Иностранный шпион был падок на сюрпризы. Вместо того, чтобы лететь вниз, он спрятался за косяком, и когда на лестницу выбежал Москвин, выставил ногу. Вадим не удержался и с грохотом покатился по ступеням.

Атакующий пытался дотянуться ножом до противника, бил по воздуху. Михаил ударил его по руке – нож отлетел в сторону, упал где-то на газоне. Следующий удар, прямой и сокрушающий, свернул хулигану челюсть.

Питекантроп полез к Ирине. Михаил с силой вывернул ему руку – да так, что обоих закружило, и что-то хрустнуло у противника в плечевой сумке. Он завизжал, как недорезанный поросенок, едва не потерял сознание от ужасающей боли.

Тяжелый удар обрушился на голову. Такое ощущение, что обвалилась крыша. Сознание шатнулось, но пропало не сразу. Рядом кто-то дышал – тяжело, с надрывом. Второго удара не последовало, хватило одного. Сознание заволок туман, майор уже не помнил, как падал…

Все это было глупо, но он уже не контролировал себя. Вбежал в дом, повернул «собачку» замка и прислонился к стене. Липкий страх расползался по коже, невидимая удавка сдавила горло.

Стоило ей выйти из машины, как внезапный порыв ветра чуть не сбил ее с ног. Даже с такого расстояния рев волн казался оглушительным. Чувство единения с бушующей стихией странным образом бодрило. Вера направилась к коттеджу и постучала. Ответа не последовало. Она толкнула дверь.

Джо попытался представить эту сцену у себя в голове. Участники устали, к тому же это была их последняя ночь. Джек испортил ужин. У каждого была своя минута славы, и они старались проявить уважение во время чужих выступлений. Затем невысокая женщина среднего возраста начала читать и сразу же завоевала всеобщее внимание. Еще одно проявление странной магии.

Наклонившись, Чарли поставил чашку у порога и пошел вокруг дома. Там открывался вид на море, а в белой палатке на террасе кипела работа. Сквозь нейлон, просвечиваемый солнечными лучами, виднелись медленно двигающиеся тени.

Однако Вера, казалось, была занята чем-то своим. Джо подумал, что ей пришла интересная мысль во время совещания или она заметила, что они упустили что-то важное. Иногда у нее случались внезапные озарения — чаще всего они ни к чему не приводили, но порой поворачивали расследование в неожиданную сторону.

Тело напряглось от страха, а пульс участился. В ее квартиру кто-то влез. В голове промелькнул образ окровавленного тела, скрючившегося в темном углу, наполовину кошмар, наполовину — нет.

На нем был черный пиджак, светлая рубашка непонятного цвета. И почти вся — в крови. Кровь была и на каменном полу, и на стене. Как будто его ударили ножом, но только ножа поблизости видно не было.

Сухарков умер относительно недавно, снег еще стаивал с его лица, оставляя на нем смешанные с кровью капли. Нос распухший после удара, губа разбита, на щеке ссадина, над глазом шишка, не успевшая растечься в синяк, хотя уже и потемневшая.

Промахнись Лика, киллер бы успел нажать на спусковой крючок, а потом бы уже занялся ею. Так что винить ее не в чем. – Это же будет как превышение пределов самообороны? – робко спросила девушка.

Малахов приготовился умереть, но в темноте за его уже почти состоявшимся убийцей мелькнула быстрая тень. Послышался звук удара, что-то хрустнуло, треснуло, хлюпнуло, и бородач стал падать, разжимая руки. Пистолет с глухим стуком упал на асфальт.

Труп нашли метрах в ста от брошенной «Мазды». Течение прибило тело к берегу, там оно зацепилось за корягу. Труп мог бы и не всплыть, хорошо, что Максим обратился за помощью к водолазам.

Широка река, а вода холодная просто жуть. Искать утопленника в таких условиях - дело сложное, а ждать, когда тело всплывет − безнадежное. В холодной воде труп разлагается дольше, чем в теплой, может пройти месяц, а то и больше, прежде чем трупные газы вытолкнут его на поверхность.

Берег низкий, пологий, удобный для купания, возможно, в летнее время это место использовалось как пляж. В двух-трех километрах вверх по реке дымил и шумел горно-обогатительный комбинат, где работала пропавшая Сухаркова.

– Сладких снов... Он улыбнулся и еще раз взглянул на меня своими сверкающими глазами, прежде чем повернуться, пройти по коридору и исчезнуть за поворотом. Мое тело сходило с ума и не хотело успокаиваться. Если бы я уже не была влюблена в Найта, то влюбилась бы сегодня вечером.

А вдруг он решит, я собираюсь признаться ему в любви? О господи! Вдруг он действительно заметит, что я в него влюблена?! Что будет, если Найт скажет, что ничего не чувствует ко мне? Как мне это пережить?!

– Можно тебя кое о чем спросить? – Конечно, – ответила я. – Ты влюблена в Найта? Я замерла, почувствовав, как заколотилось сердце, и в ужасе уставилась на нее. Фэйт рассмеялась своим нежным смехом, похожим на звон колокольчиков. – Не тревожься, это не так очевидно. Просто у меня хорошее чутье на такие вещи. Что ж, полагаю, мы соперницы…

Только теперь заметила, насколько близко к нему сижу. Я не видела ничего, кроме этого потрясающего лица… этой совершенной мягкой кожи… соблазнительных губ… Найт смотрел на меня горящим взглядом. Меня охватила дрожь, такая теплая и приятная, какой я еще никогда не испытывала. И тут кто-то постучал в дверь. Звук получился неожиданно громким, я даже вздрогнула. Когда дверь открылась, я уже высвободил

– Будто этого достаточно, – возразила я. – Да, да, знаю. Для тебя важно, чтобы у парня были мозги, чтобы он мог тебя рассмешить, чтобы ты могла на него положиться, и чтобы он не вел себя, как незрелый ребенок… – подруга лукаво взглянула на меня. – Я ничего упустила?..

Она понемногу впускала меня в свое сердце, и я не чувствовал себя вправе слишком резко врываться в ее жизнь. Я хотел, чтобы она мне открылась, но не хотел показаться слишком отчаявшимся — хотя именно таким я и являлся. Больше всего на свете я желал, чтобы она вернулась в мою жизнь, и было очень важно ее не отпугнуть.

Возможно, ты просто ждешь нужного человека. Вот почему у дяди Лэндона нет девушки. Он сказал, что ждет, когда нужный человек вернется в его жизнь. И еще он говорил, что когда-то давно любил девушку, но у них ничего не вышло.

Ты человек, а человеческие чувства никогда не бывают однозначными. Но тот факт, что ты все еще испытываешь к нему привязанность, не означает, что ты снова должна впускать его в свою жизнь.

Меня пугало то, насколько низкая ее самооценка, и я хотела помочь ей обрести уверенность в себе — пусть даже через ее рассказы. Кроме того, мне нравилась ее компания. Она была прекрасным ребенком с разбитым сердцем. Все, в чем она нуждалась, — осознать, что она уже достаточно хороша.

Я не могла и подумать, что однажды полюблю своего заклятого врага. Искренне верила в то, что единственным словом, описывающим наши отношения, было и будет — «ненависть». Но любовь проникла в мою душу, совершенно не заботясь о мнении разума. Единственное, что ее волновало, — то, как мое сердце билось ради Лэндона.

Почему он решил бороться не против меня, а вместе со мной?

Бывают поистине особенные ночи. Такие, в которых темнота неба приоткрывает безграничные просторы не только далекого пространства, но и будто бы тебя самого.

Мы все постоянно меняемся, но в итоге всегда становимся теми, кем должны быть изначально.

Я никогда не умела принимать свои слабости.

— Знаешь, этот образ звучит как «идеальный парень». Всегда рядом, молчит, сцен не закатывает, стоит себе тихонько, да еще и любую прихоть исполняет.

Пожалуй, этот человек начинает ассоциироваться с постоянством и ощущением, будто бы все под контролем. Пусть и не под моим.

Я сжал кулаки — сейчас это был не мой страх, не мое отчаяние. Моей была только ярость, и мир снова сделался для меня предельно четким. Удивительно: в такие моменты я словно становлюсь другим человеком. Или, наконец, собой? Не знаю.

Что хуже унижения? Оказывается, стыд. Причем стыд не перед кем-то: его можно пережить. А вот стыд перед самим собой — он страшнее.

Абсолютно все предсказания здесь сбываются, а волшебники, которые пытаются изменить судьбу, — просто глупцы.

Магию часто сравнивают с огнем. Или, если книгу пишет волшебник из Средних миров, — со свечой. Банально, согласен, но, как по мне, со свечой стоит сравнивать человеческую жизнь. Многие поэты на Острове так и делают. Моя свеча еле горела, когда я встретился с Шериадой. Но теперь она пылает ярко.

Разве можно чему-то научиться немедленно, сходу? Разве совершенство не построено на ошибках?

Мой друг однажды сказал, что Междумирье похоже на сказку. Я тогда подумал, что сказка эта страшная. Жестокость нравов, царящая здесь, ввергала меня в трепет. Здесь правит сила, а сильнее всех тут маги и они владеют всем.

Оливер, тебя осуждают совершенно посторонние люди, которые никогда не были так близки тебе, чтобы знать, как прекрасна твоя душа. Не важно, что они думают. Они не имеют права решать, кто ты такой, опираясь на чью-то ложь.

Самое странное в жизни – как что-то может появиться из ниоткуда и за долю секунды все изменить.

Каждая жизнь не только одинаково прекрасна, но и уникальна.

Приятно знать, что даже если ты заблудился, твой дом не исчез, он просто скрылся из виду.

Я хотел понять, что движет человеком. Видеть в людях не только солнечный свет, но и разглядеть скопившиеся в душах грозовые тучи.

У каждого человека в мире есть что-то вроде плейлиста. Сборника треков, сопровождающих его по жизни, где каждое воспоминание — это песня. Объединяясь в одно целое, эти песни превращаются в неповторимый шедевр.