– Ладно, не суть; слушай, как так выходит, что все мои задания похожи на это? Убить всю семью. Это очень хлопотно. Сегодня, например, женщина была невыносимой, никак не хотела заткнуться… – Потому что всем остальным такая работа отвратительна. – Отвратительна? – Никто не хочет убивать невинных женщин и детей.

«Как всегда, люди и только люди…» Голос раздается за его спиной. Кто-то стоит возле окна, глядя вниз через просвет занавесок. Кит прищелкивает языком. Это член Палаты советников, повесившийся два года назад. Кит заставил его совершить самоубийство, чтобы покрыть скандал со взяточничеством.

– Бывают ли люди, которые отказываются? – спрашивает мужчина. – Бывают, – отвечает Кит. – Что с ними обычно происходит? – Они погибают вместе со своими семьями в пожарах, возникших по неустановленным причинам.

Я не гуру, не коуч, не духовный учитель — мне просто хочется, чтобы в мире было больше счастья и чтобы мы его творили каждый день своими добрыми мыслями, хорошими поступками, своим бесконечным путешествием.

Путешествие, особенно долгожданное, мы любим пробовать и на зубок! Так мои культурные пласты расширились, и я увлеклась итальянской кулинарией. Помог мой муж-итальянец. Если бы не он, мне бы хватило тех самых «трех корочек хлеба», и о самом вкусном я могла бы продолжать рассуждать теоретически.

Гид — странная профессия, есть в ней что-то от миссионерства, паломничества, дидактики, психологии и сталкинга одновременно: думаешь, что сейчас ты говоришь о вине, завтра будешь рассказывать о «Портрете мальчика» Перуджино в Уффици, а оказывается, все это время ты даришь людям тепло и любовь.

Волею судеб в Тоскану я попала в конце 90-х, имея свои собственные представления об этой стране. Мне помогло мое художественное образование: я знала культуру и искусство Италии, правда, только по картинкам, порой даже черно-белым.

В моей жизни никогда не было ничего последовательного или постоянного. Вещи, люди… в моем мире они то приходят, то уходят, поэтому, когда что-то повторяется, я начинаю ждать, когда же это изменится.

Обещания — всего лишь один из способов закончить нежелательный разговор.

Как я уже говорил, от нее одни неприятности. Проблема в том, что неприятности мне по вкусу.

Ты моя, если я говорю, что ты моя. Ты мусор, если я решу, что закончил с тобой. И сейчас я стою здесь и говорю тебе, что передумал. Я еще не готов выбросить тебя.

Я вытащил из бардачка маленький горный фонарик и осветил известняковые стены. Обошел их по кругу. Сзади, над апсидой находилось то, что я увидел в передаче, сделанной двадцать лет назад: каменное изображение лежащей пары, мужчины и женщины, обе руки нежно прижаты к щекам друг друга.

Проклятие следователя: когда решение перед тобой, а ты его не видишь. Будь осторожен, #Кракен, убийца изворотлив. Пора бы тебе уже догадаться, кто он.

Смерть наступила за два часа до того, как тела перенесли в подземную часовню храма. Нет следов сексуального насилия и самозащиты со стороны жертв. В отсутствии результатов вскрытия, которое будет проведено в течение сегодняшнего дня, мы можем предположить, что вероятной причиной смерти стало удушение, вызванное множественными укусами пчел в горло жертв.

Я должен был все это озвучить, сформулировать, высказать, чтобы мысли перестали быть навязчивым шумом в голове. «Договорились, – заключил я. – Я все скажу». – Какого черта Тасио снова взялся за убийства – двадцать лет спустя и в той же манере – если сейчас он заперт в тюрьме Сабалья? Может ли человек, каким бы дьяволом он ни был, находиться одновременно в двух местах?

Внутри у меня что-то дрогнуло. Я не мог не думать о том, что дышу одном воздухом с убийцей. Что всего несколько часов назад говнюк и психопат занимал то же положение в пространстве, что и я. Я всматривался на неподвижный воздух собора, как будто в нем могли остаться его следы. Я будто бы узнавал его шаги, видел его поступь на быстрой перемотке в своем воображении.

– Ты о чем, Эсти? Я плохо соображаю. – Археологи из реставрационной команды собора обнаружили в склепе два обнаженных тела. Юноша и девушка, ладони на щеках друг у друга. Что-то напоминает, верно? Приходи немедленно, Унаи. Это серьезно, очень серьезно. – И она нажала отбой. «Быть такого не может», – подумал я.

Для ребенка, растущего в любящей семье, недовольство взрослых, подкрепленное реальной эмоцией, - серьезное моральное наказание, вызывающее чувство вины и сожаление о содеянном.

Дети часто не соответствуют нашим ожиданиям, но, как правило, проблема не в детях, а в самих ожиданиях.

В наше время к родителям предъявляется слишком много требований, но особенно достается мамам. Они должны иметь достойную работу, следить за новинками в области культуры, общаться с друзьями, поддерживать физическую форму, иметь увлечения - одним словом, быть в тренде.

Ребенок будет больше нас уважать, когда поймет, что наше "нет" на самом деле означает "нет" и не зависит от нашего настроения или погоды за окном.

Молча Даниэль подошел к панорамному окну, видя вдалеке свой самолет. Он походил на раненную птицу, которая, умирая, не могла поднять головы. Страшное зрелище для любого пилота. Вид усугубляли желтые полоски надувных трапов, которые уродовали самолет еще больше. Повсюду люди в зеленых сигнальных жилетах делали замеры, машины с мигающими огнями кричали своим видом о важности трагедии.

– Ты испортил мне прическу! – Ты испортила мне жизнь.

– Я думал о тебе так часто, как светит солнце в Дубае. – Оно светит постоянно. – Я думал о тебе постоянно.

— Большая часть сотрудников в этом здании считает подполковника Чэня Куня роботом, — Ма Юн старался говорить спокойно, но его злость, похоже, вернулась. — Другие считают тебя счастливчиком, к которому преступники сами прыгают в машину, когда ты едешь на работу.

Самым важным танцем в вашей жизни станет тот, для которого не нужна будет музыка.

Новая любовь. Новый альбом. Новые песни. Мне тоже больно. Не играй им на руку. Дело в нас, малыш. Во мне и в тебе. Мне не нужна реабилитация, а тебе не нужна она. Нам нужны только мы, мы нуждаемся друг в друге.

- Ты когда-нибудь чувствовала себя такой одинокой, что сомневалась, реальны ли другие люди? - Все время. Маленький принц тоже был одиноким. - Да. И он умер. Все сломленные принцы умирают в конце.

Что он влюблен в девушку по имени Фэллон, которая разбила ему сердце, и ему никогда не удастся склеить его. Что его разбитое сердце мешает ему снова полюбить, точно не такой любовью, которую заслуживаю я. Так что он просто картинка. Красивая вещица, которую невозможно использовать.

Я ненавидела его. Ненавидела его походку, манеру говорить, то, как он подначивает меня. Ненавидела, что у него есть власть надо мной и то, что он использует ее против меня.

Я шагнул к ней, сведя к минимуму расстояние между нами, и теперь ее маленькая грудь была на уровне моего желудка. В ее глазах горел огонь и его хватило бы, чтобы от отеля осталась лишь груда пепла.

В этом мире есть два типа героев, сынок – те, что вдохновляют и ведут за собой людей и те, что прикрывают тыл. Первые всегда на виду: именно им, как правило, достается вся любовь и почести. Как ты догадался, Андрей Деванширский из их числа. Однако это вовсе не значит, что вторые менее важны. Если бы их не было рядом в нужный момент – первые бы никогда не выстояли.

Когда мы хотим найти компромисс с человеком, мы не подставляем дуло пистолета к его голове.

Оказалось, по-настоящему мы способны полюбить лишь то, что делаем исключительно по собственному желанию или же, наоборот, вопреки желанию других...Это, кстати, относится и к людям.

Боль тех, кого мы любим, разбивает наше сердце гораздо сильнее, чем собственная.

– Молчание никого не спасает, Алик, – отрезала я. – Ты думаешь, что таким образом оберегаешь людей, но со временем все становится только хуже. Правда, какой бы ужасной она ни была – реальность, с которой рано или поздно придется столкнуться. И к этому тоже нужно быть готовым. Нет ничего хуже неизвестности.

Правда отбрасывает длинные тени.

Какая уж там ревность, разобраться бы в собственных чувствах

Я считаю, что любовь – топливо, необходимое нам для продолжения жизни

Тебе голова дана не для того, чтобы думать обо всякой чепухе . А чтобы умудряться делать понятным непонятное раньше.

Полюбить человека – это вроде как получить душевное расстройство, которое не покрывается медицинской страховкой.

Чувство принадлежности, нужности, правильности сносило установленные ранее своими или чужими руками барьеры, позволяло ощутить настоящую силу, что все это время была спрятана в самых недрах ее души. «Я Ворон… Не просто Ворон, а Верховная… Это и правда я…»

В тот тёплый июльский вечер, впервые за всю жизнь, Алиса ощущала себя как никогда свободной, счастливой и, самое главное, на своём месте. С человеком, который понимал ее с полуслова, с полприкосновения, с полмысли.

Алиса понимающе кивнула и, поймав игривый взгляд парня, тихо рассмеялась. Белый ощутил, как сердцебиение ускорилось, и на душе стало тепло. «Это лучший звук на свете», — подумал он, смотря в зелёные глаза любимой девушки.

И в его объятиях она может быть любимой, оставаясь при этом самой собой.

Она появилась на пороге в помятой одежде, с растрепанными волосами и сонными глазами. В этот момент Белый в очередной раз убедился в том, что перед ним самая красивая девушка на свете. А главное, она та, что тронула его душу и сердце, как не мог никто другой.

Ему показалось, что мятный чай стал приятно сладким. Таким же, каким может быть их первый поцелуй, который Александр представлял одинокими осенними вечерами.

Лейла, особо не церемонясь, вытолкала в салон перепуганных бортпроводников. У нее был компактный узи, больше подходящий для хрупкой женщины, чем громоздкий Калашников. Эта двадцатипятилетняя женщина, выглядевшая гораздо моложе своих лет, наводила ужас на пассажиров. Восточное скуластое лицо с широко распахнутыми глазами казалось пылало гневом.

Ситуацию спас напарник. Палестинец, юркий как пустынная ящерица, бросил автомат, подхватил мешок и в прыжке ловко закинул его в пролом, как баскетбольный мяч в корзину. Двухочковый бросок удался. Они тут же побежали прочь. За спиной наконец то раздался глухой взрыв, крыша строения сначала приподнялась, а потом рухнула, похоронив под собой оборудование.

С ходу завязалась перестрелка. Времени на прорыв через заслон и подрыв двери уже не было. Трое палестинцев открыли шквальный огонь, создавая видимость атаки и тем самым отвлекая основные силы на себя, а Юрген вместе с напарником метнулись к постройке с другой стороны.