировали обратно, в самое начало, или, что еще хуже, заставили кропотливо переписывать все.

Путь добра - это вечная жертва. Кто согласится выбирать, кому жить - новорождённому ребёнку или сотне взрослых? Кто может сделать такой выбор и взять ответственность на себя? Если каждая секунда промедления - это смерть? Добро - это не защищать овечек от волков, волки тоже голодны. Это не ореол святости в белоснежном храме. Добро - это тяжелейший выбор, вечный баланс на грани.

Свет, Тьма, Время и Судьба. Они дали им другие имена, но суть уловили верно – Светоч, Хитрец, Карательница и Безликий. Два прародителя вечной борьбы, судья и неизвестность.

Что наша жизнь как не вечная попытка стать сильнее?

Недомолвки могут резать гораздо острее, чем явная ложь.

Сгустившийся мрак не так пугает, если взять его в руку.

Мы отправляемся на поиски богов… Чтобы найти их внутри себя.

За окном больше не было вечерней тьмы. Больше не было зимы и голого сада. За окном цвело лето, яркая зелень, словно с картины, наполняла сад жизнью. Мимо порхнул зяблик с синей головкой, качнул деревья ветер.

Особняк постепенно вырисовывался в лиловых сумерках: наследие прошлых веков, классический барский дом в два этажа, расходившийся на два крыла. И выглядел бы совсем заброшенным, если бы не огонек на втором этаже.

Перед ними лежал сад. В нем еще угадывалось былое великолепие: голые деревья стояли гуртом, кусты, наверняка посаженные по какой-то замысловатой выдумке художника, покосившаяся от времени беседка была сплошь покрыта диким виноградом, за которым некому было присматривать.

За спиной начальника поезда висела магическая карта железнодорожных путей и сообщений. Огромное тело империи было пронизано пульсирующими артериями путей. По ним неторопливо двигались нарисованные поезда.

В купе было свежо, в воздухе витал остаток духа чаепития – запах горячих булочек мешался с запахом чая с лимоном.

— А что бы ты выбрал? Любовь, даже безответную, но пару лет жизни. Или долгую жизнь без любви? — Я всматривалась в лицо мага, ища важный для себя ответ. — Любовь. Я бы выбрал любовь.

Его взгляд, улыбки, слова и прикосновения дают надежду — мы можем с ним быть вместе.

Я боялась, очень боялась, что Верховный маг посчитает меня влюбленной дурочкой и легкой добычей, одноразовым развлечением. А я не согласна на такое… Мне нужно все. И навсегда.

Ясное звездное небо манило тайной. Мне хотелось узнать, а кто обитает на тех далеких планетах? И смотрят ли они, как и я сейчас, ввысь и мечтают?

От мага исходила сила, которая аккуратно колыхала тебя на своих волнах, но при этом казалась спящим драконом, способным при пробуждении легко сжечь все вокруг.

Его взгляд на миг потеплел, и я утонула в водах Южного моря — именно таким мне показался цвет глаз мага — насыщенный бирюзовый.

Видишь ли, — колдун встал, смотря на меня сверху вниз, — судьба человека не звездами на небе определяется, а его поступками.

У всех моих планов была общая черта: они всегда шли не так, как задумывалось.

Если принцессу не спасают, значит, придется ей выбираться самой.

Разумеется, выходить замуж я не собиралась. Как минимум вот так, без права отказаться.

Безответные чувства способны положить начало темным поступкам. Даже самое доброе сердце, снедаемое неутолимой ревностью, рано или поздно превратится в черную пустоту.

Между нами стояли тысячи преград, но любовь оказалась сильнее. Она их разрушила.

Разве он имеет право жить? Нет. Но почему сейчас я больше всего хочу, чтобы он жил?

Его темные глаза завораживают, а улыбка — настоящая, искренняя — останавливает сердце и лишает дыхания. Его сильные руки способны укрыть меня от всего зла этого мира.

Сердце ухает вниз, в пропасть. В такую же темную и опасную, как глаза того, к кому безрассудно тянется мое нутро. Между нами тысяча преград. И все же...

Знаю, что спорить с будущим бессмысленно, но кто-нибудь вообще пробовал? Могу я быть первой?

На скомканной простыне, скрючившись, лежала женщина в нейлоновой розовой сорочке. Руки и ноги ее были туго связаны разорванным пододеяльником. Цветастая наволочка на пуховой подушке, покрывавшая её голову, была пробита несколькими пулями, выбитый из подушки пух мягкими снежинками лежал на самотканых половиках.

Внешне она казалась спокойной, только правое веко мелко дрожало. Она вдруг кинулась к комоду, быстро выдвинула маленький верхний ящик, где в потайном месте, в выемке, они с мужем хранили деньги. Сейчас вместо денег там лежал пустой конверт.