Нельзя играть роль в жизни, а уж тем более - в любви. Будь собой и всегда слушай сердце, даже если следовать его зову больно и очень тяжело.

Страсть стихает, но любовь бессмертна.

И тем не менее, все равно остаются вещи, которые не купишь ни за какие деньги мира.

Мы все рискуем. В отношениях двоих не существует страховки.

Привыкший все обдумывать и просчитывать, я оказался сбит с толку, когда лишь раз встретился с ней глазами.

Я честно призналась самой себе, что его слова мне были приятны. Но холодный разум остужал горячее сердце, напоминая, что слова – это лишь слова, и можно сказать, все что угодно.

У понятия обычного и необычного грани очень и очень размыты. Что заурядно для одного человека, для другого совершенно ново и необыкновенно.

Но человек так устроен, что постепенно привыкает ко всему. И даже к боли потери. Она не уйдет, просто со временем ты научишься с ней жить и дышать.

Пан злобно посмотрел на постового, но, нехотя подчинился. Небольшая процессия двинулся к выходу с рынка. Николай следовал за ними на некотором расстоянии – на случай, если Новиков решит сбежать. Он, конечно, захватил табельное оружие, но, устраивать стрельбу в людном месте ему не хотелось.

Выстрел раздался, когда Коновалов и Рябцев выскочили из засады и помчались к пустырю. Саня упал. Из-за ближайшего дома выскочили Борис с Алексеем. Николай выстрелил в бандита, но, тот, уже понял, в чём дело и быстро побежал в сторону ближайшей улицы. Майор увидел, как за ним метнулся Максим.

Выстрел прозвучал, как гром. Разведчик, вцепившийся в майора, замер, обмяк и кулем свалился рядом. Неподалеку стоял взъерошенный Рябцев. – Убил, – прошептал Коновалов.

Встречный выстрел просвистел рядом с ухом Коновалова – раненый немец успел выхватить оружие. Третий лежал неподвижно – очевидно, Рябцев его серьёзно ранил. Майор выбил из рук немца пистолет и бросился на него. Краем глаза он успел заметить, как радист сорвал наушники и вскочил.

Первый выстрел пришёлся по ногам немцу, который находился возле радиста, держа фонарик. Практически сразу же капитан выстрелил по тому, что стоял в отдалении. Теперь уже можно было не прятаться. Офицеры выскочили из своего укрытия.

Василий поспешил на подмогу Максиму, который барахтался под окном, пытаясь справиться с пытавшимся убежать бандитом. Он вовремя заметил блеснувший в свете окна нож и ловко вывернул руку, державшую его. Оружие упало, а парень вскрикнул от боли.

Есть кое-что, неподвластное предсказаниям так называемых экстрасенсов: ты.

Я не боюсь этого места. Я не боюсь учиться думать как убийца, и я не боюсь тебя.

Нет ожиданий — нет разочарований.

Люди это люди, но, хорошо это или плохо, большую часть времени они являлись для меня просто головоломками: простые и сложные головоломки, кроссворды, загадки, судоку. Ответ всегда существовал, и я не могла остановиться, пока его не находила.

Если у этого парня есть внутренний бойскаут, то у меня — внутренний фламинго.

Город был притихший и неподвижный – неповоротливый, тяжеленный куль, ведь в нем помещались и я сам, и мое счастье.

Не было бы столь великим мое блаженство, когда я научился ездить на велосипеде, если бы на нем я не покорял новые земли.

Нам никогда не удается полностью вспомнить что-то забытое.

Страх – это благословение. Так ты можешь чувствовать, что еще живой

Каждый имеет право прожить свою боль и горечь так, как хочет того его душа.

Спасение загубленной души может привести к погибели собственной.

— Ты слишком смелая для феи, Касандра. — Я не смелая – мне просто нечего терять в этой жизни.

Но кто сказал, что после того, как умирает душа, она перестает любить?

Любовь — это свобода. Любовь — это вера в своего партнёра. Любовь — это то самое хрупкое чудо, которое надо напитывать магией верности, нежности и страсти.

Как только часовой был обезврежен, а к виску рыжебородого был приставлен пистолет, Дубко метнулся за дверь и коротко свистнул. Это был сигнал для спецназовцев, оставшихся снаружи. Миг – и двое часовых, которые также оставались у входа, беззвучно рухнули на землю.

Вдруг из темноты с ужасающим воем выскочили некие чудовища. Свет фонарей падал на их лица, и это были просто-таки ужасные лица! Это были не человеческие лица, а самые настоящие демонские личины! И еще – этот ужасающий вой!

И в самом деле – случилось непоправимое горе. Был убит раненый сотрудник советского посольства Андрей. Ранним утром его вывели из помещения, и тут же, неподалеку, убили тремя выстрелами. Причем не просто убили – весь процесс убийства, а вернее казни снимали на фото.

Дверь со скрежетом затворилась, и какое-то время в помещении было тихо. И за пределами помещения также было тихо. А затем где-то неподалеку вдруг раздались три выстрела и короткий крик.

На фоне звезд стали видны два силуэта – это поднялся тот человек, который нагибался за письмом. Затем раздался тихий, но отчетливый свист, и к двум силуэтам присоединился третий. Постояв несколько секунд у столба, все трое беззвучно шагнули в темноту, и вскоре их не стало видно.

Вооруженных людей было много, а их, полицейских, всего семь человек. О каком сопротивлении тут могла идти речь? Нет, двое полицейских все же пытались оказать сопротивление, но неизвестные люди с оружием мигом их обезвредили: убить не убили, а просто лишили их сознания. А у остальных отобрали оружие, и велели им разбегаться.

Александра все стояла и никак не могла очнуться. Столь многое сейчас прояснялось, так четко отделялось важное от сора, так ярко виделась мелочная бессмысленность страхов, обид и разногласий, ведь жизнь — вот она, хрупкая, конечная, прекрасная, разве можно тратить ее на подобную глупость?

Вы — воплощение всего того, что, как я был уверен, мне не нужно, но теперь я уже ни в чем не уверен, вы спутали мне все мысли. Я только знаю, что мне хочется быть с вами, говорить и слушать, даже если это означает лететь по огненному мосту или скакать на крыше неуправляемой кареты.

Ни одна женщина не заслуживает, чтобы ее ломали.

— Посылая меня снять с сосны ваше мяукающее чудовище, вы забыли упомянуть, что сосна живая и весьма недовольная… — Однако тебе удалось с ней договориться! — На мое счастье, она понимала по-немецки и тоже оказалась поклонницей Канта…

Вид ее, уязвимой в минутной искренности, столь отличной от обычной отстраненности или недавнего гнева, поразил Петра. Захотелось немедля упасть на колени и обещать все, только бы уберечь эту трогательную, тайную слабость самой сильной женщины, что он встречал в своей жизни.

Секрет успешной дипломатии в том, чтобы скрывать не только свое незнание, но и лишнее знание — это Петр уяснил как дежурный генерал и адъютант самого Кутузова. И как человек, однажды неудачно помолвленный.

На скомканной простыне, скрючившись, лежала женщина в нейлоновой розовой сорочке. Руки и ноги ее были туго связаны разорванным пододеяльником. Цветастая наволочка на пуховой подушке, покрывавшая её голову, была пробита несколькими пулями, выбитый из подушки пух мягкими снежинками лежал на самотканых половиках.

Внешне она казалась спокойной, только правое веко мелко дрожало. Она вдруг кинулась к комоду, быстро выдвинула маленький верхний ящик, где в потайном месте, в выемке, они с мужем хранили деньги. Сейчас вместо денег там лежал пустой конверт.

Поравнявшись с ничего не подозревавшим Ильёй, Чекан внезапно выдернул из кармана руку с выкидным ножом и молниеносным движением ударил лейтенанта в грудь острым, как бритва, лезвием.

В этот самый момент Илья стремительно схватил его за горло, подмял под себя, и точным выверенным движением свернул ворюге тонкую шею. Бандит от неожиданности даже ничего не успел сообразить, лишь коротко всхрапнул; позвонки хрустнули, и он безвольным кулем распластался на земле.

Илья слышал, как хрупнули кости, и ещё минуту назад целое лицо, с сохранившемся лёгким румянцем на полных щеках, вмиг превратилось в кровавое месиво. От бессилия что-либо предпринять, парень что есть силы вцепился в траву и зло заплакал, кусая обветренные губы.

Мозг Ильи, привыкший на войне к самым опасным и стремительно меняющимся ситуациям, и в этот раз сработал очень чётко: практически неосознанно, на автомате, парень сгруппировался и без звука кувырком полетел с крыши идущего на полном ходу поезда в кромешную тьму внизу.

М-да, вот она, ловушка. Если будет поставлена задача – убрать, например, Молотова или Кирова, тогда террорячейку «РБХ» придется брать. Птицеед так и останется за кадром, будет дальше плести сети. А в следующий раз взорвет уже не Большой театр, а что-нибудь посущественнее.

Интересно, где меня зацепили? Скорее всего, вели от Яузы. Иначе не получается. И вообще, кто такие и как посмели? Возможен вариант, что мной заинтересовались мои коллеги-чекисты. Когда операция такого уровня секретности, то правая рука не знает, что творит левая. По идее, моя группа террора вполне могла попасть в разработку одному из подразделений ОГПУ.

Коля Шелест уже бывал здесь не раз и всегда вздыхал с завистью. Мирослав был хоть и начинающей, но номенклатурой. И Коля тоже был не против, когда они сменят власть, самому стать номенклатурой. Хотя тогда, конечно, он одной комнатой не обойдется. Тогда у него будет все – квартиры, автомобиль, комсомолки…

Отсыпаюсь я в тесной комнатенке длинного двухэтажного барака. Он разделен на микроскопичные, как спичечные коробки, помещения хлипкими дощатыми стенками, почти не задерживающими звуки. Вот и сейчас за стеной супружеская пара меряется такими отборными матюками, что аж заслушаешься.