Сохранять жизнь — значит бороться за все, чего стóит этот человек.

Мы все падаем, но не это важно. Важно снова встать.

Однажды увидеть океан — значит научиться по нему скучать,

Лучше всего лжет тот, кто искренне верит в правдивость своей лжи.

В этом отупелом мире, где слишком много информации, способность чувствовать — воистину великий дар, мальчик мой.

Нет. Невозможно. Невыносимо и дальше быть в этой пьесе статистом, невыносимо вернуться сейчас домой, где твоя жизнь валяется на полу, как изношенная рубаха, которую ты скинул. Вернуться, и что? Подобрать ее, как она есть, и снова напялить, вонючую, отвратительно пропахшую тобой?

Когда черные забрали себе страну, она думала, ее хватит удар, люди запасали еду и покупали огнестрел, казалось, все, конец. Ан нет, ничего особенного не случилось, все продолжали жить, как жили, и даже милее как-то стало, потому что прощение и никаких больше бойкотов.

Мы вскарабкиваемся из природы в культуру, но за свою высокую жердочку надо сражаться, иначе природа стаскивает тебя вниз.

Па сказал… Что я сказал? Ты сказал, что отдашь ей дом. Дал обещание. Ее отец ошеломлен такой новостью. Когда я это сказал?

...питаться-то людям надо, жизнь продолжается. После вашего ухода тоже вскоре начнутся возлияния и зазвучат сальные шуточки.

Астрид — боязливая душа. Среди прочего она боится темноты, бедности, гроз, потолстения, землетрясений, приливных волн, крокодилов, чернокожих, будущего, разрушения общественных устоев. Того, что ее не полюбят. Того, что ее никогда не любили.

– Осьминоги не живут больше пяти лет, – мягко возразил Кисё. – Обычно они умирают в два-три года, так что вас, видимо, ввели в заблуждение, Ясуда-сан. Если это, конечно, не мифический осьминог из старинных преданий, который мечтал переродиться самым богатым даймё

Александр заставил себя повернуть голову: огромный хираме валялся у самого края кафельной площадки и отчаянно изгибался всем телом, с усилием приподнимая хвост, под которым виднелось желтоватое, как газетный лист, брюхо, и мокро шлепая им по полу. Спина у хираме была глянцево-черная, а глаз Александру видно не было, но он и так знал, что они маленькие, как бусины, черные и совершенно бессмысленные

Дождь на улице, на пару минут было притихший, зарядил с новой силой. Девушка поежилась и попыталась еще плотнее укутаться в джинсовую куртку. Александру она напомнила маленького воробья, нахохлившего мокрые перышки в безуспешной попытке согреться.

Его спутница в слишком легком для начала октября европейском платье и босоножках смущенно улыбнулась. На ее плечи была наброшена потертая джинсовая куртка, видимо, принадлежавшая ее другу. Она не вдела руки в рукава и куталась в нее, как в платок, но все равно явно зябла.

В ресторан зашла пара: парень и девушка, судя по их виду, вчерашние студенты. Кисё обернулся на звякнувший дверной колокольчик и улыбнулся – как показалось Александру, чуть более сердечно, чем обычно. Парень приветственно махнул рукой...

Александр приходил сюда уже несколько дней подряд и обычно перебрасывался с официантом парой дежурных фраз, а теперь, видимо, перешел в разряд постоянных посетителей и мог рассчитывать на беседу взамен рассматривания деревянных дощечек с написанными прихотливой скорописью названиями блюд и подвешенных над барной стойкой сушеных рыб-фугу.

Мир кругом на куски разваливается, а эти люди собираются потратить последние мгновенья жизни на драку друг с другом…

Но месть — она вообще ничего никогда не компенсирует, так ведь?

Идеалы, моя девочка, Всегда проще верить в иллюзии, чем жить реальной жизнью.

Намерения значения не имеют, Тодд. Только поступки.

Если приходится выбирать между неминуемой смертью и вероятной, это, знаешь ли, не выбор.

Нам не узнать, каковы наши писательские трудности, пока мы до них не допишемся, и далее выход из них можно отыскать лишь письмом.

Писатель и читатель стоят по разные стороны пруда. Писатель роняет камешек, по воде идут круги. Писатель стоит на берегу и представляет себе, как эти круги дойдут до читателя, — и решает, какой камешек бросить следом.

Любую историю кто-то да рассказывает, а раз у любого человека есть точка зрения, всякая история повествуется недостоверно (изложена субъективно). А раз всякое повествование есть повествование недостоверное, как говорит нам Гоголь, давайте повествовать недостоверно в свое удовольствие.

Язык, подобно алгебре, способен на полезное действие только в определенных пределах. Он инструмент создания образов этого мира, которые мы, увы, далее путаем, принимая за сам мир.

Мы постоянно все объясняем и формулируем рационально. Однако постигаем мы больше всего как раз за миг до того, как принимаемся объяснять и формулировать. Великое искусство рождается — или не рождается — в тот самый миг.

Если бы передо мной стояла задача влюбить нечитающего человека в малую прозу, эти рассказы я бы предложил в первую очередь.

Стоит ему придумать что-нибудь хорошее, так обязательно что-нибудь помешает - то мороз, то бедность

Вот она показалась впереди, деревянная церковь. На вольном просторе. Горделивая, знающая себе цену, древняя. Темно-коричневая, как лесной медведь, украшенная, как корона королевы, упорная, как пилигрим. Церковь будто пребывала в некоем ожидании, словно замок монарха, который всегда в отъезде.

Продуктом сочетания денег, власти и желания оставить по себе память, милостивые государи, является искусство.

Желание сохранить старину благородно само по себе, но нередко любоваться подобными объектами приятно со стороны. Тем же, кто вынужден ими пользоваться, не до красот.

Они оба поделились друг с другом полуправдой, в сумме составлявшей ложь.

За каждым крохотным шажком вперед, который делается человечеством, кто-то из людей не поспевает

Неудивительно, что поколение детей развода выросло в целый мир так и не ставших взрослыми подростков, которые спали друг с другом и продолжали быть друзьями, а конфликты замалчивали ради мирного, понятного течения жизни.

Любой разрыв, даже если речь идет о мимолетном романе, грозит всевозможными эмоциональными потрясениями.

Я девочка с фотографии чьей-то вечеринки или пикника в парке, такая яркая, сияющая, а на самом деле готовая в любой момент исчезнуть. Вот вам мое слово, если вы снова посмотрите на фотографию, меня на ней больше не будет.

Нежелание признавать депрессию – нашу собственную, наших близких – то, что сегодня называют отрицанием – чувство, настолько сильное, что многие предпочтут считать, что пока ты не выпрыгнул из окна, все у тебя в порядке.

Вот и все, что мне нужно от жизни: чтобы моя боль была осмысленной.

Никто не позволит тебе забыть о своей ошибке.

Одно дело – отдохнуть, отвлечься от суеты в глуши, – заметила Элла, – но жить здесь – пожалуй, совсем другое.

Ему больше не хотелось никуда переезжать. Дайте мне тишину, думал он, дайте мне леса, океан, и не надо никаких дорог. Дайте мне летние прогулки по лесной тропе до деревни, дайте мне шелест ветра в ветвях кедра, дайте мне туман над водой, дайте мне вид зеленых кустов из окна ванной по утрам. Дайте мне пожить там, где не будет людей, потому что я больше никогда не смогу доверять людям.

Она тщательно изучила привычки богатых людей. Она копировала их манеру одеваться и разговаривать и умела изображать беззаботность. Но она чувствовала себя неуютно рядом с домашней прислугой и официантами, потому что боялась, что если люди с ее планеты пристально посмотрят на нее, то увидят насквозь, несмотря на маску.

Ее удерживало в этом царстве прежде недоступное состояние ума, когда можно не беспокоиться о деньгах, потому что главное преимущество денег – свобода от постоянных мыслей о них. Тем, кто не был на мели, не понять роскоши такого положения и того, насколько оно меняет жизнь.

Матрона — это утешитель. Матронушка — в сердце «красной» Москвы была, как в сердце нового Вавилона.

Не нужно бояться Богу надоесть. Может быть, даже именно надоедливость будет залогом того, что вы будете услышаны.

В Святом Писании говорится, что Иисус знает все наши мысли и слова, которые мы хотим сказать Ему в молитве, наперед.

Исаия пророчествовал о том, что будет у людей новое имя. Имя во спасение. Это новое имя — христианин. Мы носим имя Иисуса Христа на себе и призываем Его имя для спасения души своей.

"Часто нашей злости предшествую чувства или состояния, которые мы игнорируем или не замечаем".

"Ресурсное состояние - это как будто бы ощущение, что у тебя есть абсолютно все для того, чтобы быть счастливым, вне зависимости от того, что на самом деле происходит вокруг ".