А увлекают меня такие книжки, что как их дочитаешь до конца — так сразу подумаешь: хорошо бы, если бы этот писатель стал твоим лучшим другом и чтоб с ним можно было поговорить по телефону, когда захочется.

—Настанет день, — говорит он вдруг, — и тебе придется решать, куда идти. И сразу надо идти туда, куда ты решил. Немедленно. Ты не имеешь права терять ни минуты. Тебе это нельзя.

Понимаешь, я себе представил, как маленькие ребятишки играют вечером в огромном поле, во ржи. Тысячи малышей, и кругом — ни души, ни одного взрослого, кроме меня. А я стою на самом краю скалы, над пропастью, понимаешь? И мое дело — ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть.

Я бы вплела тебе в волосы ветер, если б поймала, Я бы жасмин принесла на рассвете и прошептала: «Увянут цветы, а стихию не спрятать в ладони, Дорогам плевать, кто устало бредет, а кто мчит от погони. Я жду тебя, странник, но ты с каждым годом лишь дальше, Не веришь в судьбу, грозно споришь с богами, как раньше.

Голубая дверь, за которой скрывалось ослепительно яркое аквамариновое небо без единого облачка. Зеленая мягкая трава, глубокое бездонное озеро, кишащее серебристыми рыбами, выпрыгивающими из воды и на лету хватающими стрекоз. Деревья с густыми изумрудными кронами, тянущие свои толстые ветви к солнцу, тень от которых причудливо падала на землю, напоминая паутину.

В воздухе пахло ранней весной. На ветках большого дерева проклюнулись нежно-зеленые почки, и только окружающий поляну лес был все так же беспросветен и мрачен. Алиса поднялась и отряхнула белое платье с кружевными оборками. В своих снах она могла придумывать себе любую одежду, но практически всегда ограничивалась чем-то простым и удобным.

Красная дверь — яркая и блестящая — всегда стояла в центре поляны, и ее с легкостью можно было обойти кругом. Фиолетовая лежала на земле чуть дальше, вся опутанная колючками и засыпанная увядшими листьями. Голубая и вовсе умудрялась балансировать на одном из своих углов. Краска на двери давно облупилась, а сломанная бронзовая ручка валялась неподалеку.

Мы все боремся за лучшее будущее, и я в том числе, — мягко произнес Инг. — Тебе стоит подумать о том, где твое место на самом деле. Не обязательно губить всю оставшуюся жизнь, гоняясь за призраками из прошлого.

В нашем мире сокрыто множество тайн мироздания: одни лежат на поверхности и ждут момента, когда их обнаружат и разгадают те, что ищут ответы. Другие спрятаны настолько хорошо, что обречены на вечное забвение. Третьи же тайны отгадываются случайно, ими часто пренебрегают, недооценивают… до поры до времени…

Симона умела петь жалобные, протяжные рыбацкие песни. Этим песням научила девочку бабушка, она пела их, когда варила пиво и готовила эль. Горе и печали не обошли ее дом стороной, но ее сердце не стало старой сморщенной коркой. Лицо ее дышало ветром и свежестью морской волны, а глаза напоминали костер, который так хорошо видеть, когда подходишь к берегу на старом баркасе, слышишь лай собак, голоса

Есть, как и всякое другое ремесло, ремесло рисовальщика: повторение форм, света и тени. А есть что-то неосязаемое, неизвестное нам. Чья-то рука водит моей кистью — и мы выходим за грань ремесла, за грань простого навыка, наработанного опытом и тренировками. И ощущаем божественное присутствие, начинается волшебство.

— Что ты, малышка, конечно, я испугался, но не подал виду. Иначе дрогнули бы все — и всё бы рассыпалось. А так все смотрели на меня, и у людей появилась надежда, люди черпали в ней силу. Люди так устроены: они должны где-то черпать силу, надежду.

Сейчас я меньше всего походил на голливудского героя. Небритая, помятая рожа. Красные глаза. А выражение лица вовсе не мудрое и познавшее истину, а несчастное и постаревшее. Это только в фильмах от драки к драке герой становится симпатичнее. В жизни все удары судьбы мы тщательно конспектируем на своём лице. Так надежней, не забывается. Тупо нужно для выживания.

– Да вы не переживайте, не вы первый, не вы последний. Согласен. История знала убийц и до сегодняшнего вечера, и, судя по хронике наших дней, человечество ещё не скоро навсегда покончит с леденящими душу преступлениями. Но аргумент «ничего, убивали и до тебя, расслабься» я слышал впервые.

Но для начала надо встретить его. Того самого. Единственного. Я уже знала, какой он. Настоящий. Дерзкий. Сильный. Красивый. Ни на кого не похожий. Плюющий на условности. Одним взглядом разрушающий запреты. С ним всё будет иначе. Он перевернёт мою жизнь. И познакомит с настоящей собой.

И я пропал из этого мира. Растворился в глобальном разуме, опустился в равнодушный туман, где бродят идеи, мысли, планы, нереализованные проекты. Ненаписанные романы, непостроенные шедевры архитектуры, будущие научные открытия. Я плавал среди этого безумия, не понимая, как двигаться, управлять своим телом. Сгустки информационных блоков натыкались на меня, как слепые котята...

– Это не просто тату, а парные татуировки. Они нас навсегда свяжут. Тебя и меня. Ты же хочешь всегда быть со мной? Я не нашёл аргументов для отказа. Мы были молоды, счастливы, влюблены. Волосы Ирины пахли то ванилью, то свежим бризом. Разве от меня убудет, если я сделаю небольшую татуировку? Но, с другой стороны, я не был уверен, что хочу остаться с кем-либо навсегда. «Навсегда» – это очень долго.

Левой ногой ведьма подпихнула к себе из-за кресла небольшую кастрюльку с водой. «Гнездо у неё там, не иначе, – с раздражением подумал я, – сейчас рояль ещё вытащит». Ну откуда под креслом может взяться кастрюля с водой? Во всяком случае, в квартире нормального человека.

Мне говорили в десятке кабинетов: «Ты вообще понимаешь, что хочешь невозможного? Человек будет получать хоть какую-то пенсию. Анжелика, девочка, спустись с небес на землю».

Брат и сестра стали обучаться в центре для детей с ограниченными возможностями. Именно там им удалось успешно освоить программу начальной школы, проявлять себя творчески, не чувствовать себя неудобными для кого-то.

Кристина, моя сестра, — закрытый человек, переваривает эмоции внутри себя. Я знала, что она боится, ведь я тоже боялась. Но каким-то чудом я добилась, чего хотела. Силы исчезали, но потом вновь переполняли меня. Особенно когда я слышала «Нет, мы вам отказываем, это ваши проблемы». Такой вот парадокс.

Грандиозная эпопея, посвященная тяжелой борьбе с ЖЭКом и жилищным фондом, заняла около двух лет. Списание долга — почти три года. Но вопрос с квартирой был решен! Я позволила себе немного успокоиться и почувствовала: теперь это место — снова наш дом.

Нам помогала тётя, старалась сделать хоть что-то. Я и сама пробовала решать проблему… Кажется, именно тогда мне удалось впервые нащупать собственный характер.

Мама мечтала о времени, когда поздравит меня с аттестатом о среднем образовании, у меня будет выпускной, она сошьет мне самое красивое платье. Мы часто говорили об этом. Помню, мы, дети, сидим у маминой постели, глотая слезы — и я вдруг начинаю смеяться. Может, понимала уже, что слезами не поможешь. Мама говорит: это смех не к добру. Чего ты смеешься?

Он уже видел следующую цель – лежащего в крови совсем молодого боевика, который ещё подавал признаки жизни. Один из солдат Саида передернул затвор, чтобы выпустить пулю и добить его.

Егор, сидя на стуле, сгруппировался и вскочил на ноги. Привязанным стулом нанёс сильный удар в спину своего мучителя. Тот, не ожидая удара, отлетел вперед и сильно ударился головой о железную дверь, упал на пол.

Егор ждал, когда его поведут на казнь. Трезво оценивая ситуацию, он понимал, что помощи ждать неоткуда. Да и зачем?! Друзей он потерял, любимую тоже, родители… Вот родителей жалко!

Боевик вытащил из машины упирающуюся девочку лет двенадцати в синем платье и, прикрываясь ею, как щитом, стал палить из автомата по направлению стрелявших.

Через пару секунд, практически синхронно, ребята из засады произвели по одному выстрелу. Сидевшие на переднем сидении боевики дернулись и откинулись на руль и разбитое боковое стекло.

Расстояние между ними было приличное, рассчитанное по принципу «ножниц» для стрельбы по предполагаемому противнику. В маскхалатах, обложенные со всех сторон мхом, с тщательно замаскированными винтовками СВД, они не могли себе позволить даже пошевелиться.

Стараясь не думать о том, что только что произошло, как колонны качнулись, начали падать и накрыли его тьмой, он с трудом встал. Луна освещала все — статуи богов, камни, обелиски. Они отбрасывали сияние, призрачное в лунном свете. Мистика продолжалась.

Перед отъездом он поднялся на холм и с сожалением посмотрел туда, где у горизонта за болотами, возможно, прятался лесной монастырь. Что ж, он сюда еще вернется - к этим рекам, озерам, лесам. Он еще попытается узнать, что там за соснами. Что-то его зовет... Он услышал крик какой-то болотной птицы, такой пугающий.

Держась за чуть влажные стены, я наощупь добрался еще до одной дыры, вошел в совсем темную погребальную камеру и дотронулся до ее влажных холодных камней. Странное непонятное ощущение возникло у меня, похожее на предчувствие. Был это страх, что я делаю что-то кощунственное, или иной трепет?..

Странный, страстный дождь. Холодные капли падают на лицо, будто оставляя ожоги. Такое чувство, будто надо вырваться куда-то, будто голод, душа словно полна до краев какой-то прохладной чудной влагой. Говорят, что нельзя жить без хлеба, воздуха и воды, но разве человек может жить без счастья?

Нам еще надо постараться понять и услышать, ведь самое интересное происходит на грани. Надо быть свободными. Мы дадим себе полную свободу в чувствах, стиле, в восприятии древних цивилизаций. Хотя почему-то даже мне немного страшно…

Эти люди в Египте… У них своя странность. Их сфинкс величественен, но он улыбается. И его улыбка… Кто знает, может, потому, что так улыбается сфинкс, она и решила сделать это. А их жрецы ей все позволяли.

Последним штрихом, завершившим гармоничную целостность и изящный аристократизм надгробья, стало совершенно особое освещение и цвет воды. Для создания неповторимой игры света Великий Владыка моря тщательно выбирал глубину. Это был скорбный памятник его вечной любви.

Запомни, кто говорит «убить время», «потратить», «скоротать» – жалкий глупец, недостойный вечности.

Луч солнца коснулся лица красавицы. Она открыла глаза и зажмурилась. Через минуту она решилась открыть их снова. Перед ней предстал прекрасный молодой великан.

Впервые он видел такую странную книгу. Она была из железа и имела всего три страницы. Маурос принялся изучать её.

Нельзя сказать, чтобы в детстве его обижали или притесняли. Не испытывал он нужды ни в чём, однако и любви к нему никто не проявлял, скорее равнодушие.

Я часто представляла себе, сколько хорошего может совершить мой народ, если направить его силу и мощь в мирное русло. Увы! Моим мечтам уже точно не суждено сбыться.

Не получается хороших книжек, песен, фильмов на пустом месте. Только из личного ада или рая.

Так случается, когда чего-то ждёшь: ты живёшь надеждой, прокручиваешь разные варианты, но даже не позволяешь себе думать, что всё будет плохо. А потом за секунду до свершения отчётливо понимаешь, что всё пропало.

Не всё упирается в деньги и славу, не всем нужны толпы фанатов и все эти влюблённые взгляды. Я люблю наших поклонников, я многим им обязан, но я не хочу играть что-то только чтобы им понравиться. Я хочу быть собой, чтобы моя музыка в первую очередь нравилась мне, тогда всё будет правильно.

...Я однажды понял одну замечательную вещь: сколько бы плохого ты ни сделал, ты всё ещё можешь попытаться сделать что-то хорошее.

Лучше попытаться и не суметь, чем молчаливо ждать до конца своих дней.

— Рядом с ней есть небольшое естественное убежище из скал. Думаю, ты сможешь переждать там. — Как долго? — Проклятье, Сэм! Я не знаю, как долго! Может, меня быстренько сожрут, и ты наконец-то сможешь пойти домой отдыхать.

Достойный человек не всегда уважаемый и хороший. Но достоинство — это уважение к тому, во что ты искренне веришь, каким бы оно ни было.

Нина ненавидела свой клюв. Как у настоящего орла с гор. Большой, с горбинкой. Такие в книжках сказок художники Бабкам-Ежкам рисуют. В двадцать три ее бросил парень, за которого Нина собиралась замуж. На прощание не преминул уколоть, уязвить. Мол, девка ты ничего. Но нос на семерых рос - одной достался. Нина копиа деньги на пластическую операцию...