– Я горжусь тобой, – хрипло произносит он. – Честно. Пойми правильно, я не претендую на твои заслуги. Не собираюсь сравнивать и проводить параллели. Я… у меня слов нет. Ты такая умница, Ален. Это потрясающе. Ты потрясающая!

Не часто я слышала эти слова, а ведь когда-то они были главной целью в жизни. Получить любовь, заслужить ее. Выстрадать и вытерпеть. Хорошо, что мне помогли понять, как на самом деле это работает. Любовь всегда с тобой. К себе, к миру, к людям. Ее нельзя требовать, нельзя купить или обменять.

Вот за что я люблю встречи с бабушкой, так это за рассказы о маме и папе. Пусть они уже не со мной, но я их часть. Их обоих.

– Тебе удобно? – спрашиваю я. – Переживаешь за меня? – колко усмехается он. – Какая ты все-таки дурочка, Алена. Спи давай. Мне нормально.

– Вряд ли мне будет достаточно дружбы, – голос Мнаца застает меня перед открытой дверью. – Вряд ли мне будет достаточно роли игрушки. – Тогда попытайся влюбить меня. Он бросает мне вызов? Какая глупость! – Даже пробовать не стану, – отвечаю я и поспешно выхожу из комнаты. Тяжелый вздох срывается с губ. Не знаю, кто вообще может влюбить его в себя, но это точно не я.

Будь собой. Даже если это сложно.

Сердце делает нас теми, кто мы есть. Сердце, не разум. Оно не может разбиться, но испытывает боль. И боль, которую не видно, зачастую приносит больше страданий, чем видимая.

— Спасибо, Сьерра, — говорит она с такой искренностью, что у меня по телу бегут мурашки. — За что? Я ничего не сделала. — Сделала. Ты осталась здесь, со мной...

— Если я не буду сопротивляться и позволю этим отношениям… Лора, тогда всему конец! Моя жизнь рассыплется, словно песочный замок. Оборона, которую я возводила годами, больше не крепкие прибрежные скалы, на которые с рокотом накатывает и отступает прибой. Мои щиты готовы рухнуть от любого слова. И тогда моя жизнь превратится в хаос. — Иногда «конец» означает лишь новое начало,

Боль как любовь — побеждает все.

Давай, играй в свои игры, детка. У меня больше ходов, чем ты сможешь выдержать.

Ты как будто у меня в голове, диктуешь действия, которые я привыкла контролировать, борешься с каждым моим шагом. Ты словно груз под моей кожей, бремя на мой груди, туман в моем чертовом разуме, от которого я не могу избавиться!

Прости, здоровяк. За все, что было сегодня… и за то, что еще впереди.

Семья – это не только общая кровь.

Хоторны никогда не выдают своих тайн.

Его собственный мир только что разлетелся вдребезги из-за новости об отце — а он всё равно думает обо мне.

Может, именно поэтому мы уже который день ломаем себе головы и не можем найти ответ. Потому что это не игра. Пока что. У игр есть правила. И победитель.

Мне вообще ни о чем не хотелось думать, поэтому я поцеловала парня, стоящего передо мной. На этот раз поцелуй не был ни грубым, ни торопливым. Он был неспешным, ласковым, пугающим, безупречным. Впервые за всю свою жизнь я не чувствовала одиночества.

Позволь посвятить тебя в одну фамильную тайну Хоторнов, Наследница: победа важнее любых правил.

— Он, знаешь ли, один из тех людей. — Каких? — Тех, которые любят ломать вещи просто ради того, чтобы увидеть их разобранными на части.

Любовь. Она делает тебя больше, а Пенни была права: мы обязаны становиться больше.

Боль проходит, но память о ней бесконечна.

Просто невероятно, на что способен наш мозг ради выживания.

То, что причиняет тебе боль, меняет тебя. И ты можешь стать как лучше, так и хуже, чем был.

Прюсик взяла с ночного столика флакон с амулетом. Какое значение может иметь артефакт с Новой Гвинеи для убийцы, сеющего смерть в лесах Индианы, потрошащего тела так, как это делал бы член клана га-бонг, а потом засовывающего им в горло каменный амулет? Уж не дух ли га-бонг вселился в какого-то сумасшедшего, сбежавшего из психушки? Конечно, нет.

Правую руку Прюсик словно магнитом потянуло к багрово-черному разрезу, идущему от нижнего левого ребра к тазовому поясу. Рука в перчатке скользнула в брюшную полость. Капли пота скатились по вискам и лбу на защитные пластиковые очки. Проникнув через брюшину в грудную клетку, она не обнаружила ни сердца, ни легких – ничего, кроме нескольких дубовых листьев.

Живот скрутило так, что он уже не знал, сможет ли удержаться. Позыв усиливался. Внутри него разрасталась огромная, незаполненная пустота. В последние дни боли становились нестерпимыми. Он просунул руку в окно грузовика, взял почти пустой термос, перевернул его и выпил все до капли. Ему так не хватало юных голосов. Мучительно не хватало.

Как она выжила? Рана была довольно глубокой, но плоть выстояла, и жизненно важные органы остались нетронутыми. Рана не инфицировалась. Она не утонула. Ее телесные жидкости не выпил кровожадный га-бонг, их не использовали в каком-нибудь древнем ритуале, призванном поддерживать гендерный баланс, или как-то еще в соответствии с неведомым замыслом охотника в маске из перьев райской птицы.

Прямо перед глазами возникло лицо девушки и ее открытый в пронзительном крике рот – он попятился и упал на пустой стул. Включившаяся в голове высокоскоростная камера швырнула его в сцену погони, и он петлял на бегу между дубами в хмурой роще под непрекращающиеся крики. Черт! Прописанные доктором таблетки остались в бардачке грузовика, на котором он ездил в Кроссхейвен.

– Ему нравятся ручьи, заводи. – Прюсик закрыла ручку колпачком и повернулась лицом к залу. – Чтобы потом отмыться, очиститься. Говорят, это дар, когда человек знает, как быстро найти путь к сердцу девушки, будучи ей незнакомым. Обаяния у него в избытке. Не нападает там, где все просматривается. Это вам не какой-нибудь отморозок. Его жертвы практически не оказывают сопротивления.

В моей жизни никогда не было ничего последовательного или постоянного. Вещи, люди… в моем мире они то приходят, то уходят, поэтому, когда что-то повторяется, я начинаю ждать, когда же это изменится.

Обещания — всего лишь один из способов закончить нежелательный разговор.

Как я уже говорил, от нее одни неприятности. Проблема в том, что неприятности мне по вкусу.

Ты моя, если я говорю, что ты моя. Ты мусор, если я решу, что закончил с тобой. И сейчас я стою здесь и говорю тебе, что передумал. Я еще не готов выбросить тебя.

Потрясенная, она отдернула руку и посмотрела ему в затылок. Он правда это сказал? Он чувствует то же, что и она? Джейн поняла, что он имел в виду. Мертвые остаются мертвыми, несмотря на все ваши старания. Несмотря на все расследования и раскрытия, возмещение ущерба и привлечение к ответственности мертвые мертвы, и их не воскресить. Джейн это понимала.

– Вы когда-нибудь задумывались, что будет, если все родственники пропавших узнают, что у тринадцати с лишним тысяч коронеров и судмедэкспертов в холодильниках лежат десятки тысяч неопознанных тел? Просто посчитайте. По меньшей мере сто тысяч пропавших без вести. У каждого из них по одному-два родителя и еще по паре братьев и сестер. Представьте, какой марш на Вашингтон они могут организовать.

Вот оно: то, о чем убийца не мог знать, если только у него под рукой не оказалось рентгеновского аппарата. Хирургическая пластина была вставлена в плечевую кость примерно посередине. Наверняка это сделал врач. Она может иметь серийный номер и вывести следствие на пациентов этого хирурга. «Хирургическая пластина словно почтовый голубь», – подумала Джейн.

Стили указала на монитор. – Видите эти линии в верхней части колена? Именно там эпифиз, он же пластинка роста, постепенно сочленяется с трубкой бедренной кости. Полное срастание происходит в определенном возрасте вне зависимости от этнической принадлежности и пола. И раз мы видим эту линию, то теперь знаем, что перед нами тинэйджер или тот, кому чуть за двадцать.

– Я имел в виду, что буквально не мог тебе сказать. После того, как... с этим делом кое-что случилось, мы с Эриком решили, что обсуждать его по телефону небезопасно. Мы делали это с глазу на глаз или обменивались зашифрованными сообщениями через наши смартфоны. Кроме того, нам приходилось все скрывать, чтобы шеф не заметил, сколько времени мы тратим на поиск зацепок, которые он считал тупиковыми.

– Но что бы с ним ни произошло, если его найдут и сделают трепанацию черепа – или если антрополог вытащит верхнюю челюсть, чтобы сделать рентген зубов, – они узнают о той старой пуле. Даже если он жив и у него амнезия, этот рентген очень важен. Когда полиция составляла рапорт о пропавших без вести, она не знала, что у него пуля в голове.

– Я предупреждала тебя. Любовь? Она делает тебя слабым. – Ты все неправильно поняла, детка. Любовь к тебе не делает меня слабым. Она делает меня неудержимым.

Волк, может быть, и сильнее ворона, но они нужны друг другу. Ворон призывает волков. Куда бы он ни полетел, волки последуют за ним. К тому, к чему он не может прикоснуться, могут прикоснуться волки. Там, где он слишком слаб, волки сильны.

Ты не должна принимать свою жизнь только потому, что ты в родилась. Семья – это выбор, Рэйвен. Не бремя рождения. Только от тебя зависит, когда ты почувствуешь это и перестанешь соглашаться на меньшее, чем хочешь.

Вашим юным душам еще предстоит столкнуться с тем, что с жизнью под руку идет потеря. С любовью – жертва.

Доверяй только тем, кто это заслужил.

Нельзя доверять обманчивому спокойствию воды на поверхности, особенно в сезон дождей, когда даже самый опытный пловец в мгновение, что называется, ока застрянет в переплетении ветвей, куда унесет его течение, особенно если он рискнет плыть в одиночку, особенно ночью, да еще под тяжким бременем вины.

Поло нравилось орудовать мачете, нравилось ощущать его тяжесть на поясе, <...>, нравилось уничтожать этих чудовищ, которые, казалось, готовы были похоронить весь комплекс, и берег, и, быть может, все побережье под покровом удушающей зелени.

Да он, увалень, в глаза ей взглянуть не смеет: Поло сам убедился на вечеринке. Смотрит издали, иногда - как насильник-извращенец, это правда, а иногда - беззащитно, как ягненок на бойне.

Да, вот именно это слово: она была не столько красива, сколько эффектна, соблазнительна и будто создана для того, чтобы изгибы выточенного в спортзале тела и ноги, закрытые до середины бедра шелковыми юбочками или светло-льняными шортиками, подчеркивающими по контрасту всегдашнюю бронзовую смуглоту, притягивали к себе взгляды.

Они сотворили его – вместе сотворили; это он уже понял. Полюбили друг друга, и он стал расти в животе матери. Может, теперь, раз они разлюбили друг друга, прекратится его жизнь? Нет, он все еще жив. Но как он будет жить, если в нем соединились часть отца и часть матери, – а они стали такими отстраненными?