Даже зависть на время становилась как бы не завистью, а любезностью, ревность — содружеством, а лицемерие ненадолго оборачивалось искренностью.

— Вот ты говоришь, — повторил он, — враждебные воспоминания. Как что понимать? Разве могут быть воспоминания враждебными или невраждебными? По моему, человек вспоминает то, что было и как было когда то, чего уже нет давно. Или, выходит, если хорошее — вспоминай, а если плохое — не вспоминай, забудь? Такого вроде никогда и не было.

– Ты птица цвета ультрамарин…
– Чего уставился? – обтирая замурзанную гарью и кровью мордашку, вызверилась на него маленькая жрица. – Не видел раньше никогда?
– Видел, – одними губами прошептал Хакмар. – В том-то и дело, что видел.
– И я видел, – таким же несчастным голосом откликнулся Донгар. – Ты эта… ведьма-албасы, моя эта… небесная жена!
– Жена-а? – протянула девчонка и коротко, без замаха, залепила мальчишке в челюсть маленьким, но крепким кулачком.

– Ах ты ж гадина! – Хакмар подпрыгнул не хуже давешнего мэнква, норовя достать жрицу мечом по кривым ногам. Не достал, свалился обратно в будку, прямо на чугунную плиту. И Рыжим пламенем не дохнешь – внутри царила гулкая пустота. Выдохся. Перегорел. Хоть бы Донгар в нее колотушкой кинул, так ведь не кинет, жрицелюб…

– Я… Я не пень, я мальчик. А вы… вы знаете меня, дедушка? – действительно чуть не утопив онуч, потерянно охнул Донгар.
– Вот не было печали – так Черного Кайгала кули накачали! Опять вверх-вниз шастать принялся! – не отвечая на Донгарово бормотание, всплеснул руками дед. – Вытащи свою портянку из нашей воды и говори, чего надо!

– Скачи, бяша, скачи! – молотя пятками оленю в бока, завопил черный шаман.

– А ты был бы добрым, если б вот так сидел и ждал, что вот-вот помрешь? Ни за что ни про что?

– Да где же ты, Донгар!
– Зде-еся я! – откуда-то с высоты донесся дрожащий голос.
– Где?
– Зде-еся! – снова донеслось с высоты. – На верхушке!
– Ты как там очутился?
– Я… – Кажется, сидящий на дереве мальчишка всхлипнул. – Я на лету… об сосну… головой стукнулся… и клювом воткнулся. Бо-ольно!
– Ну чуд! – зло и в то же время с облегчением выдохнул Хакмар. – Ты что, раньше не летал никогда?
– Лета-ал, – проскулили сверху. – В другом мире. Там ни земли, ни неба, тихо вокруг и Великая река течет, по ней видно, куда лететь. А здесь со всех сторон ветер – крылья выворачивает. И хвост меша-ает!
– Великому Черному Шаману Донгар Кайгалу мешает хвост, – безнадежно приваливаясь к сосновому стволу, пробормотал Хакмар. – Но зато полная пустота в голове, несомненно, должна облегчать полет. Ты чего от меня рванул-то, чу… э-э… черный шаман?
– Ты меня в Нижний мир послал! К Куль-отыру!
– Ты что, обиделся? Я ж тебя не в этом… не в ругательном смысле посылал, а в очень даже прямом! В смысле, действительно сходить!
– Я так и понял!
- Бр-р! Тогда уже я ничего не понял!
– Ты тупой,...

Ха, не смешите мои бродни!

Вторгшихся врагов дубасил,
В схватке кидал их замертво,
Совсем их силы лишая,
Десятками он гнал их,
Сотнями он гнал их,
Хватал он их за горло…

М-да, учитывая количество голов, ухватить сто мэнквов за горло – это надо суметь!

– Мой внук посмел поднять на меня руку!
– Мой дед. Поднял меч. На женщину и ребенка! Меч, выкованный мной! Да у тебя юрта поехала, старик? Ты учил меня егетлеку!

Где-то на заднем плане всплыло лицо жрицы, ее насмешливо искривленные губы: «Если дать им мечи – они перебьют друг друга… Перебьют друг друга…» – эхом зазвучало у него в мозгу.
Это было невозможно, нереально – почему она, враг, оказалась права? Почему благородные родичи его матери, взяв в руки мечи, первым делом напали на безоружных соседей?

«Подлая коняка»

«Ну да, а наша все знает, только не летает! Но скоро, наверное, полетит»

На свете 5 миллиардов деревьев. Я это вычитал в книжке. И под каждым деревом есть тень, верно? Значит, откуда берется ночь? А вот откуда: 5 миллиардов деревьев - и из-под каждого выползает  тень.

Какая все-таки жизнь странная штука. Человек живет, что-то планирует, а все вдруг случается совершенно по-другому. Судьба не спрашивает, готов человек к такому повороту событий или нет.

Беда «вчерашнего вечера» состоит в том, что за ним всегда следует «сегодняшнее утро».

Я не знаю другого писателя, текст которого дышал бы такой свободой. Он учил нас, затюканных совком, дышать свободой — каждой своей строкой. И вот это было — нельзя. Вся судьба его — большое чудо.

Счастье-вещь ровная, без зарубок.

У меня было предчувствие, что ни с кем мне, наверное, не будет так хорошо, как с ним, что он создан для меня на веки веков и что, без сомнения, существует предопределенность встреч.

К тому же я хорошо понимала — такая игра опасна, если вообще это было игрой, если возможна игра между двумя людьми, которые действительно нравятся друг другу и хотят заполнить друг другом свое одиночество, пусть даже временно.

Может быть, мне нужно забросить книги, разговоры, прогулки пешком и броситься в море дорогих развлечений, в суету сует и другие затягивающие занятия того же рода? Иметь средства и стать красивой вещью.

— Мы женились перед самой войною, за два года до её начала. И только мы зажили своим умом, устроили дом, объявили войну. Я теперь уверена, что она была виною всего, всех последовавших, доныне постигающих наше поколение несчастий. Я хорошо помню детство. Я еще застала время, когда были в силе понятия мирного предшествующего века. Принято было доверяться голосу разума. То, что подсказывала совесть, считали естественным и нужным. Смерть человека от руки другого была редкостью, чрезвычайным, из ряду вон выходящим явлением.

Отдельная человеческая жизнь стала Божьей повестью, наполнила своим содержанием пространство вселенной.

Мне было до смерти жалко себя, мальчика, и еще более жалко тебя, девочку. Все мое существо удивлялось и спрашивало: если так больно любить и поглощать электричество, как, вероятно, еще больнее быть женщиной, быть электричеством, внушать любовь.

Строить счастье на чужом страдании, топтать то, что душе дорого и свято. Я никогда не приняла бы от тебя такой жертвы.

Произведения говорят многим: темами, положениями, сюжетами, героями. Но больше всего говорят они присутствием содержащегося в них искусства. Присутствие искусства на страницах «Преступления и наказания» потрясает больше, чем преступление Раскольникова.

— Шоу закончено!  Спасибо! Доброй ночи!

В этой жизни не существует никаких гарантий.

Я могу контролировать свои действия, слова, образ, но не ход мысли, к сожалению.

Я испытывал простое и самое большое на свете счастье — я был жив.

Горе должно высекать искры, а не источать сырость.

Искусство (как я объяснил Джулиан) — это выражение правды, для некоторых случаев — единственный способ выражения.

Покупать подарок — разве это не общепризнанный симптом любви? Это просто непременное условие (если тебе не хочется сделать ей подарок — значит, ты ее не любишь). Это, наверно, один из способов трогать любимую.

Мне её жалко, а я не люблю людей, которые вызывают во мне жалость.

Ты тратишь себя, ты растёшь. Но нужен тот, кто примет отданное. Дарить себя и тратиться попусту — разные вещи.

Удивительно, как вы вообще не разорились до сих пор с такими взглядами на жизнь. Чем больше у человека денег, тем выше его потребности. А растущие потребности подразумевают дополнительные вложения.

– Ребенка кто-то должен кормить. Перестань хлопать крыльями и спустись на землю.

…реакция любимого человека показала его изнанку, которая Аньке не приглянулась.

Андрюша книжку пишет, фантастическую. Он мне её даже читал. Ну, я, само собой, хвалила, но, если честно, пока он читал, чуть не заснула. Он ещё с выражением читает, гордый такой, как дитё на утреннике, подвывает, рукой поводит.

— Какой-то ми-ти-вор.
— Метеор, Митс, — поправил ее Фрэнсис, с трудом удерживаясь от смеха.
— Да я так и говорю: ми-ти-вор, — с убеждением повторила Митс. — Хоть бы он упал им на голову и задавил добрую дюжину этих дураков!.. Вот ты, человек ученый, объясни мне, пожалуйста: на что он пригоден, такой ми-ти-вор?
— На то, чтобы поссорить добрых друзей,…

Дружба это когда один человек дополняет другого. Когда кому-то чего-то не хватает.

…в самых клинических случаях одинокие дамы заводят собачку или попугая, а более везучие – мужика.

– Да не туда, куда ж ты прешь, дубина!

– Ха! А если ты луну с неба потребуешь? – развел руками молодой воин.
Хакмар повернул к нему совершенно бесстрастное лицо:
– Значит, ты залезешь на крышу и подстрелишь ее из своего лука! И чтоб без повреждений!

– Вроде одетый ты был, и в сапогах – а пузыри даже на пятках! И как тебя угораздило!

– Говорят, есть такие существа, чья смерть – в яйце.  А твоя, дядя, честь – в овце?

Хакмар надулся. Отец все же играл словами – да так, что Хакмару еще учиться и учиться!

– Ну вы и чуды! Или рудничного газа наглотались?

…молодость все равно уходит. Напрасно в магазинах с товарами для женщин вешают слоганы: «Сорок — это снова тридцать!» Подлая демагогия. Постоянно требуется новая кровь, юность, молодое свежее тело. Она же чувствует, что мужчины на улице уже не оборачиваются так часто, как раньше, когда она идет.

Те, кто держит власть сегодня, завтра могут ее и не удержать.