Обнадеженный Кимчхи ведет себя как типичный чиновник-самодур: пишет приказ Канниму схватить и привести в управу самого владыку загробного мира. Не правда ли, напоминает целый ряд фольклорных и литературных сюжетов: царю хочется заполучить То, Чего на белом свете вообще не может быть, королеве — подснежники в декабре… Удастся ли Канниму с честью выйти из, казалось бы, безвыходной ситуации?

во дворах корейских школ можно увидеть статуи, изображающие читающих детей, – узнаваемо для нас, не правда ли? Среди учеников начальных школ Кореи бытуют легенды, что статуи эти способны оживать и безобразничать. Наверное, вам уже вспомнились истории о статуях горниста или барабанщика, передававшиеся в пионерлагерях от смены к смене и обраставшие подробностями в зависимости от фантазии рассказчика

И наконец, бог взялся за отделения мира живых от мира мертвых. И снова ему пришлось придумывать способ, как это сделать. В загробное царство отправлялись те, чей вес был, в пересчете на общепринятую систему, менее шестидесяти килограммов. Ведь душа, согласно поверьям, тоже имеет массу, а масса живого человека складывается из того, сколько весит душа и сколько весит тело.

Что, если она окажется той, кого я так долго искал? Ведь бывали же в жизни несправедливости. И Лекси Максфил с большой вероятностью могла быть одной из них.

В мире еще не придумали никого опаснее брошенной девушки, жаждущей мести. И Лендону с этим еще предстояло столкнуться.

Мне просто нужно было найти то, что дополнило бы мои песни. То, что дополнило бы меня.

Я повернулась к нему, резко ощутив нашу близость. Все снова вот-вот зайдет слишком далеко, но я не хотела останавливаться. Страх на задворках разума и теперь давал о себе знать, а я в очередной раз заталкивала его обратно. Но разве не я хозяйка своего сердца? Что случится, если я немного себе уступлю?

В музыке он казался беззащитным. Без оков сарказма, злости, тревог и обид. Был только Лендон и его инструмент, который обличал все его чувства в мелодии. Раздеться друг перед другом было бы не так интимно, как разделить одну песню. Мы будто становились одним целым.

Как быстрее всего избавиться от няни? Конечно, соблазнить ее.

Мы уже знакомы с богом любви Камой, двойственная сущность которого в том, что он может олицетворять и ревность. Есть в индуистском пантеоне и богиня, покровительствующая ревнивцам и ревнивицам. Это тысячеокая красавица Шакти (Шачи), или Индрани, — второе имя указывает на супружество с Индрой. Первое же означает «сила, мощь».

Легенды называют немало имен демонов-ракшасов — вечных противников богов. А вот другие демоны, пишачи, как правило, предстают в мифах коллективно. Это еще один аналог европейских вампиров: пишачи охотно пьют человеческую кровь. Более того, они считаются предвестниками смерти: кто их увидит, тот в течение девяти месяцев умрет. Способ отвратить судьбу — умилостивить богов.

В виде Будды Вишну учил, что у Вселенной нет творца, поэтому неверно утверждение о существовании единого вселенского высшего духа, так как Брахма, Вишну, Шива и все прочие — лишь имена подобных нам плотских существ. Смерть есть мирный сон, зачем же ее страшиться?...

Один из мифов так рассказывает о циклах существования миров: когда миру приходит срок исчезнуть, Вишну вбирает его в себя и засыпает. По пробуждении его посещает мысль о новом творении. Да, очередное сказание повторяет: творение происходит не стихийно, ему предшествует идея, замысел.

Есть духи, вызывающие болезни, а есть дух, один вид которого может напугать, но он… освобождает от дурных снов. Зовут его Баку, то есть Пожиратель снов. Его представляют в виде лошади с шеей носорога, на которой сидит львиная голова, ну а хвост у существа коровий. Если вас посреди ночи разбудил кошмар и вы боитесь, что он повторится, надо попросить Баку — и можно ни о чем не беспокоиться.

Иными словами, в футон вселились души детей, умерших такой страшной смертью. Хозяин гостиницы отнес одеяло в храм и заказал молитвы за упокой душ маленьких братьев. Футон больше не издавал голосов — значит, души нашли успокоение.

Герои фильмов в сложные моменты жизни нередко предлагают друг другу: «Давай создадим хорошие воспоминания». В этой короткой фразе воплощается важная составляющая мировоззрения: какими бы мимолетными ни были радость и красота, память о них дает человеку силы.

Ближний Восток проделал с 1918 года большой и сложный путь, но сегодня он является уже зрелым, как в политическом, так и в экономическом плане регионом, у которого к тому же имеется огромный потенциал. Нет в том, следовательно, никаких сомнений, что народам, здесь проживающим, удастся разрешить все существующие противоречия успешно и самостоятельно… в кратчайшее, ближайшее время.

Реальная причина в том, что израильтяне и палестинцы не могли так долго друг с другом договориться, кроется в ином, нежели в невозможности поделить Святой Город. Они – израильтяне и палестинцы – стали заложниками мировой геополитической исторической эволюции.

Противоборствующие в Синайской пустыне израильская и египетская стороны, казалось, понимали, что им придется жить рядом и дальше, а потому старались не переходить тонкую грань существовавшего между ними политического равновесия.

Евреи выгнали 700 тысяч арабов из Палестины. Арабы затем выгнали 700 тысяч евреев из арабских стран также практически бескровно. Сравнимый по масштабу обмен населением между греками и турками имевший место четвертью века ранее, закончился стотысячными жертвами с каждой стороны.

Главную роль в палестинской истории сыграл «гигант британского империализма» Уинстон Черчилль. В феврале 1921 года его назначили на должность министра по делам колоний. Он незамедлительно взялся за ближневосточные дела.

Пришедшие к власти в России большевики опубликовали в газете секретные договоренности царского правительства со странами Антанты. Среди них было и соглашение Сайкса – Пико. Король Хусейн был в шоке, как, впрочем, и все человечество, узнавшее содержание циничных договоренностей союзников поделить мир между собой, в то время как официально войну англичане и французы вели за свободу и демократию.

Поллукс дал мне дополнительное пространство после того, как я объявила, что мне нужно побороться со своим демоном. Какой мужчина в здравом уме встанет между женщиной и ее демоном?

Время от времени я сталкиваюсь с этим забвением в форме ирреальной себя. Эта ирреальная «я» парализована одной бездонной мыслью: я не выбирала такой вид. То, что я возникла как Туки, не мой выбор. Что привело к этому? Кто все это устроил? Почему? Что произойдет, если я не соглашусь с этим произволом? Нелегко оставаться в таком обличье.

Даже в наше время человек, обладающий определенным магнетизмом, может направить энергию так, чтобы вызвать ее водоворот вокруг каждой произносимой им фразы. Или создать гигантский смерч нереальности, которая будет ощущаться как явь.

Она так сильно хотела быть индианкой, что потратила всю свою жизнь, пытаясь воссоздать себя как новую личность. Но на каком-то уровне она понимала, что все это не настоящее. Отсюда и ее отчаяние.

Если я и скучала по чему-то, связанному с Флорой, так это по лепесткам роз и палочкам корицы.

Эти книги выбивают вас из колеи, причем примерно на 200 страницах. Между их обложками существует целый мир. Истории незабываемых людей, ничего лишнего. Чтение одной из этих книг занимает всего час или два, но оставляет отпечаток на всю жизнь.

– У нас больше нет жизни, Тифэн. Все, что у нас осталось – это время, которое предстоит прожить. Время, чтобы страдать. – Однажды тебе уже удалось воссоздать мою жизнь… – Что же тебе нужно сейчас? – Я хочу, чтобы все стало, как прежде.

Не думать об этом. Прогнать все слова, все мысли и образы, которые без конца возвращались к ней в адском танце безжалостной беды. И в следующую секунду опять обрести осознание ужасной истины. Замолчать. Не двигаться. Хоть на несколько секунд сохранить иллюзию, что в жизни осталась какая-то цель. А когда эта иллюзия пройдет, испытать все заново, по кругу.

– Что мы скажем Мило? – Правду. – Когда? – Завтра. Мы все сделаем завтра. Сегодня мы можем только плакать. И они проплакали до глубокой ночи.

Крик все не смолкал. И эхо от него несколько секунд не утихало в вечности, словно беспощадная битва между тишиной и звуком могла хоть как-то изменить ход судьбы. Грохочущий водный поток разбивался о мощный барьер дамбы, волны метались без устали, хотя поток почти иссяк, и теперь не мог издать никакого звука, кроме предсмертного всхлипа.

– Это я подвез его во вторник к твоему дому. – Черт побери, Давид! – нервничал Сильвен. – И что ты хочешь этим сказать? – Да ничего особенного! Просто… не могу делать вид, что ничего не знаю! Во вторник ко мне в такси сел пассажир, назвал твой адрес, и я его довез до твоего дома. А в среду утром его нашли мертвым в собственном кабинете.

– Как следовало ожидать, этот негодяй не пожелал портить себе репутацию. Я пригрозил ему, что все расскажу, и клянусь, мне было наплевать, что тоже окажусь замешан в этом деле. Я был готов заплатить. Но знал, что в этом случае ее потеряю, а для меня было бы невыносимо потерять женщину своей жизни. И с течением времени все меньше становилась возможность все ей рассказать.

– Если б не оговорка, мы, возможно, были бы единственными существами, которые остались бы при конце света. Представь такое: пустыня… неживые знаменитости дерутся за объедки на развалинах Баббл-сити. Подожди, передай мне блокнот – я хочу это записать.

Когда прихожу в себя, я чувствую, как теплая струйка вытекает из уголка рта, обтекает нос и заползает в уголок глаза. Я моргаю и вижу, как капли падают на смятую крышу машины. Прозрачные и бесцветные. Я снова моргаю и понимаю, что вишу вверх ногами. Мне кажется, что мы остановились, но тело говорит мне, что движение продолжается.

К тому мгновению, когда она падает на пол, она уже мертва. Я стою над ней и тяжело дышу, а потом укладываю тело в том положении, о котором мы с ней заранее договорились. Интересно, она все это время вынашивала идею убить меня или приняла решение в последнюю секунду? А может, и мой чай был отравлен?

– Как только мы останавливаемся в росте, у нас тут же начинается процесс умирания. Наши жизни поднимаются вверх или падают вниз, как волны в океане. Но ты – ты закристаллизовалась. Ты – застывшее мгновение во времени. Ты знаешь, что Портреты не меняются? Вы не болеете. Я не знаю, почему вы, девочки, не радуетесь. Я бы радовался.

Она была здесь, однако никогда не удосуживалась посмотреть на это отсюда. Над нами, на высоте десяти, двадцати, пятидесяти этажей другой мир. Каждое окно залито светом: мигающим аварийно-синим, мягким, сочащимся радиационно-зеленым, пульсирующим красным и мерцающим припадочно-белым. Между зданиями натянуты золотые и серебряные тросы, словно там свил себе гнездо гигантский калейдоскопический паук.

Это не совсем ее тело. Кое-чего не хватает. Ладони у меня гладкие, как у младенца. Даже еще глаже. Кто-то когда-то сказал мне – нет, кто-то однажды сказал Лалабелль, – что важно помнить о том, что Портреты не люди. Поэтому у них нет линий на руках. Для всеобщего душевного спокойствия.

У нас, бизнесменов, нет времени на долгие ухаживания, так что берем сразу в жены.

— Мне сейчас очень хорошо, поэтому на парочку минуток перестань быть ядовитой, ладно? — Не могу. Это базовые настройки.

— Когда-нибудь ты договоришься, и я женюсь на тебе еще раз, — заявляет деловым тоном, а я не понимаю, угроза это или предложение.

Наши боли переплелись — брошенные самыми близкими людьми, мы отчаянно искали тепла в случайных прохожих.