— И я люблю тебя безмерно, как небо. — Бесконечно? — спросил он прямо ей в губы. — Как космос. — Глубоко? — Как Тихий океан.

Если наша любовь такая сильная, значит, мы преодолеем все трудности. Это мелочи, только доверься мне.

— Я люблю тебя, люблю, как… — Как до облаков… — … и обратно, — улыбнулась она. — Так сильно любят? — Я люблю тебя сильно, — он стер девушке слезы, и она улыбнулась. На душе стало легче, и теперь Анна это не скрывала. Амин коснулся губами ее руки.

Я думала, что это наваждение, что я придумываю, но разве чувства можно придумать? От них никуда не убежать. Даже в облака, — девушка подняла голову, смотря на тучи, которые уходили, открывая дорогу солнцу, а потом снова взглянула на Амина.

Ей показалось, что весь хаос возник из-за нее. Как будто все так любили Джэи, что из-за этого ненавидели друг друга и становились несчастными.

У каждого свои способы любить, а ненавидеть гораздо проще, чем понимать.

Я умерла уже шесть раз, так и не став взрослой! Стоит только подумать о том, сколько еще раз мне придется повторить одно и то же, чтобы добраться до нормального конца, как на меня накатывает гнев.

Это была такая любовь, которая могла заставить расцвести умирающий цветок. Она могла зажечь сырую спичку. Она могла собрать кусочки разбитого сердца и склеить их воедино, словно творя прекрасное, трагичное произведение искусства.

Я воспользовался возможностью обхватить ее взглядом, впитать в себя нотку уязвимости, клубившуюся в ее зеленых глазах. Я уцепился за это, собирая ее рассыпанные кусочки, как хлебные крошки, чтобы однажды вновь отыскать дорогу к ней. На всякий случай. На случай, если я ее потеряю.

— Я… Я не знала, что ты чувствуешь такое. Я думала, ты меня ненавидишь. — Ненавижу? — Я замотал головой, наклоняясь к ней. — Я никогда не ненавидел тебя. Я ненавидел тот факт, что ты ушла. Ненавидел, что ты не дала нам и шанса.

— Ты понятия не имеешь, через что я прошел. — Может, и нет. Но один мудрый человек однажды сказал мне: «Твое прошлое — это то, что случилось с тобой. Оно не определяет тебя».

— Наверное… Наверное я мыслями унеслась на шесть лет назад, когда ты был моим лучшим другом, а еще — единственным плечом, на котором мне хотелось плакать. Я знаю, что все запуталось, и мы уже не те, что прежде, но… — я помолчала, выискивая на его лице какую-то реакцию, но он был нечитаем. — Ноа… Я просто подумала, что, может, тебе нужен друг.

Как может двум людям быть так легко любить друг друга? А где же боль и разбитое сердце? Где драматичные хлопанья дверями и пылкие слова? Как же у них это получается так… просто?

Нам не надо говорить о будущем, ведь все, что у нас есть, — это настоящее.

Она знала, что теперь он был другим человеком, хорошим человеком. Но, как и сказал Кэллон, это не меняло того, что уже было сделано. Когда она лично столкнулась с такой глубокой потерей, то поняла, что это и правда очень трудно — простить и забыть, двигаться дальше и отпустить прошлое.

«Скажи ей, что ты чувствуешь. Покажи ей, что ты чувствуешь.» Ветер подул Рашу в лицо, откинув волосы со лба. «Потому что если ты этого не сделаешь — это сделает кто-то другой.»

Кровь — это не все, что связывает семью. Еще любовь.

— Я никогда не буду столь же жесток, даже если ты этого заслуживаешь. В этом разница между драконами и людьми, между королями и пешками, между добром и злом.

Так уж вышло, что единственная девушка, которую я хочу поцеловать, когда часы пробьют двенадцать, находится в этом самолете. Но я не могу к ней прикоснуться.

Есть люди, которые всегда будут относиться к тебе так, будто ты недостаточно хороша или чего-то недостойна, но это проявление их собственной неуверенности. Они запугивают тебя и остановятся лишь тогда, когда ты заставишь их остановиться. Начни себя любить, и их слова потеряют смысл.

После того, как я узнал, каково это - иметь партнершу, которая может за мной угнаться, почему я должен хотеть меньшего?

"Безоговорочно любить". Что сегодня происходит с мирозданием? Почему эти два слова уже во второй раз прилетают в мою сторону, хотя еще нет и полудня?

Обойдя машину, проследил за его взглядом и увидел, что переднее колесо полностью спущено. Потом перевел взгляд на заднее. Оно было в полном порядке. Опять вернувшись на тротуар, я заметил, что заднее правое колесо тоже спущено. Я провел пальцем по резине и обнаружил на боковине покрышки, в паре дюймов от обода, порез около дюйма длиной. След от ножа.

Мне нужно было поговорить с самим Энди. Прочувствовать его. Посмотреть на него, глаза в глаза. Мне требовалась убедиться в том, что он невиновен. Я знал, что все сразу пойму, когда пообщаюсь с ним. На данный момент у меня не имелось никаких сомнений только в одном – если я возьмусь защищать Энди, это будет самое трудное дело в моей жизни.

Он знал, что чувство вины и стыда за содеянное со временем ослабнет. Точно так же, как и в прошлый раз, и в позапрошлый. А пока что придется жить с этим. У него нет иного выбора, кроме как следовать по этому пути. Даже если это означает, что еще какому-нибудь адвокату придется расстаться с жизнью.

– Я понимаю твою точку зрения, но ФБР ни черта не найдет. Как и в тот раз. Если я решу, что Флинну пора слиться с горизонта, исчезнуть, вы ведь окажете мне такую любезность, шериф? Мы уже говорили об этом. Враг правосудия – это наш враг. Ты сам видел, что Дюбуа сотворил со Скайлар Эдвардс. Ему это не сойдет с рук. И если кто-то встанет у нас на пути…

– Нет проблем, выясню все, что смогу. А кто это такой? Я никогда не слышал про Эдди Флинна. – Это ручная граната с выдернутой чекой, вот кто он такой! Известная личность. Говорят, что некогда он был профессиональным мошенником, прежде чем стать адвокатом, и с некоторых пор разводит присяжных на Манхэттене. Вингфилд кивнул и попятился к выходу, оставив Корна наедине с его мыслями.

– Я же ничего не знаю об этом деле. А вдруг парень виновен? Я не сторонник смертной казни, но не стану освобождать человека только для того, чтобы просто спасти ему жизнь. – Ты что, не услышал меня? Я уже все изучил. И уверен, что он невиновен. Думаю, и ты тоже это поймешь. Его держат в окружной тюрьме. Он полностью изолирован от внешнего мира. Эдди, это в чистом виде твоя епархия.

Димка отодвинул пирожок от рта, пригляделся. Вместо начинки из него торчали скрюченные, посиневшие от холода человеческие пальцы. – И как? Вкусно? – встревоженно осведомилась повариха. – Мы теперь часто станем к тебе приходить, – пообещал дворник, продолжая трескаться и рассыпаться, но не сводя с Димки мертвых стеклянных глаз. – Будешь нас ждать? – Нет. Нет! Нет!!!

– Да не собирались мы его убивать! – опять отчаянно заголосили мальчишки, все трое одновременно. – Только напугать. Говорим же, проучить, чтобы не лез. Мы его просто заперли. Просто заперли. А он… он сам. Мы честно не хотели, чтобы так. – Да верю я вам! – перекрыв их сбивчивые бормотания, громко отчеканил Павел. – Верю! – Правда, после добавил: – Но… – Покачал головой.

А еще спустя пару секунд раздалось шкрябанье, уже более настойчивое, и не в окно, а в дверь зала, будто кто-то пытался ее открыть, но не знал, как, поэтому неумело выцарапывал из проема, затем глухой стон и тоненький жалобно всхлипывающий голосок: – Пустите. А сразу следом опять стук в окно, точнее, удар, отчего оно даже задрожало, словно кто-то попытался пробиться сквозь стекло.

И хотя больше ничего не исчезало, ходят слухи, будто в туманные дни здесь можно услышать звуки горна, бой барабанов и детские голоса. И не только услышать, но и повстречать – ребят из пропавшего лагеря. Выглядят они почти как живые, только лица слишком бледные, изможденные и как будто застывшие. Ну и одеты, как на торжественную линейку, в пионерскую форму и красный галстук.

Осколки, осколки, только блестящие осколки! И сколько ни копайся в них, больше ничего не найти. Ни одной целой игрушки! Полина открыла другую коробку. Всё то же. И лишь в третьей поверх осколков лежал огромный желтый шар. Единственный! Полина подхватила его дрожащими руками, и только сейчас увидела, как по пальцам стекает кровь, сочившаяся из тонких порезов.

– В лагерь. – В какой… лагерь? Сознание тоже плавилось, мысли путались, становясь тягучими и липкими. – Ну тот, – произнес приятель. – «Заря». Нас там ждут. – Жек, ты чего? – встревоженно выдохнул Димка. – Туда же нельзя. Ты что, забыл, что Павел рассказывал? Зайдешь в ворота и уже не выйдешь. Исчезнешь.