Не знаю, как по мне, так чужие родители всегда кажутся лучше своих.

Чарли любил высокие напольные зеркала, в них был весь он, весь целиком, с головы до пят, а не по частям, по частям можно выносить трупы, а в зеркале нужно видеть себя во весь рост.

Тогда Морис понял, сколько длится секунда- она бесконечна, нет времени, когда тебя нет в нём...

Нет никаких сроков для траура, как и для любых других чувств.

Когда тебе двадцать лет, когда впереди еще столько времени, что его, кажется, хватит для принятия сотни решений, для выработки сотни мнений и их дальнейшего пересмотра – ты вытаскиваешь карту и должен прямо тут же и решить, оставить ли эту карту себе и раскрыть следующую, или же раскрыть первую, а вторую оставить у себя. И, не успеешь оглянуться, как колода уже разыграна,

Ох уж эти воспоминания о былом, как любил говорить мой отец: если не будешь осторожен, они тебя запросто распотрошат, как рыбку.

Я понимаю: выбор, правильный по определению – это тот способ, с помощью которого жизнь кристаллизует утраты.

Если бы мы влюблялись только в тех, кто нам идеально подходит, тогда люди и не поднимали бы столько шума из-за такого явления, как любовь.

- Вот в чем проблема для тех, кто родился в Нью-Йорке, - печально заметил старый продавец газет. – У вас нет того Нью-Йорка, где вам есть, куда сбежать.

Я, собственно, вот что хочу сказать: будьте осторожны, демонстрируя то, чем вы особенно гордитесь, ибо наш мир не преминет использовать это против вас.

В юности самые пылкие наши желания представляются нам чем-то вроде горизонта, нам кажется, будто жизнь делится на две части — то, что по эту сторону горизонта, и то, что за ним, — будто бы нам достаточно лишь достичь горизонта, преодолеть его, как все тут же изменится, как мы раз навсегда переступим пределы привычного мира...

Смерти насильственные, скоропостижные пугали тем сильнее и смириться с ними было тем сложнее, что они случались не только в зонах боевых действий, не только во время расовых беспорядков, но и в медленном, повседневном течении жизни, словно вероятность смерти таится даже в самых обычных делах, даже в самых заурядных, ничем не примечательных моментах.

Когда сильная страсть или неожиданная потеря прерывает ритм жизни, мы озираемся и с молчаливым удивлением отмечаем, что мир больше, нежели нам казалось, точно у нас хитростью или обманом отняли это время — время, в котором, если вспомнить, и не было ничего важного, ни длительности, ни перемены, время, которое пришло и ушло, отчего-то нас не затронув.

Я с удвоенной силой продолжил врубаться в стену – на пол сыпались куски штукатурки, щепки и покореженные гвозди, пока большой лист гипрока почти целиком не выпал вперед, открывая небольшой закуток за собой. И внутри этого пространства, словно высеченного в древесине и штукатурке по какому-то шаблону, точно в размер, проглядывал…

Я распахнул дверь и шагнул в коридор. Собрался было повернуться и закрыть ее, как вдруг чьи-то лапищи, здоровенные, как бейсбольные ловушки, с силой обхватили меня за плечи. – Ничо не забыл, Паркер? – громыхнул из-за плеча знакомый глубокий бас. Я застыл, мозг лихорадочно работал. Санитар хохотнул мне прямо в ухо. – Для такого смышленого парнишки ты явно затеял полнейшую дурь.

Д-р А: Привет, Джо, можешь обращаться ко мне «Доктор А.». Твои родители говорят, что у тебя проблемы со сном. Джо: Мне тварь в стенах спать не дает. А: Ясно. Сочувствую. А можешь сказать, что это за тварь в стенах? Д: Она большущая. А: Большущая? Насколько? Д: Просто большущая. И страшная.

Сунув руку в ящик стола, доктор Г. вытащила две аудиокассеты и сунула мне в руки вместе с папкой, содержащей полную историю болезни. – Да, и вот еще что, Паркер… Постарайся первым же делом не покончить с собой…

– Следующий лечащий врач Джо – женщина – продержалась всего шесть месяцев, а потом погрузилась в глубокую кататонию, и ее пришлось прямо здесь и госпитализировать. Я бы сказала, что ты запросто вывел бы ее из этого состояния, если б она как-то не ухитрилась найти что-то острое и перерезать себе горло буквально за месяц до того, как ты успел бы приступить к делу.

– Несси умерла. – Его голос прозвучал глухо, словно он находился в миллионе миль от меня. – Говорят, что вчера после вечернего обхода спрыгнула с крыши. Никто не знает, почему, но кто-то из пациентов сказал, что она сделала это, как только закончила… Ну, сами знаете – с ним.

Привлечь мужчину к своему свету — достойное дело, Люси Деннингс. Твое счастье — достойная цель.

Мое романтичное сердце жаждет чего-то настоящего, и каждый раз, когда я встречаю во сне мужчину, он всегда недосягаем.

Мгновение тянулось, мы встретились взглядами, и я почувствовала странную щемящую боль ностальгии, хотя и не могла точно сказать, от кого из нас она исходила.

Ненависть — вот что сделало меня тем, кем я был.

— Так как же человеку избавиться от своих демонов? Кассиэль посмотрел на меня, и его взгляд внезапно потяжелел. В голосе зазвучали командные нотки: — Перестать их слушать, Люси.

Я его не любила. Он мне нравился, но по сути я плохо его знаю. Фантазии о нем ярче реальности.

— Тебе предстоит принять много серьёзных решений, — сказала мне Лайла, — но только ты можешь их принять. Перестань смотреть на это как на дело – со всех сторон, изучать все за и против. Перестань убеждать себя в том, что лучше, словно ты присяжный заседатель. Просто прислушайся к своему сердцу.

Но я никогда не умела ладить с детьми. По крайней мере, моя мать любила напоминать мне об этом. Хотя, если подумать, я никогда на самом деле не общалась с детьми, чтобы знать, умею я ладить или нет.

Моей последней надеждой был катарсис. Расскажи я ФБР о произошедшем, возможно, я бы почувствовала, как вскрываются мои раны, и весь этот яд выходит наружу, оставляя меня чистой и полноценной.

У Мэрилин Гарденер были особые представления о помощи: «Никогда не показывай слабости», «Действуй решительно, и станешь сильной личностью», – ее любимые мантры.

В тот момент, взаперти, вдали от всех, кого я любил, у меня не было никого, кроме Алекс. А у нее не было никого, кроме меня. По крайней мере, здесь. А то, что произойдет потом, не так важно. Мы выберемся отсюда, и жизнь вернется в нормальное русло. Она пойдет своей дорогой, а я – своей. Эта мысль вызвала у меня боль глубоко в груди, но я попытался отогнать ее.

Время замедлилось, будто кто-то произнес некое заклинание, превратившее мир в заторможенный хаос. Внезапно меня бросило в холодный пот. Мое сердце, словно пушечное ядро, билось с такой силой, что готово было выскочить из груди, и я сжала руку Кори в тиски. Я чувствовала прикосновение грубой джинсовой ткани его куртки. Чувствовала кожей. Это помогло мне бороться с нереальностью происходящей сцены,

Не думаю, что смогу быть в ответе за чужое сердце. Честно говоря, я и со своим-то не справляюсь.

Пространство между нами потеплело и как-то уменьшилось. Не знаю, то ли он придвинулся ко мне, то ли я к нему. Но теперь я стояла перед ним достаточно близко, чтобы ощутить его чистый запах с легкой примесью пота и дерева.

Это могло бы стать моим девизом. Отдать всю кровь до капли ради тех, о ком я заботился. Уже слишком поздно спасать мою мать, и мне остались лишь печаль и злость. Эта злость, так похожая на отцовскую, струилась по венам. Она вспыхнула и продолжала гореть. Мне так хотелось погасить ее совсем, но не получалось. И я мог сделать лишь одно — направить ее на защиту тех, кто в этом нуждался.

Это мое убежище, — думала я во время работы. — И оно спасет меня. Поможет построить будущее, которое будет принадлежать лишь мне. И ничто из сказанного, или несказанного, мамой, не сможет его у меня отобрать.

Он заключил меня в безопасность объятий, а я закрыла глаза и прижалась к нему, позволяя себя поддержать. Я не помнила, когда в последний раз делила с кем-то бремя. Он же принял все молча, и на несколько драгоценных мгновений я застыла в его укрытии; от него пахло свежестью и чистотой после душа. Теплом

Сердце женщины — не просто комната, полная чувств, где варианты выбора четко запечатлены на белых стенах, словно на выставке. Это глубокие катакомбы, на составление карты которых уходит вся наша жизнь.

Уже перевалило за полночь, все остальные спят по домам, смотрят кино, занимаются любовью. А я стою на главной улице города, прижимаю к себе очень грустную девушку, гадаю, почему же она так печальна, и желаю, чтобы она не казалась мне такой прекрасной.

Может, лучший способ смириться с потерей тех, кого мы любим, — это умение видеть и находить их везде, где только возможно. И если люди, которых мы потеряли, как-то могут нас слышать, нужно просто не переставать разговаривать с ними.

Можно думать, что знаешь, как поведешь себя в ужасной ситуации, но это совсем другое. Ты не можешь вообразить эту ужасную ситуацию. Возможно, именно поэтому в моменты полного ужаса мы настолько отключаемся от реальности.

Кто бы ни был тот первый человек, сказавший «упасть в любовь», он, должно быть, уже из нее выпал. Иначе бы он назвал это как-нибудь получше.

Музыка — одна из тех вещей, что всегда меня успокаивали. Я не могу себе представить, как обходился бы без нее, но в чем-то Кенна права. Большинство песен — про любовь или разлуку, и обе эти темы, наверное, очень тяжелы для нее в любых проявлениях.

Зазвонил телефон, и я, посмотрев на экран, ощутила трепет надежды — вдруг это Джек? Даже его короткие, лаконичные эсэмэски поднимали мне настроение, служа доказательством того, что он не забыл о моем существовании.

Такие как я, просыпаются рано только для того, чтобы ночь быстрее закончилась, чтобы успокоить движения неугомонных мертвецов, блуждающих в самые темные часы между закатом и восходом солнца.

Вспыльчивый нрав при остром уме — опасное сочетание.

Но никакая роскошная машина не скрасит путешествия туда, куда ехать не хочешь.

Стоит собраться с духом, чтобы что-то сделать, и все начинает получаться очень быстро.

Если у мужчины в голове каждый день бубнит голос: «Не кури, сядь на диету, не пей, не опоздай на работу, не забудь поздравить сына с днем рождения, в субботу едем к маме, почему так мало денег принес», то не надо пугаться. Это не симптом психиатрического заболевания. Когда голос примется в очередной раз ныть, посмотрите по сторонам, где-то поблизости определенно окажется ваша любимая жена.

Если Гарик неожиданно исчезает из Ложкина и где-то проводит время, то жди беды. Скорей всего, родственничек Феликса уж в который раз занялся бизнесом. Чего он только ни придумывал ранее. Хотел разводить енотов-полоскунов, которые заменят собой стиральные машины. Но особенно восхитила меня съедобная втулка от рулона туалетной бумаги. Воистину гениальная идея.

В комнату вдвинулся полковник. Я вытаращила глаза. На Дегтяреве были розовые бархатные штаны, напоминающие бриджи. Чуть пониже колен они сужались и завершались широкими отворотами, на которых сияли ослепительно-белые стразы. Далее шли светло-бежевые чулки, а лаковые туфли с золотыми пряжками полковник держал в руках. Торс толстяка упаковали в шелковую блузу с жабо и рукавами «летучая мышь».