Тот первый ужас вползал в дом медленно и неотвратимо, словно удав, занимая все больше места, располагая свои вспухающие кольца всюду, куда ни глянь, все туже затягивая смертный холод на сердце отца.
Первой – воспитательница в яслях:
– Вы проверьте ребенку слух, я окликаю ее, она не отзывается.
– Как не отзывается? Прекрасно отзывается!
– А я говорю вам, проверьте: в два года ребенок уже вовсю должен болтать, а она только какие-то слоги мычит.
– Ну и что? Это бывает – из-за короткой «уздечки».
Ни в чем не повинную «уздечку» под языком подрезали (орущая брыкливая Айя, вспотевший Илья и над ними – невозмутимая врачиха с тройным припевом: «Болтать будет – не остановите!»). И долго виноватый отец с зареванной дочерью заедали мороженым эту пустяковую операцию.
Затем бабушка:
– Знаешь, Илюша… Сегодня меня угораздило вазу разбить, ту, синюю, и прямо у нее за спиной. Грохот стоял, как у Ниагарского водопада. Она даже не обернулась…

Этнограф бросился на призывной пункт, и – что явилось полной неожиданностью для обеих женщин – его таки призвали. Призвали, несмотря на астму, единственную почку и псориаз, чудовищно расцветший с известием о начале войны.

Выросший на земле, в апортовых садах, Илья высоту ненавидел и втайне ее боялся. А в здании даже лестницы были мерзкими: ступени – просто бетонные плиты на опорах, сквозь них – пустота.

- Эй вы, оба! Имейте в виду! Я сарай сторожить не останусь! - заявил он.
      - Тогда хотя бы не вращай глазами! - предупредила Ирка.
      Лучше бы она этого не говорила.
      - Что, противно? - воодушевился кикимор. - А еще я умею проворачивать их зрачками назад. Это у меня упырское, во второго дедушку.
      - А маньяков у тебя в роду не было?
      - Разоблаченных не было, - многозначительно заверил ее Антигон.

Нет, психически нормальных некромагов не бывает. Дар некромагии подпитывается мраком и ни при каких условиях не может служить свету. Существуют "темные" некромаги и некромаги, пока не осознающие, что дает им силу. Пусть даже они совершают отдельные добрые дела. В их сознании уже сидит страшная инфекция всемогущества. Человек то, чем он занимается. Нельзя долго забивать головой человека гвозди, а после удивляться, почему голова стала похожей на молоток.

Мы были совсем крохами – только учились ходить, когда мама вложила мою руку в его ладонь и сказала нам держаться друг друга. Мы ее послушались. Так и ходили вместе в школу – крепко взявшись за руки и ни на минуту не забывая об опасностях, подстерегающих нас в развалинах старого дома или в брошенной на произвол судьбы машине.

Идиотка! Мне не следовало поднимать глаз. Их необычный цвет – это первое, что во мне замечают.

И Джейк почувствовал, как в голове начинает собираться головоломка — по кусочкам, постепенно. Не все части нашлись, но ничего. Скоро он получит разгадку.

И как знать, возможно, вашему мужу повезет. А это – гарантированная Нобелевская премия.
– Да-а-а?! Ну надо же! Пусть изобретает, нечего тратить вечера на пиво! А Нобелевская премия – это сколько?
– Много. Каждый год по-разному, но очень много. Вашему мужу на пиво до конца жизни хватит.

Теперь разгадка была в моих руках. Эта сила была ни чем иным как аурой этих корней. Они действительно были живыми. Живыми и голодными, так как моментально реагировали на появление в своих владениях живого существа. Им нужна была не только кровь жертвы, они питались ее жизнью, высасывая ее, как это делал я, из трупов своих врагов.

...мастер с готовностью усадил меня за стол и принес стопку пергаментных листов, перья и чернила. Взяв в руки перо, я начал выводить линии, одновременно объясняя мастеру:
— Эта модель обуви называется сандалиями. Состоит из подошвы и, чаще всего, небольших кожаных лямок, охватывающих ступню…
Когда я закончил рисовать, мастер с удивлением оглядел результат и уточнил:
— А для чего вообще это нужно носить? Тапочки — понятно, для дома, сапоги, ботинки и прочее — для улицы, а эти ваши «сандалии»… Такое впечатление, что они появились только потому, что какой-то мастер решил сэкономить на материале и изготовил их из оставшихся обрезков.
— Зато из них прекрасно песок высыпается, так что по пляжу ходить — самое то. Кроме того, в моем королевстве в жаркое время все предпочитают обуваться именно в них… Ладно, я понял, что этот вариант вам не по душе, поэтому смотрите на следующую модель. Итак, туфли на шпильках…

Нет, стоит срочно посоветовать Фариаму, чтобы он за вход на подобные тусовки начал деньги брать — хоть какая-то польза будет.

«Нет. Как выясняется, я не чувствую эмоций разношерстной толпы. И только при сосредоточении на ком-то одном, я могу его ощущать. И вот теперь, когда они говорят со мной поодиночке, я чувствую их, а как отключить свою способность, увы, не знаю. Их эмоции слишком яркие, чтобы от них можно было закрыться».

...никто не застрахован от игры слепого случая, от прихоти судьбы, но он, со своей стороны, сделал все возможное, чтобы обезопасить собственную карьеру, больше того — профессиональную репутацию.
Даже если бы его настигла внезапная смерть, программы, заложенные в память компьютера, сберегли бы взлелеянную им мечту от забвения.

— Я не хочу, чтобы назавтра в доме говорили, что в твоем флигеле слышали мужской голос. Думаю, твоему жениху это не очень понравится.
— Зачем же ты пришел, если знаешь, что моему жениху это не понравится? — Маша посмотрела на Митю и ехидно улыбнулась. — Вероятно, и твоей невесте придется не по вкусу, что ты проводишь время с девицей, которая и ногтя ее не стоит.

Человек верит в двух случаях: когда действительно верит и когда втайне ощущает, что недоверие нарушит его душевное равновесие.

Всегда так бывает: чем больше трясешься и отодвигаешь удовольствие - тем больше шансов, что у тебя его попрут

— Ну, я вам хоть как-то отплатила, — сказала она, кивнув на царапину, алевшую на его щеке над бородой.
— Ерунда. Если бы вы попали коленом мне по яйцам, вот это была бы расплата. — Он открыл холодильник.

Слава богу, мама была дома одна. Мой живот она, разумеется, увидела сразу и замерла. Прошло несколько мгновений, наверное, самых длинных в моей жизни. Я понимала, что теперь или моя родная любимая мама вернется ко мне, или я потеряю ее навсегда. Мама шагнула мне навстречу, обняла меня и тихонько заплакала. Я даже сразу не поняла, что такое закапало на мою шею. Мама ни о чем не спрашивала меня, только бережно прижимала к себе. Это снова была моя родная и любимая мамочка!
Незапертая входная дверь резко распахнулась, и перед нами возникла одна из многочисленных маминых товарок, мелкая, жилистая старуха в темном платке на маленькой птичьей голове. Платок, словно знаменитый ленинский галстук, был разукрашен грязно-серыми горохами. Она, как мне кажется, жила в соседнем подъезде и, наверное, углядела меня еще с улицы.
- Догулялась, потаскуха?! — зашипела она с порога. — Стыдоба-то какая! Матери-то, матери какой позор!

Произошло то, чего произойти не могло! Не могло никогда! Мой мир рухнул. Папа уходил. Уходил плохо — к той самой аспирантке, кото рую четыре года назад трахал на моих глазах в «хозяйственной» палатке. Она, разумеется, не помолодела за это время, но возрастная дистан ция между мной и ею все же сократилась. Она была старше меня уже не в два раза, как тогда, а всего лишь на двенадцать лет. А это уже совершенно другое дело.

— Женщине нужно твое сердце. Ей хочется, чтобы с ней были нежными, хочется думать, что ее хотят, ей рады. Тот аферист, о котором я говорил, он-то это хорошо усвоил. Ему вот и «порше» купили, и часы от «Пьяже». Вот это я понимаю!

Были и такие женщины, у которых сердечность и забота по отношению к нему перерастали в любовь. Встретились случайно, понравились друг другу, упали в объятия, назавтра расстались — такой опыт был для Исиямы в новинку. Многие отношения, о которых он даже и помыслить не мог, живя тихо-спокойно в Токио, были действительно душевными, случалось и такое, что, расставаясь вечером с женщиной, он ненавидел сам себя, ему хотелось напиться и закутаться в одеяло. Странный это был жизненный опыт.

— Думаешь, ему приятно постоянно чувствовать, что его в чем-то обвиняют?

Она отступала и нападала быстро, точно проворный боксер. С тех пор как Робин научилась огрызаться, с ней стало не сладить.

Эмили, сообразительная, красивая девочка с каштановыми, как у матери, волосами, двигалась осторожно — всего неделю назад она упала со второго этажа, на руке был гипс, на виске — шов.

Пища создана из любви и дарит любовь, и если ей можно утешить плачущего ребенка, тем лучше.

Придумал убийство Каин. Ему первому (и то по подсказке!) пришла в голову эта оригинальная мысль. Все остальные в большей или меньшей степени занимались плагиатом

Полная близость. По-видимому, это значит — полная откровенность с твоей стороны и полная откровенность со стороны мужчины. Но ведь это такая скука. И все эти убийственные копания друг в друге. Какая-то болезнь.

...гляжу я на этих бедняжек, не знавших мужниной ласки, такие они несчастные, обделенные, как бы ни наряжались, как бы ни задирали носа.

Как похожи все мужчины. Витают в облаках. Придумают что-нибудь и - раз! - устремляются ввысь, причем полагают, что и женщины должны следом воспарить.

- И почему это мужчины не женятся на женщинах, которые их обожают?
- В женщине просыпается дар обожания несколько поздновато.

Она никогда ничего не анализировала, неслась вперед, боясь опоздать. Возможно, в слепой страсти, в неуемном желании обладать и в запретности этой связи была для обоих какая-то особая притягательность, которая разрушилась одновременно с обретением законности и дозволенности отношений.

Если бы каждый мог объяснить, что такого необыкновенного и особенного он нашел в своем любимом, магия чувства испарилась бы.

Когда человек отравлен сплином, не следует противоречить. Почему люди тоскуют? Может быть, это азбука физиологии, а может быть здесь дело чистое.. Существует ли душа? Неизвестно..
(Племя Сиург)

"Меня выпьет Грэй, когда будет в раю!" Как понять? Выпьет, когда умрет, что ли? Странно. Следовательно, он святой, следовательно, он не пьет ни вина, ни простой водки. Допустим, что "рай" означает счастье. Но раз так поставлен вопрос, всякое счастье утратит половину своих блестящих перышек, когда счастливец искренно спросит себя: рай ли оно? Вот то-то и штука. Чтобы с легким сердцем напиться из такой бочки и смеяться, мой мальчик, хорошо смеяться, нужно одной ногой стоять на земле, другой - на небе. Есть еще третье предположение: что когда-нибудь Грэй допьется до блаженно-райского состояния и дерзко опустошит бочечку. Но это, мальчик, было бы не исполнение предсказания, а трактирный дебош.

Но чтоб иметь детей,
Кому ума недоставало?

Я странен, а не странен кто ж?
Тот, кто на всех глупцов похож;
Молчалин, например…

Почему некоторые забывают то, что нужно помнить, и припоминают то, что лучше забыть?

И меня часто мучит совесть, оттого что я снова счастлив.

– Мой сын. Япония. Если я умереть, ты сказать ему, пожалуйста.
– Сказать ему, что ты умер? Прости, но я не могу этого сделать. Потому что ты не умрешь. Во всяком случае, еще не скоро.
– Ты сказать ему. Я умереть за родину. Сказать, чтобы он слушаться мать. Защищать. И строить добрый мир. – Он едва ли не шептал теперь, тщательно подбирая английские слова и стараясь не заплакать. – Строить добрый мир, – повторил он, водя рукой в воздухе, словно штукатур, шпаклюющий стену. – Да. Строить добрый мир.

– Во время ужина я уже говорил, что мир становится все более безопасным и цивилизованным. Я, знаете ли, верю в это. По крайней мере, – тут он схватил мою руку и лукаво заглянул мне в глаза, – по крайней мере мне нравится верить в это.

Я вообще домоседка, поэтому люблю и умею ценить уют во всех его проявлениях.

— А почему не позволить им всегда спать вместе? — спрашивала Дороти или кто-нибудь из гостей. — Такой мелкоте, и каждому — своя комната!
— Это важно, — ответил Дэвид, злясь. — У каждого должна быть своя комната.
Тут родственники переглянулись, как переглядываются, споткнувшись обо что-то в близком человеке, и Молли, которая чувствовала, что ее вроде и ценят, но при этом как-то смутно и порицают, сказала:
— У каждого человека на свете. На всей земле!

Судьба любви — играть ей в жмурки.

Она не сумела понять ни одного из двух мужчин, которых любила, и вот теперь потеряла обоих. В сознании ее где-то таилась мысль, что если бы она поняла Эшли, она бы никогда его не полюбила, а вот если бы она поняла Ретта, то никогда не потеряла бы его.

— Он по уши увяз в истории, да и в философии тоже. Все надеется отыскать фундаментальные ошибки человечества и уверил себя, что их корни — в первых тысячелетиях письменной истории. Какие-то ошибки он нашел, но, право, не надо лазить по источникам, чтобы осознать их: проблема перепроизводства, погоня за прибылью, мания военных решений, просыпающаяся всякий раз, когда один человек, или племя, добивается большего достатка, чем соседи; наконец нужда в убежище, желание спрятать свое «я» под защиту племени, нации, империи, — видимо, такое назойливое желание отражает ужасную неуверенность в себе, ставшую неотъемлемым свойством человеческой психики. Можно продолжить перечисление, но Тимоти попросту обманывает себя. Он ищет чего-то более глубокого, а искомое лежит где угодно, только не в истории…

...я вовсе не жаждал увидеть кого бы то ни было, тем более что за последние несколько месяцев я наконец вкусил прелесть одиночества. И уже начинал испытывать легкую досаду при любой попытке вторжения на мою территорию.

Вообще-то я не люблю лезть в чужие дела и ненавижу, если кто-то вдруг начинает заглядывать мне через плечо, но тут не удержался и взглянул на её каракули.

Как я могла думать, что надо лишь простить, предложить себя, — и он тут же исцелится. Исцеление должно было созреть в нем самом.

В два часа ночи стукнула входная дверь, я резко села. Мартин на что-то наткнулся, пробормотал: «Сука», ввалился в спальню и рухнул на кровать, не раздевшись. От него разило потом и араком, через несколько секунд он уже храпел, и так громко, что мне захотелось задушить его подушкой. Я пнула одеяло, откинула москитную сетку и побрела в гостиную, где и уснула на диване.