Нужная история в нужный момент. Но разве мы выбираем книги, а не они нас? Почему, к примеру, не так давно я снял с полки «Возчика Геншеля» Гауптмана, а не «Башню» Гофмансталя, стоявшую рядом? В выборе книг происходят порой такие неожиданности, словно они оракулы, читающие в голове и сердце читателя и отдающиеся ему спонтанно, что-то шепча на ухо.

Ибо если судьба книг – умирать, как живые люди, то судьба людей, переставших дышать, – стать только литературными персонажами.

Он больше не может. Его тошнит. Тошнит от жены. Тошнит от Дешанеля. Тошнит от Поля и Соланж. Тошнит от Греты Тунберг. Тошнит от высокотехнологичных штопоров, напрочь отказывающихся работать. Тошнит от необходимости аргументировать отказ ехать в Ла Бурбуль к монахам, которые жрут киноа. Тошнит от этого платья в цветочек. И тошнит от себя.

"А если Изабель ошиблась с самого начала? Что если Жан-Пьер всегда был козлом? Да нет, быть того не может. Но заметить за ним что-то такое ей все равно не мешало бы..."

"Посмеяться! Вот что надо будет сделать в сложившейся ситуации. Разве это не лучшая реакция на нее? Ведь что ни говори, а вся эта мирская суета зачастую представляет собой лишь мимолетный абсурд да безобидные недоразумения. Юмор в качестве защитного барьера. Лучший способ избежать бури в том и заключается, чтобы переждать ее, чуть оградив себя от нее, но при этом широко улыбаясь".

У меня есть звание заслуженного деятеля науки и техники, что свидетельствует, что мои труды в течение тридцати пяти лет оценены обществом и правительством. Но самое большое, что у меня есть, — это умная, любящая, добрая жена, которую я люблю настолько, насколько мое сознание может только объять это глубокое чувство.

Летом 1914 года мы на даче узнали об объявлении войны и так сжалось и заболело сердце в предчувствии ужасных бедствий и последствий этого человеческого безумия. Вскоре меня призвали как бывшего военного инженера, и в последний раз я приехал на дачу уже в военной форме.

Я повез бельгийцев в «Эрмитаж» и заказал обед из стерляжьей ухи с расстегаями, царского студня из ершей, баранины с зеленью и гурьевской каши. Они были в восторге и с удовольствием пили полынную водку и квас... Но их восторгу не было границ, когда после обеда я повез их на паре «голубков» к «Яру» пить шампанское. Жетеман никак не мог понять, как в такое заведение, как «Яр», всех пускали даром.

При постройке мавзолея Ленина я был приглашен в Институт сооружений на совещание по вопросу гранитной кладки и твердо отстаивал свою точку зрения на единственно рациональный способ обработки швов. Он применен не был, и теперь на мавзолее постоянно из швов идут потеки, и чуть ли не ежедневно рано утром их вытирают тряпками.

Постройка Музея изобразительных искусств длилась двенадцать лет не только из-за сложности постройки и богатства отделки, но главным образом потому, что все средства на его сооружение черпались из пожертвований частных лиц, и мы часто нуждались в деньгах до такой степени, что порой жалование десятникам и сторожам уплачивали из своего кармана.

Я особенно любил посещать свои постройки по праздникам, когда мог в одиночестве внимательно сосредоточиться на всех деталях и ничто меня не отвлекало. Я думаю, какое счастье работать по специальности, которая удовлетворяет и увлекает. Когда отдаешься полностью своему делу, то даже его неинтересные стороны не отвлекают внимания от общей работы.

Пропавший ребенок – открытая, зараженная рана. Иногда можно принять обезболивающее, наложить пластырь и, возможно, пережить день, но рана никогда не затягивается. Продолжает нарывать, и легчайший укол может заставить ее кровоточить.

Кто бы мог подумать, что тот, кого ты любишь и с кем чувствуешь себя в полной безопасности, могут быть двумя разными людьми?

Печенье ее не привлекло. Она долго прихлебывала латте, но не могла ничего сказать о его вкусе, поскольку потеряла само чувство вкуса. По-прежнему ощущала во рту лишь металлический привкус. Привкус предательства, как оказалось, отдавал грошовой медью.

Теперь, у себя дома и без посторонних наблюдателей, Марин могла сосредоточиться на ее внешности и позволить откровенно выразить собственные чувства. А чувствовала она ненависть. Чистую, всепоглощающую и ослепительно-белую ненависть. Марин возненавидела Маккензи Ли всеми фибрами души, не задействованными в чувствах вины, печали, депрессии и ужаса.

А разве сама она в последнее время не барахтается в грязной луже своей жизни? Переживая череду промахов и ловушек, ошибок и угрызений совести, постоянно жонглируя шарами притворства, силясь показать, что все хорошо, когда в душе постоянно царит хаос саморазрушения… Однажды все эти шары упадут. И разобьются вдребезги.

– Какого черта, Марин? Что же ты наделала? Из-за неудачного выбора слов его вопросы прозвучали более обвиняняюще, чем ему, вероятно, хотелось. Его голос словно пронзил ее, и Марин поморщилась, словно от боли: ей вдруг стало ясно, что последний вопрос будет преследовать ее всю жизнь. Да, что же она наделала? Она потеряла их сына, вот что она наделала.

Я считала, что настоящая любовь должна быть идеальной. Но что делает любовь настоящей, так это смелость преодолевать трудности и вера в то, что ты станешь сильнее.

Он подмигнул мне, и в животе у меня тут же затрепетали бабочки. Я думала, что со временем это чувство уйдет, и каждый раз молилась, чтобы оно не исчезало.

Я уже тысячу раз целовал эту девушку, но этой ночью вкус ее губ напоминал вечность.

Разве брак не в этом заключается? Любовь, терпение и бесконечное множество вторых шансов.

— Я люблю тебя не за твою внешность, тогда это была бы страсть. Люблю тебя не за ту химию, которая возникла между нами, — это похоть. Люблю тебя не за то, что ты любишь меня, — это снисходительность. Люблю тебя не за то, что ты можешь дать мне или сделать для меня, — это выгода. Не знаю, почему я тебя люблю, дорогой. Просто знаю, что это чувство настоящее.

— Значит, моя жена. — Вряд ли ты устанешь это повторять, да? — И хорошо. Может не буду чувствовать себя глупо от того, как сильно я счастлив.

Когда она была рядом, я больше никого не видел. Все мое внимание, все мои силы уходили на то, чтобы удерживать себя в шаге от нее.

В этих отношениях меня не устраивало только то, что чем больше времени я проводил с Эбби как с другом, тем сильнее в нее влюблялся. Тем крепче отпечатывались в моей памяти цвет и форма ее глаз, запах ее лосьона и запах ее кожи.

Наши с голубкой странные взаимоотношения действительно были для меня мучительны, но мне больше нравилось мучиться рядом с ней, чем на расстоянии от нее.

Она меня не ненавидела. Хотела ненавидеть, но у нее не получалось

Никогда не переставай бороться за то, чего ты хочешь добиться.

Не нужно стыдиться, если тебе грустно. Чувства – это нормально.

Шубин чувствовал, как у него из-под ног уходит земля. В тот момент, когда он раздобыл важнейшую информацию, когда их операция, можно сказать, успешно завершилась – в этот момент они потерпели фиаско! Что же теперь делать?

Карл Руэ пытался двинуться дальше по улице Гинденбурга, и уже успел уйти метров на пятнадцать. С этого расстояния Шубин произвел еще два выстрела. Одна пуля попала в грудь связиста, другая – в голову. Ефрейтор рухнул на землю. Для него все было кончено, как и для двоих патрульных.

В этот момент ефрейтор Руэ внезапно обернулся – то ли услышал топот ног бегущего, то ли что-то почувствовал. Их глаза встретились. Шубин вскинул верный «ТТ» и выстрелил.

- Ко мне, на помощь! Тут русские! Внимание, тут русские! Он кричал так, что, наверно, на вокзале было слышно. Было ясно: продолжать схватку не имеет никакого смысла.

На первом же перекрестке он повернул направо и поехал назад – в ту сторону, откуда они прибыли. Но на главную улицу он выезжать не стал – так и ехал по окраинным улочкам. Тут они тряслись по ухабам, зато никто не всматривался в окна машины, не интересовался, кому раньше она принадлежала.

С этими словами разведчик выставил перед собой пистолет и выстрелил в грудь немца. В ту же секунду Мельник распахнул дверь переднего пассажирского сиденья и выстрелил в водителя. Оба немца были убиты наповал.

Любовь — чувство, которое играет людьми как хочет, и во многих случаях есть проигравшие.

Нет смысла любить, если не хочешь сделать эту любовь вечной.

То, что человека сломали, не делает его слабым. Это делает его еще более сильным и смелым.

Ты потеряла родного человека, но тебе не следует этой потерей убивать и себя, ты должна стараться найти счастье для себя и для мамы, чтобы она знала, что ее девочка справилась.

Когда я лежал в больнице и ненавидел эту жизнь, закаты были единственными красками, которые уверяли меня, что однажды я смогу снова быть счастливым.

Никогда не понимала, почему звезды так несправедливы. Почему кому-то они освеща- ют путь, а кто-то должен сам пробираться сквозь непроглядную тьму, преодолевая множе- ство препятствий на пути к свету?

Любовь порой причиняет невыносимую боль. И то, что ты так много чувствуешь, и делает тебя собой.

Прошлой ночью стало понятно, что я так и не избавился от чувств к ней. Но я никогда не думал о том, чтобы ее вернуть. Было ли это возможно?

— Рейчел, у меня сейчас нет отношений. — Ой, дорогуша, сердце может быть занято, даже если у тебя нет отношений. Твой мозг еще это не осознал, но в глубине души ты все уже знаешь.

Эта поездка станет либо полной катастрофой, либо оглушительным успехом. Третьего не дано. Нам нужно переступить через прошлое, чтобы дать шанс будущему. Настало время создавать новые воспоминания.

Бьёрн идеален. Именно поэтому мне с ним было так скучно.

В ушах стоял рев мотора вперемешку с шумом моря, колыханием канадских флагов на ветру, отрывками разговоров и криков чаек. Звук моей родины. Еще никогда это не звучало столько прекрасно, и никогда еще на сердце не было так тяжело. Надо признать, я скучала по этому месту.

Ты ворвалась в мою жизнь, как шторм, и перевернула ее вверх дном. С нашей первой встречи ты подняла меня в немыслимые выси, а сейчас у меня такое ощущение, что я падаю – падаю, потому что тебя со мной нет. И лишь теперь, когда после бури наступило затишье, я действительно осознал, что именно мне нужно.

Опыт научил меня, что самые близкие могут одновременно оказаться теми, кто ранит сильнее всего. Я до сих пор не оправилась от детских травм. Дело шло к тому, что мне это никогда не удастся. Так и придется жить со своими шрамами. Единственная цель – не разбередить раны снова; я и с этой-то задачей едва справлялась.

Я открылся ей – так же, как и она несколько дней назад на пляже, – и сам предстал уязвимым. Моя правда лежала в ее руках – как и ее правда в моих. Как дар, как сокровище, которое я должен беречь. Мы с ней так непохожи. Происходим из разных миров, однако нас связывает одно, тайное знание – люди видят в нас не тех, кем мы являемся. Лишь нам самим дано видеть себя такими, какие мы есть.