Мой дед часто посмеивался надо мной, утверждая, что я нашла убежище в небесах, потому что боюсь моря. Я не могла отрицать этого, но каждый раз, когда поднимала голову вверх, слышала там музыку, как будто получала приглашение от облаков.

Самой величайшей страстью, связывающей меня с этим миром, было небо. Я никогда не могла оторваться от магии звезд и таящейся в них великой тайны. Для меня настоящей магией было само небо.

Несколько часов он находился в опасном для жизни состоянии – терял сознание от головной боли, с трудом дышал. Все стало монотонно серым, неинтересным. Когда за Павлом пришли, он лежал на нарах и смотрел в потолок. Поднялся, вышел из камеры, заложив руки за спину.

Сердцебиение не прослушивалось, пульса тоже не было. Катя Усольцева была мертва – мысль вздорная, что не сразу закрепилась в сознании. Глаза ее были приоткрыты, в них еще блестели слезы.

Вдруг раздались выстрелы из пистолетов, он различил несколько хлопков – «ТТ», «немецкий «Люгер-Парабеллум». Ухо натренировано, навыки не ржавеют… Павел даже не колебался. Помогать надо людям!

«Ну, что, мужики, поработаем вручную?» – объявил Павел. Атаковали стремительно, перебили окна, вынесли заднюю дверь. Диверсантов уничтожали прикладами и саперными лопатками.

Дураком сержант не был, поэтому имел резонные сомнения. На патруль напали с целью завладения оружием – и своего добились. При чужаке ничего не было. Не спрячешь под курткой три ППШ и подсумки с дисками.

Подбежавшим солдатам предстала странная картина. Их товарищ одной рукой удерживал фонарь и цевье автомата, его палец дрожал на спусковом крючке. Он бормотал срывающимся голосом: «Ни с места, тварь, не шевелись, стрелять буду…»

В этот момент Мэтт все понял и чуть не помер на месте. Затем повернулся и выбежал в дверь.

Мысли Мэтта вернулись к словам Синди. Из близких у него остались брат в тюрьме, брюзга-тетя да дедушка, который его даже не узнал.

Мэгги знала — Дэнни не был святым. Он слишком много пил, не отличался чрезмерной добротой к ребятам, которые не пользовались популярностью, и как парень тоже был так себе, судя по тому, что Мэгги узнала за многие годы работы над его делом. Но и убить он не мог. Она в это верила. Без этой веры ей было никуда.

Мэгги разбудило чувство тревоги и громкий стук. Она свесила ноги с кровати и пошла на шум...

Расстояние между машинами сокращалось. Она заорала: — Да беги же! И он побежал.

Память попрежнему хранила воспоминания о том, как плакал Дэнни, когда Эвану наконец удалось добраться до полицейского участка. Нет ничего более душераздирающего, чем слезы собственного ребенка.

Каждая вещь, каждое существо, каждый предмет имеет свою собственность, свой характер, свое самостоятельное «я», присущее только именно этому предмету. Это и есть сущность, мотив его существования. Уловить эту сущность — двумя-тремя штрихами выразить ее, схватить характер вещи — вот задача искусства.

Красота, пропорция есть известный гармонический, чисто математического характера закон, от которого живому существу невозможно отделаться, до того понимание его инстинктивно.

Едва человек обеспечил себя хотя немного, едва он мало-мальски чувствует себя безопасным — взгляд его ищет красоты.

Улица мне крайне понравилась с профессиональной точки зрения: на такой очень трудно поставить соглядатаев, при здешнем безлюдье и роскоши особняков любой шпик, как бы он ни маскировался, издали бросится в глаза. Так что явка устроена грамотно...

В эту пору я оказался единственным посетителем – точнее, единственным, кто пришел позавтракать без спиртного. За сдвинутыми столами разместилась та же компания – только уже не развеселая, а поголовно олицетворявшая собой вселенское уныние похмельного происхождения.

Он открыл обе невысоких двери в дальнем углу комнаты, показал, что за ними и кратко объяснил, как этим пользоваться. И ушел. Оставшись в одиночестве, я сел к столу, набил трубочку и стал разглядывать комнату – в таком номере-люкс мне еще не приходилось останавливаться.

Мне стало интересно, где это они с Грайтом ухитрились побывать, и я стал расспрашивать – как тот город выглядел, какие дома она запомнила, были ли там какие-то памятники. Она упомянула, что видела «такие экипажи без лошадей, которые звенят и ездят по железным полоскам» – но это не привязка, трамваи могут ездить где угодно.

Не прекословя, я направился туда, отпер кованую щеколду. В самом деле, сортир, только крайне благоустроенный: безукоризненная чистота, не полированные, но на совесть ошкуренные каким-то здешним наждаком темные доски.

С совершенно спокойным видом она положила ладонь на пресс-папье – и по горнице пропел странный долгий звук, словно тронули струну великанской гитары. И за спиной у меня раздался переливчатый, мелодичный аккорд, словно бы в ответ – но таким звукам неоткуда взяться в простой деревенской хате, и непонятно, что может их издавать.

— Взгляни на Нуарвилль, Фабиан, потому что ты видишь его таким в последний раз. Ты — мой пленник, но я позволю сполна насладиться зрелищем краха всего, что тебе дорого.

Фабиан и сам бы желал всем сердцем отомстить тому, кто разрушил его жизнь. И не только желал — он бы мстил, когда это было возможно.

Он до сих пор ощущал тепло ее пальцев на своей ладони. На большее ему рассчитывать не приходилось, ведь он для нее — все равно что монстр.

Она стала для него крохотным огоньком света во мраке существования, а теперь огонь погас, и впереди снова ждала лишь темнота.

— Обожаю вашу человеческую самоуверенность, охотник, — пророкотал демон, скаля клыки и проводя по ним черным языком. — Она придает душе особый пряный привкус.

В мире, где магия соседствует с совершенно обыденными вещами, ничто не может быть легко и просто

«Зачем ты хранила все это, ма?» Но, естественно, здесь, на чердаке, ответа на этот вопрос не имелось. Я откинулся на пятки и закрыл глаза. Тишина звенела. И я чувствовал, как в темноте вокруг меня сотни красных от крови рук бесшумно скользят по смыкающимся у меня над головой сводам.

Но тут картина вокруг меня сложилось в то, что на самом деле собой представляла. Никакие это были не птицы. Оказалось, что внутренние скаты крыши сплошь покрыты алыми отпечатками ладоней. Здесь их были сотни, оставленных на дереве под разными углами, местами красные пятерни наслаивались друг на друга – их растопыренные пальцы и показались мне крыльями.

Окно на площадке, выходящее на задний двор с садом, смотрело прямо на лес за ним – на Сумраки, как его тут всегда называли. Я некоторое время неотрывно смотрел на вытянувшиеся ввысь деревья, образующие сплошную стену изломанной зелени чуть ли не в полнеба вышиной. А потом поднял взгляд чуть выше. И прямо над собой увидел тонкие очертания потолочного люка. Чердак. Гудение в доме немного усилилось.

После убийства подростки отправились со своими ножами и дневниками сновидений в ближайший лес, приняли снотворное и завалились спать прямо на голой земле. Через несколько часов Билли Робертс проснулся и с трудом добрел до поселка, где был немедленно арестован. В отличие от Чарли Крабтри. Поскольку тот бесследно исчез с лица земли, и никто его больше не видел.

…Одна только мысль о возвращении в Гриттен наполняла меня липким ужасом. Но я из всех сил постарался убедить себя, что прошлого больше нет. Что больше нет нужды думать о том, что некогда случилось здесь. Что после всех этих лет я в полной безопасности. Но я ошибался.

И тут мать вдруг резко очнулась опять, рывком сев на кровати. Переломившись в поясе, протянула руку и ухватила меня за запястье так быстро, что я не успел отпрянуть. – Тебе нельзя здесь находиться! – выкрикнула она. – Ма… – Красные руки, Пол! Красные руки повсюду! Ее широкие немигающие глаза уставились на меня в совершеннейшем ужасе. – Ма… – Красные руки, Пол!

– Как думаешь, есть смысл спрашивать его о Тарпе? – спросил Бернард. Ханна пожала плечами. – Можно и… Остаток фразы потонул в грохоте выстрела. – Ложись, ложись, ложись! – заорал Бернард, прежде чем успел осознать происходящее, и толкнул Ханну на землю.

– Где вы были прошлой ночью? – спросил Бернард. – Какая разница? Не дома. – Фрэнк Джульепе был найден мертвым в своей квартире прошлой ночью. Тарп вытаращил глаза, а потом расхохотался безумным смехом, полным злобы и удовлетворения. – Правда? Сдох, значит?! Отличные новости! Мир стал лучше! Он мучился? Надеюсь, что да!

– Вы знаете, что у осьминога на вашей шее всего шесть ног? – спросил Митчелл, убирая фото в карман. – Ага, – ответил бармен. – У осьминогов восемь ног. Губы бармена дрогнули. Не глядя на Лонни, он ответил: – У этого – шесть.

Джейкоб совершенно не помнил, как арестовывал Блейза за кражу со взломом и писал рапорт. Скорее всего, это было не особо интересное дело… Получите, распишитесь – тюремный срок. К тому же с тех пор прошло больше пяти лет. Выслушав это пояснение, Митчелл поинтересовался, не забывает ли Джейкоб принимать таблетки от Альцгеймера. Уязвленный, тот лишь сухо усмехнулся.

– Любил, значит, повеселиться… – протянула Ханна. – Ага. Ящик оказался набит секс-игрушками. Здесь были фаллоимитаторы, вибраторы, наряды для ролевых игр, включая несколько пар наручников, тюбики смазки, мужские мастурбаторы… Презервативов Ханна насчитала пачек восемь. То ли Фрэнк Джульепе был оптимист, то ли правда вел очень активную половую жизнь.

– Почему вы упорно зовете меня Дэвином? – Потому что это твое имя. – Меня зовут Майки! – Не заливай! Мы прекрасно знаем, что ты – Дэвин Деркинс. – Дэвин Деркинс? – удивленно переспросил арестант. – Это ж мой приятель! Так вы думаете, что я – Дэвин? Ха! Вы не того взяли! У Дэвина грипп, вот он и попросил меня помочь. Я не ваш клиент! Отпустите меня!

От Великой Германии в 1945 году не осталось даже фундамента, на котором можно было что-либо построить в будущем, – так в то время думали практически все... Германию спасла следующая мировая война, которая, к ее счастью, началась уже в 1946 году. Главные события Холодной войны разворачивались там же, где проходили Первая и Вторая мировые войны: в Европе.

Бурное рождение европейского национализма после окончания Первой мировой войны привело к страшным для человечества последствиям. Однако национализм тогда мало кто заметил. Внимание империалистов было приковано к коммунистам, поскольку Красная угроза пришла в Лондон, Париж, Нью-Йорк...

В отличие от Венского конгресса 1815 года, на котором немецкий народ выступал триумфатором, Парижская мирная конференция 1919 года стала для него невыносимым позором. Между двумя этими гигантскими дипломатическими ярмарками... имеется еще одна большая разница. Венский конгресс принес Европе столетний мир. Парижская конференция стала лишь недолгой передышкой между двумя мировыми войнами.

В 1919 году немецкому народу удалось избежать гражданской войны благодаря крепкому здравому смыслу, а также прогрессивным взглядам всех слоев немецкого общества... Остается только удивляться, как всего через 15 лет то же самое в принципе общество пойдет на поводу у экстремистов, столь безумных, что никого подобного история человечества еще не знала.

К концу 1918 года четырех из шести начавших войну империй не существовало... Двум выжившим победителям, англичанам и французам, досталась пиррова победа. После очень короткого периода триумфа этим двум империям предстоял не менее долгий, мучительный и унизительный путь на дно истории, нежели тот, на котором оказались в 1918 году Германская, Российская, Австро-Венгерская и Османская империи.

Европейский национализм, рожденный в конце XVIII века Великой французской революцией, окончательно созрел к началу XX века, и закончиться без мировой войны, по законам общественного развития, он был просто не в состоянии. Величайшая трагедия заключается, однако, в том, что одной мировой войны, чтобы покончить с национализмом, человечеству оказалось недостаточно.

Увидев в его глазах неприкрытое отчаяние, я заставила себя взять его за руку, потому что не хотела стать такой, как он, – человеком, который не может простить. Человеком, сердце которого не верит в любовь и верность тех, кого любит. Мне хотелось видеть в нем лучшее.

— Удавил бы вас, но, к сожалению, я всего лишь строчка, пишусь по памяти и, видите ли, хваткими конечностями не располагаю. — Так ведь я тоже. И шея моя неписана, так что мне будет с того, если найдете чем и сдавите? Согласные на гласные наедут? Безграмотно получится, и ладно.

Изгнанный из Помпеи отшельник наблюдал с холма, как отрекшийся от него город накрывает лава и черный пепел. В истории не было человека счастливее.