Виталина ещё некоторое время побродила по залам. Она внутренне склонилась к идее, которую поначалу отринула и с облегчением вздохнула, когда её начальник тоже перестал о ней навязчиво напоминать. Следовательница попыталась представить себя психопатом и отыскать в себе мотивы, по которым, не будь она здравомыслящим членом общества, почувствовала бы тягу к убийству.

Что было ещё? Да ничего, куча эпителия на простыне, в которой все данные роились как цветные стразы в калейдоскопе, кошачьи волосы и безынтересные для следствия остатки силикона. Всё это было как на обстановке квартиры, так и на, и в теле убитой. Если бы проститутка ещё мылась почаще, хотя бы после каждого второго клиента, можно было в чём-то определиться, а так — какофония молчаливых биоматериало

Но похожего от Исая не будет. Он никогда не повторялся. Он специально подбирал разных людей, с разными взглядами на жизнь, но всех несчастных и уставших от этой жизни. Он вспомнил девицу лет тридцати, которая хотела научиться играть в большой теннис. Она так эротично стонала после каждого взмаха ракеткой, не важно, попала ли она по мячу или нет.

Перед Исаем, прикрытая темнотой квартиры, стояла женщина. Маленькая. Её голова едва доходила мужчине до мечевидного отростка грудной клетки, туда где располагалось солнечное сплетение. Он несколько удивился, когда прочитал анкету на сайте. В анкете значился рост сто сорок восемь сантиметров.

– Послушай, я понимаю, что тебе нравится этот парень. Нам всем нравился Чарли. Жалкий безобидный Чарли, верно? Не потому ли ему открывают дверь? Это началось как озноб, как дрожь, затем стало электрическим разрядом. «Она открыла дверь и улыбнулась…»

– Привет, лейтенант, – поздоровался детектив Брит Уильямс и протянул газету. – Ранний утренний выпуск. Раузер выхватил газету у него из рук, посмотрел на нее и сунул мне. – По крайней мере, на этот раз им хватило совести замазать часть письма. Заголовки гласили: «Вы знаете Дэвида? Новое письмо обещает еще больше убийств».

Кен Лэнг делал снимки и наговаривал свои комментарии на диктофон: – Ранения с применением неожиданной силы, колото-резаные ранения ягодиц, задней поверхности бедра, боков и поясницы. Минимум крови и синяков. Вероятно, нанесены посмертно. Следы укусов сзади на шее, плечах, ягодицах, нижней части спины и внутренней поверхности бедер. Все элементы почерка убийцы были на месте.

В тот день дедушка крепко прижал ладонь к моей макушке и прижал ее к полу, чтобы я не вздумала поднять голову и лишиться ее. Когда он упал рядом со мной, а потом очередной выстрел свалил мою бабушку, я не издала ни звука. В покорном молчании глядя, как кровь пропитывает мою одежду и бледно-розовые туфли, которые были на мне в тот день.

«О, как это должно заинтриговать вас! Что за здание и что за лифт? Мы уже встречались раньше? Он одарил меня волчьей улыбкой, и в тот момент я понял: он такой же хищник, как и я. Дать вам подсказку, чтобы ваше полное надежд сердце замерло? Дэвид, черные волосы, дорогие костюмы, перспективы карьерного роста. Три дня, лейтенант. Тик-так».

К тому моменту, когда я перевернул ее, чтобы оставить отметки, она лежала тихо и неподвижно, и казалась такой крошечной… Последним звуком, который она услышала сквозь собственное хныканье, был щелчок моего фотозатвора и тихий треск ее шеи. Так трещит сломанная пополам грудная куриная косточка…

Последнее, что я поняла: он основательно подготовился. Думаю, он уже делал это. От него исходила уверенность, решимость. Спокойствие. Даже когда я начала сопротивляться. Он знал, что в итоге я сдамся. Что мир подчинится его воле. Последнее, о чем я подумала: он похож на воина. Того, кто идет до конца, покуда соперник не перестанет дергаться.

Порой тебе придется сидеть без ужина: ни один квартирант, каким бы общительным и нуждающимся он ни был, не станет все время столоваться с арендодателем и его дочерью. Спать будешь прикованной наручниками к кровати. Он, как и прежде, будет приходить к тебе. В этой части ничего не изменится.

Он широко распахнул глаза. Мои закрылись. На его лице застыло изумление: неужели он действительно смог и мое тело отреагировало должным образом? Неужели и правда, если сжать чье-то горло с достаточной силой, человек перестанет двигаться?

Итого две. Он убил двух, тогда как ты еще жива. Две добавлены к правилу, из которого ты стала исключением.

Он сделал то, за чем пришел. Окрыленный. Слегка ошалелый. Потом он рассказал тебе. Немного. Что она не сопротивлялась. Она была идеальна. До последнего не догадывалась, а когда поняла, стало уже слишком поздно.

Ты стараешься отогнать тревогу, потому что тревога мешает оставаться в живых.

В комнате со смятой кроватью валялся у окна «бедный родственник» – практически голый, в семейных трусах в горошек, с ухмылкой на перекошенных губах. Он получил две пули в грудь. Убитому было лет сорок, и «биография», судя по обилию наколок, была обширной.

Милиционеры открыли дружный огонь по окну – били из всего табельного оружия, что имелось. Даже Шура Хижняк и Голицын усердствовали без меры. С обратной стороны беседки сидела Елисеева, ясно давала понять своим видом, что у войны не женское лицо.

Из окна прозвучал дьявольский смех, снова бабахнуло – похоже, из охотничьей двустволки. Стрелял определенно не Гальян – видимо, родственник «с биографией». Покатилась по полу пустая бутылка, все понятно. Люди спрятались – благо было, где.

Пользуясь моментом, Андрей, подошел к «Волге». Дверь была открыта, в машине на переднем сиденье покоился грузный мужчина. Холеное лицо исказилось, обрело синеватый оттенок. Ноги были неловко подогнуты, туловище завалилось вправо на коробку передач, голова вывернута.

Лариса и ахнуть не успела. Разжались пальцы, она покатилась вниз по крутому склону, ударяясь о камни, как мячик, какое-то время еще была жива, пыталась за что-то ухватиться. Ударилась головой о камень – и все. Бездыханное тело сделало кувырок, застыло на краю уступа, правая нога свесилась в пропасть...

Георгий Михайлович так и не вышел из машины. Развернул корпус, опустился ноги на асфальт, начал подниматься. Инспектор ударил его ножом в живот, лезвие не вынимал, оно рвало ткани и органы, бесстрастно смотрел в глаза своей жертве.

– Если бы в тот вечер у меня был пистолет, я тоже легко мог бы стать убийцей. Черт подери, до чего мне хотелось пристрелить ее, когда она сидела передо мной, ухмылялась и угрожала.

НЕ СУЙ СВОЙ НОС В ЧУЖИЕ ДЕЛА. Друг, который легко может превратиться в недруга

– Проклятая ищейка…мерзкий писака…ты… – Отвратительная крыса, – подсказал я ему. – Жирный бумагомаратель, – продолжал он, благодарный за подсказку. Когда он сделал паузу, чтобы перевести дух, я потребовал слова: – С чего такое красочное описание моей скромной персоны? – Так ты не считаешь, что зашел слишком далеко?

– Ты что, не доверяешь Гит? – язвительно спросил я. – Ей я доверяю, а вот тебе нет. Ты будешь утверждать, что даже не пытался ее поцеловать? Я почувствовал, как мочки ушей у меня покраснели. – Ну? – Роль обманутого мужа ты играешь на редкость убого.

– Да, папочка, ко мне вчера приходила дама. Ты хочешь рассказать мне о тычинках и пестиках? – Я прощаю тебя, сын мой, поскольку ты оставил глоток изысканного вина, дабы оросить мое иссохшее горло.

ВАРВАРСКОЕ УБИЙСТВО В ГОРОДЕ ЗАСТРЕЛЕНА МОЛОДАЯ ВОДИТЕЛЬНИЦА

Зои начинала убеждаться, что стоит в спальне мейнардского серийного убийцы. Ей нужно уходить отсюда. Она заталкивала одежду обратно, и тут ее внимание привлекло нечто другое. Черные прямоугольные контуры под кроватью. Обувная коробка. Трясущимися руками Зои вытащила коробку и подняла крышку…

Мужчина замешкался еще на секунду, и Майки начал интересоваться, нет ли у него причин мешкать. Не тот ли это человек, которого они ищут? Он повернул фонарик, луч высветил одежду водителя. Его рубашка была заляпана соусом барбекю или чем-то в этом роде. Майки сдвинул луч вверх, к лицу…

Ей хотелось, чтобы она могла вернуться в прошлое и сказать братику: теперь она понимает. Что наконец-то осознала, какой страшной бывает темнота. Потому что в настоящей темноте тебе остается лишь твое воображение.

Соотношение – штука деликатная. Слишком много формалина – и ее тело станет жестким, с ним будет не управиться. Слишком мало – и через несколько лет она начнет разлагаться. Он хотел провести с ней все свои дни до конца. Можно ли экономить на формалине? Что важнее – гибкость или лишние десять лет в его обществе?

Не знай Тейтум заранее, что женщина мертва, он решил бы, что она просто наслаждается солнечным днем. Подойдя ближе, агент увидел, что тело усажено в такую позу, будто женщина закрывает лицо руками.

Я знаю, что эта глубина меня и погубит. Потому что выплыть назад никак не получится, а воздуха мне будет хватать до тех пор, пока сам Тимур будет им делиться со мной. Но я сама перекрою этот кислород однажды. И останусь в той темноте навечно.

И люблю я тебя, слышишь? Не какое-то призрачное будущее. Не мечты и мысли. А тебя. Такую, какая ты есть сейчас, а не ту, которой когда-нибудь можешь стать.

Я бы хотел узнать всё. В каком возрасте она сделала первый шаг, ломала ли что-нибудь, как училась в школе и во сколько лет проколола уши. Всё, что только возможно.

Через какое время после первого поцелуя можно делать девушке предложение? Минут сорок прошло, нормально? Мне только за кольцом сбегать в ювелирный через дорогу, и я в целом готов.

Я даже заслужил перейти в более удобный мессенджер, раз всё равно у меня появился ее номер, и не нашел ничего лучше, чем записать ее как “Солнце”. Ну солнце же. От макушки до пят. То обжигает до ожогов, то светит, вроде, а все равно мороз лютый. Никакой милоты, только суровая правда. Но эта правда меня и манит, в этом и есть парадокс. Парадокс Солнцевой.

Она вообще сегодня удивительно близка, и я ворую эту близость по кусочкам, питаясь ею, как самой необходимой вещью в жизни.

— Мне нужен ты. — И я у тебя есть, Малли. Всегда.

Хотел бы я, чтобы она всегда целовала меня подобным образом. Мы слишком хорошо знали боль разлуки. Мы слишком часто были на краю того, чтобы потерять друг друга.

Всегда есть выбор, но у этого выбора есть последствия.

— Твой страх за свою семью всего лишь доказывает, что ты их любишь. Клянусь тебе, они покинут это королевство в целости и сохранности. Клянусь в этом.

— Хотела бы я быть более благородной и сказать, что умерла бы, сражаясь за нашу землю, наш народ и наше королевство. Но это за тебя, Кейз Эрикссон. Я буду сражаться за тебя и умру за тебя. Будь у меня выбор, я бы всякий раз выбирала тебя.

— …Для кого-то ты кошмар, Кейз Эрикссон. — Я встретилась с ним взглядом, положив ладонь на щеку. — Но для меня ты мечта.

— Я мало что любил в этой жизни, — говорит он, — но я влюбился в тебя в ту минуту, как увидел, и буду любить тебя до последнего вздоха, будь то сегодня или через семьдесят лет.

Люк — мое солнце, моя луна, мой прилив, и я устала сопротивляться его притяжению.

— Джулиет, я буду ждать тебя вечно. Но если ты оставишь это решение на усмотрение других людей, мы никогда не будем вместе.

— Я подумал, что смогу спасти тебя, если приеду этим летом, но даже если кто-то открывает клетку, у тебя самой должно быть желание улететь, Джулс.

Интересно, как долго нужно о чем-то лгать всему миру, прежде чем самой в это поверить?