Весь этот разговор проходил под звуки автоматных очередей, раздававшиеся поблизости. А к концу разговора очереди слились в сплошной грохот. И к нему добавился еще и грохот взрывающихся снарядов.

Шубин был поражен. Он, конечно, слышал о больших потерях наших войск в Сталинграде. Но одно дело – потери вообще. А совсем другое дело – узнать, что от батальона, в котором насчитывалось около четырехсот человек, осталось тридцать два.

<...> и набралась смелости, которую накапливала трид- цать семь лет, и закричала. Я способна на любовь! — воскликнула я. Меня не радует жизнь старой девы, я не хочу навсегда остаться наедине со своими воспоминаниями, ни о ком не заботясь и не познав любви.

Много дней подряд я не вылезаю из кровати, предпочитая темноту моих снов темноте каждого дня: по крайней мере в сновидениях я возвращаюсь к вам.

Не обращай на него внимания, говорит она. Он не представляет опасности, если только ты не собираешься в него влюбиться — вот тогда и правда будет страшно.

Вглядываюсь в пропасть с высоты нашего орлиного гнезда и думаю, станет ли этот день для меня последним?

Лотта дает Брену пощечину: она тоже худая и костлявая, без волос, но не такая истощенная, как Элиза, в ней еще теплится огонь. Брен пытается отдать ей кого-нибудь из солдатиков — вот самый лучший, бери, какого захочешь. Ты должен был нас спасти, говорит она.

Если она уйдет, то и я тоже! Без настоящей мамы не будет Маленькой мамы, мы единое целое — умрет одна, значит, обе должны умереть.

– Как ты, Коля? – спросил я с нешуточным беспокойством. Он снова попробовал улыбнуться, и снова не получилось. Проговорил тихо: – Кончаюсь, командир... – Чего еще надумал! – сказал я тем преувеличенно бодрым тоном, каким обычно говорят с тяжелоранеными, вообще с теми, чьи дела плохи.

Однако в то утро я подхватился в семь с несколькими минутами – сплю чутко, и меня поднял совершенно нехарактерный шум из «зала»: там громко говорили, ходили, по звукам слышно, уже влезши в сапоги, о чем-то, такое впечатление, спорили.

Продолжение последовало незамедлительно. Вернувшись в домик, где мы расквартировались, Гриньша с ходу вызвал Колю Бунчука «поговорить с глазу на глаз». Вид у него был самый недоброжелательный, и мои ребята, прекрасно знавшие об этом любовном треугольнике, решили исподтишка понаблюдать. И точно, Гриньша.

Как это выглядело? Метрах в десяти от меня на высоте примерно в половину человеческого роста над травой кружили огоньки. Именно что огоньки, сами по себе, без всяких фонариков. Сначала мелькнули мысль, что это светлячки – я в детстве в лесу возле нашей деревни их навидался. Но эту мысль, пожалуй, следовало решительно отбросить.

Угоди Фриц противотанковым под башню, ее снесло бы к чертовой матери. Но, как потом выяснилось, стрелял он осколочно-фугасным – что нашлось. Броню не пробило, получилась лишь изрядная вмятина – но вот Рому осколками и взрывной волной буквально разрубило пополам, нижняя половина тела осталась в башне, а верхнюю снесло на земь.

Но откуда они, я и теперь не берусь определить, я никакой не историк, слишком мало все же видел этих картинок и никак не могу сказать с уверенностью, чье именно оружие, чьи доспехи. Их столько было, самых разных, по всему свету. Сущее Средневековье, вот и все, что приходило на ум... Но это была не самая главная диковина. Самая главная – размеры!

...тебе надо осознать и принять то, что произошло. Ты должна внутренне согласиться с тем, что это неизбежное зло и оно часть твоей жизни, но не вся жизнь.

...пытаться забыть – еще больнее. Воспоминания и траур по ушедшим от нас – путь к исцелению.

Знакомые Элин магазины одежды. Только манекены в витринах задрапированы в никабы, как и она сама. Теперь она похожа на них. Единственное отличие – они не продаются. А она – да.

Комната оказалась набита женщинами – все с поникшими головами и с прикрепленными к одежде бейджиками, на которых написан номер. Так далеким планетам не дают имен, только присваивают числовые значения.

Человек хозяин своих мыслей. Если что-то вас пугает, злит, вызывает страх, просто велите мозгу оценить проблему с другой точки зрения. Представьте, что вы кот, обожатель макарон из червяков. Не пугайтесь жуков, их можно есть!

Интересно, в нашей не совсем обычной семье, где есть несколько шкафов с оружием и полно агентов, владеющих приемами рукопашного боя, найдется храбрец, готовый сразиться с крылатыми таракашками? «Бух, бух, шлеп, шлеп!» – донеслось с середины комнаты. Я повернула голову и увидела Иммануила, который прыгал вверх, сшибал лапой насекомое, а когда оно падало, вмиг съедал его. Глаза кота блестели!

«Жизнь с лопатой» объединяет тех, кто считает современные дома рассадником инфекций, – затараторил Димон, вынимая из шкафчика чашку. – Они роют землянки, всей семьей живут в них. «Семь котов», на мой взгляд, наименее сумасшедшие, они просто заводят дома семь животных, обмениваются в своих закрытых чатах фото и видео. С «Отрицателями врачей» понятно, идиоты лечатся травами, шишками, и умирают.

Я начала озвучивать список: – Подушка для удобного расположения пациента-кота. Торговка показала на стеллаж. – Вот они. На любой вкус! Как зовут котика? – Иммануил. – О-о-о! – закатила глаза женщина. – Очень красиво. Сами выберете лежанку? Или помочь? – Подскажите, какая лучше, – попросила я, все еще не веря, что существует магазин, где продают все для сеанса психотерапии для животного.

Когда бабочки в животе превращаются в тараканов, домашние котлеты трансформируются в дешевые покупные пельмени.

Влюбиться — это так легко. Легко любить кого-то, когда все идет как по маслу. Самое трудное — это устоять на своих ногах, когда наступает черная полоса.

— Что, если звезды упадут, Джуд? — Для тебя я подниму их обратно на небо.

Единственный способ перестать о ней думать — это притвориться, что ее для меня просто не существует.

— Ты поступила именно так, как я того и хотел — нашла настоящее счастье без меня.

Джуд привез в наш дом чудовищный ад, а я и понятия не имею, как с этим справиться. Несмотря на это, я готова оставаться рядом с ним и помогать до последнего вздоха.

Бывают такие раны, которые не оставляют после себя видимых шрамов на теле, но их не по силам вылечить ни одному врачу.

Как мне удается не злиться на людей? Почему не пасую перед трудностями? Я давно понял: радуйся, если судьба постоянно отпускает тебе оплеухи, громоздит баррикады из трудностей. Это означает, что вас пытаются чему-то научить. Что же касается рода человеческого, то в этом случае мне помогают слова древнегреческого философа Сократа: «Никто тебе не друг, никто тебе не враг, но всякий человек тебе учит

Никогда не говори «никогда». Многие мои «никогда» из прошлого сейчас растворились. Я тогда и я сейчас – разные я. Но базовые ценности остались. А что же ушло? Я отвернулся к окну. Наверное, все то, что мешало мне стать счастливым.

– Такое чувство, что мне мозг тряпкой вытерли. Вообще ничего не помню. Стакан воды! Помню, что он был. Но как в моей руке очутился? Понятия не имею. Сам собой возник. Опустошила его, потому что услышала приказ: «Пей!» Кто сказал? Кто велел? Не помню! Вообще! Потом врач в клинике расспрашивал, не знала, что ответить. Я пила воду из стакана? Вроде, да. А может, нет!

Через пять минут я оказался в закутке. Перегородка закрывала меня по шею, голова торчала наружу. – Первый лук сейчас подам, секундос, пожалуйста. – И Валя впихнулась в закуток. Женщина держала вешалку, на ней висело... я прищурился, но так и не понял, что притащила помощница Эдуарда. – Круто, да? – улыбнулась та. – Прямо, …., слов нет! Курица живая! …! – Курица? – переспросил я.

– Да уж, – вздохнул я. – История странная, запутанная. Попробуем разобраться. И... Раздался звонок домофона, батлер глянул на экран. – Пришла ваша матушка, с ней какой-то мужчина. – Очень хочется прикинуться дохлым голубем, – пробормотал я, – но номер не пройдет.

Частный детектив живет по принципу «сколько натопал, столько и слопал». Есть у меня работа? Следовательно, в моем кошельке шуршат купюры. Никому не нужен? Сиди, господин Подушкин, голодным. Правда, до полной нищеты я пока не доходил, потому что всегда откладываю энную сумму на черный день.

Шубин чувствовал, как у него из-под ног уходит земля. В тот момент, когда он раздобыл важнейшую информацию, когда их операция, можно сказать, успешно завершилась – в этот момент они потерпели фиаско! Что же теперь делать?

Карл Руэ пытался двинуться дальше по улице Гинденбурга, и уже успел уйти метров на пятнадцать. С этого расстояния Шубин произвел еще два выстрела. Одна пуля попала в грудь связиста, другая – в голову. Ефрейтор рухнул на землю. Для него все было кончено, как и для двоих патрульных.

В этот момент ефрейтор Руэ внезапно обернулся – то ли услышал топот ног бегущего, то ли что-то почувствовал. Их глаза встретились. Шубин вскинул верный «ТТ» и выстрелил.

- Ко мне, на помощь! Тут русские! Внимание, тут русские! Он кричал так, что, наверно, на вокзале было слышно. Было ясно: продолжать схватку не имеет никакого смысла.

На первом же перекрестке он повернул направо и поехал назад – в ту сторону, откуда они прибыли. Но на главную улицу он выезжать не стал – так и ехал по окраинным улочкам. Тут они тряслись по ухабам, зато никто не всматривался в окна машины, не интересовался, кому раньше она принадлежала.

С этими словами разведчик выставил перед собой пистолет и выстрелил в грудь немца. В ту же секунду Мельник распахнул дверь переднего пассажирского сиденья и выстрелил в водителя. Оба немца были убиты наповал.

- Это нападение на вас и ваш дом – явная выдумка. Полнейшая несуразица. Как нелепица и то, что вашу старшую дочь добивали ножом, ведь она ко времени нанесения ножевых ранений была уже несколько часов мертва, и труп даже успел частично окоченеть…

Собачку откопали. Оказалось, что голова ее раскроена примерно так же, как были разбиты головы детей. Более того, медики, осматривавшие убитую собаку, пришли к заключению, что удары по голове собаки и головам детей нанесены одним и тем же металлическим орудием.

Вопреки укрепившимся подозрениям в ее причастности к убийству мужа, уход из дома подозреваемой отнюдь не убеждает и не подтверждает виновность Нины. Напротив, он доказывает, скорее, ее непричастность к случившемуся.

Щелкунов взял из рук младшего лейтенанта листок бумаги и прочитал вслух: «Прошу в моей смерти никого не винить. Ухожу из жизни добровольно, прощайте. Модест Печорский».

Трое мужчин бережно положили тело Печорского на пол, и Виталий Викторович получил возможность внимательно осмотреть труп. Однако кроме полос, оставшихся после веревочной петли, никаких иных телесных повреждений обнаружено не было.

Это был их сосед Модест Печорский, не столь давно поселившегося в их старом доме. Носки ног Печорского были вытянуты книзу, как будто бы покойник в последний момент попытался опереться об опору, вот только отыскать ее не сумел.

Он уже видел, как Дубко поднимает автомат и целится в центр стола; как через окно в комнату врывается Лепилин и занимает позицию для стрельбы; как через черный ход заходит Дорохин и останавливается на позиции перекрестного обстрела. «Мы поубиваем друг друга, – понимает Богданов. – Мы сами друг друга постреляем».

Удар в висок – и часовой лежит на земле. Богданов не оглядывался, он двигался вперед. Еще три больших прыжка, и он у крыльца. Там двое часовых, но к Богданову на помощь спешит Дубко.

В сердцах он ударил ногой по ножке стола, документы веером рассыпались по полу. К ногам полковника опустился небольшой глянцевый снимок. Со снимка на него смотрели трое мужчин. В камуфляжной форме, молодые и веселые, они обнимали друг друга за плечи и казались счастливыми.