Ему показалось, что он как будто ножницами отрезал себя сам от всех и всего в эту минуту.

– Можно я лягу? – спрашивает он.
– Нельзя, – отвечаю я, аккуратно разглаживая на коленях одеяло.
Он смотрит на меня. Тонкая бровь недоверчиво ползет вверх.
– Нельзя?
– Нет, – подтверждаю я, стараясь говорить сердитым голосом.
Выходит не очень убедительно. Воцаряется напряженная тишина.
– Но спасибо, что спросил, – добавляю я.

Свет нас страшит. Он подобен солнечному пятну, к которому стремится младенец в момент рождения, и одновременно ослепительному сиянию на выходе из тоннеля, куда человек попадает после смерти. Как и другие напуганные девушки, я кутаюсь в одеяла, не желая быть частью начала или конца.

Анализируя то, что определили эксперты, он все больше и больше понимал, что дело приближается к той черте, за которой – беспросветный туман. Классический «глухарь», и место ему в архиве.

— Как вы сказали? Реклама? То есть то, что приносит товару известность?
— Именно, — улыбнулся я и почувствовал, что в моем кармане активировался амулет.

От ненависти до любви - один шаг. Но от тошноты до любви - сто лет на бегемоте

Меня зовут Намима. Я — мико, служительница в храме. Родилась на далеком южном острове, умерла вечером, в год, когда мне исполнилось шестнадцать.

Из сорняка не родится благородный плод. Я давно уже поняла: наш сын просто родился таким. В этом все дело. И это не я его не любила – он не любил нас.
– Но почему? В кого он такой?
– В кого рождаются маньяки? Убийцы, воры? Да ни в кого. Природа совершает очередной выброс. Избавляется от ненужного материала.

– В жизни каждого человека наступает время, когда он чувствует разочарование. В образе жизни, в профессии. Часто бывает, в любви…

— Да. Я верю, что вашу память стерли преднамеренно. — Он сильнее прижал ее к матрасу, словно подчеркивая свои слова, словно привлекая ее внимание. — Потому что то же самое случилось и со мной.

...вы не входите в число любимчиков полицейского управления, особенно детективов Кларка и Джавьера. Они предъявили мне претензии, что вы намеренно препятствуете их расследованию.

Бешенство дикой волной захлестнуло меня. Оказывается, они считают, что вначале необходимо помочь тому, кто пытался расправиться с нами! И только потому, что этот молодой ублюдок еще не вырос! Ему собирались помочь, чтобы он смог вырасти взрослым здоровым убийцей!

Испанское игристое вино кава-брют нравилось не только мне, но, несмотря на мамины протесты, и Даше. Разумеется, дочка потребляла этот замечательный напиток не из бокала, а, так сказать, в молочном коктейле, подаваемом непосредственно из сиськи.

Словно по мановению волшебной палочки, у нас появились деньги, причем, по прошлым понятиям, совершенно немыслимые.

Завоевать женское сердце, притвориться, что она тебе небезразлична, сделать ей что-то приятное. Стоит женщине почувствовать, что ты хочешь денег, и все пропало. Нужно так повернуть, чтобы женщина сама, по своей воле захотела потратить деньги. И еще. Спать с ней нельзя. Переспишь — она тебя, сам не знаю почему, начинает ни во что не ставить.

Здесь достойные мужчины не работают. Достойные мужчины работают на достойных работах. Ну сами посудите.

Как и сама жизнь на Хоккайдо, сейчас казавшаяся сном, так и все, что рисовало ей воображение, оставалось миром грез.

— А вот если бы ты узнал меня получше тогда, в прошлом, ты бы меня, может, тоже полюбил, как сейчас?

Когда Ричард бросил жену — больную жену, вот что главное, — мы не знали, как к этому относиться. Все понимали: Эди — человек сложный, но все-таки есть за что ее любить. Неужели Ричард решил, что неписаные правила к нему не относятся? Кто же он? Смельчак в погоне за счастьем? Или трус, который не стал бороться за здоровье жены и сбежал? А может, просто бездушный человек?

— Я одно тебе скажу: твоя мать меня доконала. И не просто доконала, а чуть не загнала в гроб.
— Так ли уж плохо прожить остаток жизни с матерью своих детей? — спросил Бенни, удивляясь своему спокойствию. — Она тебя не предала, а это дорого стоит.
— Она из меня всю кровь высосала.

— Что ж, ваше предложение весьма заманчиво. Но недавно я пережила развод и пока не готова к новым отношениям. Обещаю: если мне снова понадобится мужчина, я обязательно вспомню о вас.

- Я же валькирия-одиночка! - осторожно напомнила Ирка.
- Да хоть водолаз! Мне сказано: зови в гости. Вот я и зову! - непреклонно заявил оруженосец.

Ужасно, когда обозленная женщина выворачивает наизнанку свою супружескую жизнь.

Есть деньги - все мечты сбудутся.

— Понимаете, мы ребенка очень хотели. Два года старались…
«Кто старался-то? Ты или твой женатик?»
— …Так радовались, когда все получилось…
«Радовалась! Давай-ка, называй вещи своими именами. Думала небось, что теперь он бросит свою благоверную и упадет в твои распростертые объятия. Нет, возможно, мужики и козлы, но бабы — точно дуры».
— Муж просто преобразился. Светился весь изнутри, будто это он беременный, а не я.
— Муж? — Михаил от неожиданности удивился вслух.

И гость, и дом не сводили глаз со шкафа. Дом проверял свою память, сопоставлял две картинки (прежнюю и настоящую), рассуждал сам с собой о том, правильно ли он запомнил основной цвет, количество цветов и завитков на рисунке, расположение резьбы и других декоративных деталей. А мужчина… Мужчина замер на несколько секунд от неожиданности, затем нерешительно привстал, присвистнул то ли от изумления, то ли от внезапно охватившего его волнения, бросился к шкафчику и принялся его осматривать со всех сторон, робко поглаживая корпус и повторяя, словно в бреду: «Оно! Оно!»

Его жена не задумывалась о будущем, не планировала заводить детей. Возможно, была инфантильна, радовалась заботе и вниманию мужа и боялась того, что придется с кем-то это делить. А может быть, она просто интуитивно понимала, что будущего у нее нет. Но он ничего такого не ощущал, он продолжал мечтать, рассказывать ей, как отвезет ее в Париж...

— Что хорошо в войне, так это то, что все возможно,...

...до чего же трудно по-настоящему разобраться в этих парнях — образованных, из хороших семей — и как же трудно ими командовать! Некоторые лица различить было невозможно, а имена ни о чем не говорили: Курпье, Валетт. Они скользили по сознанию, как масло по пальцам. Из всех этих мальчишек, которые вдруг стали ему так близки, он за четыре месяца обязательно сделает офицеров. Они ему доверяют. Он в этом уверен.

Тут я поняла, как плохо приходилось в Средневековье несчастным принцессам. Им нужно было натягивать на себя уйму одежды! Панталоны, корсеты, нижние юбки... Неудивительно, что первая половина дня у них уходила на одевание, вторая - на раздевание.

По-моему, вера в религиозную сущность бестелесности — выдумка чисто человеческая. Для самих бесконечников это, по моему убеждению, отнюдь не религия, а четкий план, охватывающий всю Вселенную.

— Когда не хочешь многого, жить становится легко. Люди там, в городе, скажут вам, что я мало на что гожусь, да и сам я так думаю, но вопрос в том, чем измерить эту «пригодность»? Они говорят, что я попиваю, и это тоже истинная правда. Раза два в году я напиваюсь, но никогда не причиняю вреда никому. Да вряд ли кому-то пришло бы в голову, что я на это способен. Я ни разу никому не солгал. У меня есть один большой недостаток: я слишком много говорю.

— Преподавая в маленьком университете, я не имею ни малейших надежд на выполнение настоящих научных исследований. И никаких возможностей и средств для организации серьезных, пусть и краткосрочных, раскопок. А тем более для крупных, если даже имеются интересные идеи и ты готов сам трудиться как осел над их разработкой… И к тому же я всегда привык довольствоваться малым.

...слишком твердым становиться нельзя, иначе перестанешь чувствовать. Если сердце становится куском льда, тогда ты становишься живым метвецом и жизнь навсегда теряет свою прелесть.

— Дело не в войне. С неба не падали бомбы, никто не требовал от солдат отодвинуть линию фронта. И конечно, речь не шла о самозащите. Германия уже капитулировала, охранники были безоружны. Но тот лагерь был адом, местом мучений и страданий, пыток, гниющих трупов и… Знаешь, что поразило меня больше всего? Тысячи пар обуви у крематория. Гора обуви. И еще запах. — Мартин потер ладонью нос. — Я никогда, наверно, от него не избавлюсь. — Он подтолкнул очки повыше, на переносицу, и посмотрел на меня: — Там, в лагере, война была уже ни при чем. Там правила ненависть, и мы все хотели мести.

...самое большое значение имеет ваше желание работать над собой. Если последнее отсутствует, ни один даже лучший в мире аналитик не поможет. Психотерапия не таблетка, проглотив которую, избавляешься от недомогания, а долгий процесс, в который вовлечены и врач, и пациент.

Да, и в глазах что-то появилось – незнакомое… Скорее радостное, чем грустное. Сила. Уверенность в себе. Счастливая смелость к жизни. Только глядит все это хозяйство из черно-страшных провалов глазниц и оттого, кажется, поблескивает сумасшедшинкой.

В повисшей меж ними паузе, ей показалось, зашевелился воздух. А может, это был вовсе не воздух?.. Может, это было поруганное некогда взаимное счастье – быть друг с другом, видеть друг друга, любить… Может, это была мелодия «Отель «Калифорния»? Да мало ли что могла вместить эта пауза. Много всего. Всего того, что они потеряли, поддавшись кто чему – кто мужскому страху, а кто обиженному материнскому инстинкту. Пока изнемогала в плену Любовь…

– Да что ты можешь о нас знать – пошлости… – помолчав, вдруг тихо заговорила Марго, обиженно отвернувшись к окну. – И вовсе никакие это не пошлости, что думаю, то и говорю. Извини, вежливому лицемерию не обучена…

Оп! Эсэмэска! От Олега! Так, что там… Господи, как пальцы дрожат… И буквы на дисплее пляшут, не разобрать ничего. Ага, вот. «…Живи как хочешь. Если так, я сына не брошу. И не звони мне больше. Никогда».
Все. Все! Коротко и ясно. Так ясно, что ожгло слезами глаза, перехватило горло отчаянием. Соня затряслась вся, отвернулась к окну, зажав нос и рот в ковшик ладоней. Сдержаться надо, не рыдать же тут, на людях…
Сволочь, сволочь! Даже говорить не стал, плюнул жалкой эсэмэской! Ах, как горделиво – сына не брошу! Честный любящий отец! Где же раньше она была, твоя честность-любовь? Под маминой юбкой? Да и умеешь ли ты любить, по большому счету? Или все-таки умеешь, если заставить? «Сына не брошу…» А она, значит, сына бросила… И что значит – не звони больше? Да какое право?.. Она же – мать! А впрочем, какая мать после всего, что сделала…

И даже и не само Аллочкино бегство ее доконало, а то, как обманула невестка жениха-немца: в анкете в графе о наличии детей поставила аккуратненький прочерк, тем самым перечеркнув не только их присутствие в своей жизни, но и всю свою прошлую жизнь с ее сыном тоже как бы этим самым перечеркнув…

– Ну почему сразу «извращенцы»? Каждый из нас борется со скукой по-своему. И каждого из нас раздирают собственные демоны. Если ты можешь заплатить за удовлетворение своих желаний и если твои желания не причиняют никому вреда…

Просыпаюсь. Пробую организм – всё ли действует.
Это называется зарядка.
Затем приступаю к его износу через удовольствие!
Жизнь и есть износ организма через удовольствие.

Только находясь здесь, Гриша, где у тебя всё родное, любимое, где каждый куст и каждый человек тебе знаком, ты можешь готовить почву там, пока тебя любят здесь.

Не могу вспомнить, хоть обыщи.
Обыскали, и он вспомнил.

Коммунистическая партия учит нас: не думай о себе, думай о других – тогда другие будут думать о тебе.

На вопрос, что меня связывает с Украиной, хочется ответить: «А что вас связывает с родителями?» Откуда я знаю? Что-то связывает.

...одесская красавица есть красавица, ибо состоит из смеси разных кровей.
И кто вопит: Россия – для русских, Украина – для украинцев, Молдавия – для молдаван, – пусть приедут и посмотрят на одесскую женщину.
Красавица – есть красавица.
Молодая – мучение.
Пожилая – наказание.

Он был не то чтобы осёл. Просто слишком долго маскировался, а когда хотел врубить заднюю передачу, оказалось, что шкура уже приросла. Так и остался вроде умник, но с клочьями ослиной шерсти.

Без еды человек умирает через несколько недель. Без воды проживет несколько дней. Без воздуха задохнется за минуту. Без любви же он не протянул бы и секунды. Даже мгновение прожить без любви – совершенный нонсенс, ибо одной лишь любовью существует весь огромный мир с лампочками звезд, фонарем солнца и несколькими большими континентами, лениво плескающимися в каменной ванне Мирового океана.